План битвы (СИ) - Ромов Дмитрий

— Да, сказал, чтоб ни одной живой душе. Я поэтому и шифруюсь, чтобы не засветиться с тобой ненароком.

— Правильно, Вилен Терентьевич. Очень правильно ты всё делаешь.

— Так это…

— Погоди, дойдём до «этого», ты меня знаешь. Скажи, что он тебе пообещал?

— Напрямую ничего, намекал на повышение по должности и очередное звание. Но это знаешь, намёков я столько за свою службу слыхал… Если б половина сбылась, я б уже министром был.

— А хочешь ты чего? Только давай реально, министром я тебя сделать не смогу. Пока, по крайней мере.

— Ну, как обычно… — мнётся он. — Только здесь… опасности больше. Риск большой. И, опять же, смотря что надо…

— Надо на Печкина вашего компромат.

— Печёнкина, в смысле?

— На него, да, а то больно он много думает о себе родимом. Погоди минутку, я сейчас.

Я выхожу с кухни и иду в спальню, залажу под свой письменный стол, сдвигаю отвёрткой плинтус и поддеваю кусок половицы. Там у меня оборудован небольшой тайник. Понятно, что опытному человеку найти его не представляет труда, но за неимением в квартире другого, использую этот. Тут много не держу, так, кое-что на экстренный случай, вроде вот этого.

Достаю три пачки сотенных и возвращаюсь на кухню. Кладу деньги на стол и сажусь на табуретку. Одну пачку двигаю к обалдевшему Баранову, а две оставляю у себя.

— Одна пачка сейчас, — говорю я, — две в случае успеха дела. Десяточка — аванс. Ну, и страховка. Если вдруг, просто мы должны все варианты предусмотреть, правильно? Так вот, если вдруг что, этого тебе хватит на начало новой безбедной жизни, плюс у тебя уже солидные накопления имеются, правда?

— Ну как… — скучнеет майор.

— Неважно, Вилен Терентьевич, твои деньги я не считаю. Если что пойдёт не так сможешь, например, в Сочи уехать, дом купить, понимаешь? Или в Юрмалу.

— Лучше в Сочи, — прикидывает он.

— Хоть в Москву. Но нужно хорошо потрудиться. Пока это главное дело всей твоей жизни. Рой так, чтобы земля во все стороны летела. Придётся делать три отчёта, по числу пачек. Первый — инфа на Печкина.

— На Печёнкина?

— Бл*дь нет, на почтальона Печкина! На Печёнкина, конечно. Всё, что касается его связей с людьми Парашютиста и Звездочёта. Второй — всё на «контору». Третий — облегчённый вариант второго, чтобы что-то твоему шефу показать, но не очень серьёзное. Это мы с тобой потом уже по результатам будем редактировать. Он пойдёт Печёнкину, позывной Печкин. Усёк?

— Да, — кивает.

— То есть мне нужен криминал и связи на всех руководителей ЛВЗ. А что кому давать, потом видно будет.

— Но мне надо будет отчитываться регулярно.

— Отчитывайся, раз надо, — разрешаю я. — А потом, когда ты закончишь этот титанический труд, будем решать с продвижением по службе. Но только ты понял? Полное досье на каждого работника ЛВЗ и полная же картина, кто за ним стоит, со всеми схемами и доказательствами.

— Надо будет членов группы подкормить.

— Подкорми, если надо. Всё под расписку, чётко и…

— Не, ну кто расписываться-то будет…

— Ну, придумай систему отчётности, просто так я бабки выбрасывать не буду. Сколоти крутую команду настоящих киллеров.

— А?

— Убийц типа. В переносном смысле. Но смотри, чтобы все висели у тебя на крючке, и чтобы ни один из них даже не думал с кем-то ещё сотрудничать.

— Ясно…

Я вбиваю в голову Баранова всё, что мне требуется. Хочу, чтобы он чётко понимал, что от него нужно, как нужно и, самое главное, чтобы сам он даже и не задумывался о том, чтобы соскочить. В общем, разговор идёт плодотворный и конструктивный, но прерывается телефонным звонком.

— Егор!

Это Платоныч.

— Да, дядя Юра. Как там?

— С Ефимом поговорил. Он постарается помочь, а ты, давай, прямо сейчас ноги в руки и беги к нему. Секретарше представишься, и она тебя пропустит.

— Всё понял. Спасибо. Бегу уже.

Возвращаюсь на кухню.

— Ну, майор, на этом всё. Мне идти надо. Основное обговорили, по ходу работы если возникнут вопросы, будем координироваться. Надо только придумать где нам встречаться. Давай, выходи первый, а я через пару минут за тобой пойду.

Он уходит, а я убираю обратно в тайник деньги и только потом выхожу из квартиры. Блин, надо к Геннадию зайти. Точно, хорошо, что сообразил.

Дверь открывает Наташка. На этот раз она смущается, не ожидала, что я припрусь. Щёки чуть краснеют, длинные ресницы озадаченно хлопают.

— Привет… — говорит она и отводит глаза. — Я сейчас не могу говорить…

Какое совпадение, я сейчас тоже не могу, поскольку очень тороплюсь.

— Понятно, — киваю я. — Ладно, значит, как-нибудь в другой раз поговорим. Отлично выглядишь…

От этой дежурной похвалы она смущается и краснеет ещё сильнее и отступает назад.

— Я проходить не буду, — делаю я вид, будто воспринимаю её шаг назад, как приглашение войти. — Неудобно, у вас гость…

При упоминании гостя она вскидывает глаза, в которых от кротости и смущения не остаётся и следа и появляется вызов.

— Позови, пожалуйста, отца, и я сразу уйду.

Она молча выпархивает из прихожей, оставляя едва ощутимый запах свежести, и ноющую тяжесть в сердце.

— О! Егорка, истребитель ментов, — хохочет Гена, успевший уже вмазать. — Ну, заходи, чё стоишь, как неродной. Хочешь, нет, ты только скажи, если хочешь, я это шкета с лестницы спущу, а тебя приму, как сына!

О, да вы нарезались, ваше благородие.

— Дядя Гена, спасибо тебе за помощь! И вообще, ты реально крутой мент. Побольше бы таких, да вот ты один только на весь свет и есть.

— Ценишь? — расплывается он в улыбке. — Молодец, я тебя тоже ценю. Проходи, говорю! Пусть посмотрит, на кого тебя променяла. Не могла подождать, молодая, а уже баба-дура.

— Дядь Ген, дай мне показания свидетелей, я в горкоме их продемонстрирую.

— О! Точно! Молодец! Ща! Голова, Егорка! Не зря тебя медалью награждают.

Он-то откуда знает?

Рыбкин выносит пачку бумаг и протягивает мне.

— Не потеряй смотри, это наша с тобой защита. Ты понял? Билет на свободу!

— Ага, понял. Дядь Ген… ты это… из реальности не выпадай пока, ладно? А то вдруг кто позвонит…

— Кто? Суходоев? Пусть он знаешь куда идёт!

Гена разражается эффектной тирадой, ясно показывающей всю глубину презрения, испытываемого им к этому недоразумению в милицейской форме.

Секретарша, услышав мою фамилию молча кивает, и я вхожу в кабинет Ефима. Он, увидев меня, машет рукой, мол проходи садись, а сам держит телефонную трубку и слушает, что говорят на том конце провода.

— Баринов! — чеканит он. — Ты у меня партбилет положишь на стол. Ты не слышишь меня? Это что за приказ такой? Закон нарушать? Ты в своём уме? Ты должен стоять на страже закона, а ты его нарушаешь! Без постановления, без ордера, без повестки выскочили и начали вязать несовершеннолетнего, да какого несовершеннолетнего! Он пулю от бандитов словил, защищая закон и порядок. Его послезавтра на пленуме будут за геройский поступок медалью награждать. Между прочим, за отличную службу по охране общественного порядка.

Речь явно обо мне. Я кладу перед Ефимом показания свидетелей и он их тут же начинает просматривать.

— Закрой, закрой свой рот! — обрубает первый секретарь. — Вот передо мной пачка свидетельских показаний с именами, телефонами и адресами. Всё честь по чести, запротоколировано участковым, вашим же, милиционером. Есть ещё честные служаки, не все такие как ты приспособленцы. Я тебе так скажу, таким как ты в парти точно делать нечего. Партия для ответственных и принципиальных людей, а ты по звонку начальника закон нарушаешь. Тебе город доверили. Ты должен охранять и беречь покой граждан, а ты сам преступник. Мы тебе товарищеский суд устроим. Да заткнись ты, говорят тебе. Я уже позвонил первому секретарю обкома, дадут Печёнкину твоему просраться. Ты не понимаешь? Пленум, награждение, а где герой? А его Баринов без суда и следствия в тюрьму бросил. Несовершеннолетнего. Комсорга огромного предприятия с безупречной репутацией. Честного ленинца! Как в тридцать седьмом. Но ничего, Ежов ты новоявленный. Ты у меня попляшешь. А этих опричников твоих народ отдубасил и правильно сделал. Всё, разбирайся и докладывай по партийной линии.