Вперед в прошлое 10 (СИ) - Ратманов Денис
— Зачем притираться? — воскликнула бабушка. — Ремонт ведь дорогой.
Дед дернул плечами.
— Я сразу заметил, что машина странная. Свернул на обочину. Никого вокруг. Темнеет. Чисто поле, и машин мало. Достал пистолет и занял позицию за своей машиной. Смотрю, эти тоже скорость сбросили, потом увидели ствол и — по газам.
— Поняли, что связываться себе дороже, — прокомментировал я и объяснил бабушке: — Они ездят на битой машине, подставляются, а потом бедолагу прессуют, денег требуют. Потому и иномарка, чтобы побольше стрясти. Работают в связке с гаишниками или другими бандитами.
— Вот оно что, — задумчиво протянула бабушка.
Дед надолго замолчал, а я подумал о вчерашнем разговоре с Василием и сразу взмок от волнения.
По сути, авантюра чистой воды. Если бы не Виталя, который рассказывал, как он поднялся в девяностых: сперва торговля в Москве, потом пекарня и бартер — ни за что на такое не решился бы. Да попросту не додумался бы! Это особый склад ума нужно иметь. Вот бы сейчас найти Виталю, у него именно такой склад ума, и партнер он надежный. Но не было у него должной поддержки, не на тех людей поставил и прогорел.
И спасибо ему, что досаждал нам своими россказнями, да в деталях все и в лицах, хочешь не хочешь — запомнишь.
Василий же мне не поверил и уперся: ерунда, ничего не получится. Час убил, доказывая ему, что за спрос не бьют в нос — ну а вдруг все будет, как я говорю? Тогда и ему работа будет, и грузовик он сможет выкупить. Но нет, отчим со свойственным ему ослиным упрямством доказывал мне, почему не получится, и доводы его были весьма убедительными. Если бы не видел Алексеевича в деле, как он клялся-божился, что мед через брюшину просачивается, повесил бы нос, крылья сложил бы и признал несостоятельность своей идеи.
Но был человек, который все эти схемы обкатал. Если бы свои не подставили, Виталя стал бы долларовым миллионером. Потому я тоже уперся, и так мы бодались очень долго, аж захотелось Василию внушить, но я нашел другой способ на него повлиять. Он очень любил спорить, и его, как ребенка, легко было развести на слабо. Вот я и поспорил на десять долларов, что выгорит. А десять долларов, на минуточку — одиннадцать тысяч пятьсот рублей. Он поставил десять своих против моих, и мы договорились в среду, пятого января, поехать на переговоры с директором завода ЖБИ.
Сама схема-то и ребенку понятна, но дьявол кроется в деталях. При ближайшем рассмотрении она начинала покрываться пробелами и трещать по швам. Виталя рассказывал примерно так: «Приходишь на предприятие к директору… Не смотрите так, тогда к директору можно было просто зайти, без звонка и договоренности. И мордовороты при входе пропуск не требовали. Короче, приходишь и говоришь, что тебе нужно. Спрашиваешь, что нужно ему, и бежишь это искать».
Ну, допустим, найду я это необходимое, а дальше что? Как оформить бартерную сделку, когда ни у кого нет наличных? Ясно, что в наше время, когда надзорные органы только зарождаются, можно творить, что хочется. Пока не начнешь составы по железной дороге гонять туда-сюда, разумные люди всегда договорятся и найдут лазейки — Виталя же как-то это делал. Но действовать без четкого плана было так непривычно, что я не ощущал почву под ногами, и чем дальше, тем больше начинал психовать.
Я настолько погрузился в мысли, что в реальность вернулся, только когда дед подъехал к нашему дому, остановился возле «Волги» Василия, вышел, открыл дверцу перед бабушкой и протянул ей руку.
Ого! Что-то не замечал за ним раньше такой галантности. Бабушка, наряженная в подаренное Ириной пальто, с высокой прической, кокетливо улыбнулась и воспользовалась помощью.
Перед глазами встала молодая любовница деда. Если у мамы — вторая молодость, но у них, выходит, третья? Под семьдесят обоим, неужели между ними пробежала искра?
Это еще безнадежнее, чем мои фантазии о Вере: бабушка приросла душой к своему дому, она ни за что не уедет в Москву, да и не сможет она в столице. А у деда дела там. Хотя на каждом его слове, взгляде, жесте — налет ностальгии, это не причина возвращаться.
А может, мне это все только кажется.
— Идем с нами, — позвал меня дед. — До тренировки еще сорок минут.
С большим удовольствием я побыл бы с друзьями, по которым соскучился, но тут или идти в квартиру, или тухнуть полчаса в машине. Я выбрал первое. Дед запер «Москвич», и мы направились на второй этаж.
Уже на лестничной клетке я услышал возмущенное бормотание Василия и напрягся, предчувствуя скандал. Но никто ему не возражал. Может, по телефону ругается?
Но по обрывкам фраз я понял, что нет:
— … засранцы… мать убирает… за собой…
Я распахнул незапертую дверь. Из зала выглядывал Борис, он стоял против света, выражения лица было не разглядеть, только уши алели. Василий, стоя к нам спиной, направил указующий перст, рискующий стать карающей дланью, на Борины грязнющие ботинки, весь коридор был в грязевых комках. Рядом с ботинками стояли начищенные до блеска туфли Василия.
Василий обернулся к нам, увидел пожилой состав и смолк, потому что бабушка могла его отчитать так, как он только что отчитывал Борю.
— Я к тебе на чай, хозяюшка! — не замечая конфликта, крикнула бабушка. — Оленька, ты где?
Из спальни вышла печальная мама, с неодобрением посмотрела на Бориса, сжавшего кулаки, на Василия, перевела взгляд, полный благодарности, на бабушку.
— Заходите, — попыталась улыбнуться она, делая приглашающий жест в сторону кухни.
Все, включая Василия, переместились туда, захлопнулась дверь, и только тогда Борис в сердцах пнул стену, запрыгал на одной ноге, шипя и чертыхаясь, а потом накинул куртку и вылетел из квартиры.
Я рванул за ним, крикнув:
— Боря! Боря, стой!
Догнал его я на улице. Сопя, как паровоз, и размахивая руками, он шагал вдоль дороги к школе.
— Что случилось? — спросил я.
Не сбавляя темп, он ответил:
— Придолбался ко мне вообще ни с чего! Говорит, что я засранец.
— Из-за ботинок? — уточнил я.
Боря мотнул головой.
— Если бы. С тем, что грязь принеси виноват, я согласен. — Брат сморщил нос и продолжил жалобно: — Бардак, видите ли, на столе. Я еще не дорисовал, вот и лежало все… как придется. А он прям коршуном налетел и давай долбать. Я ему сказал, что это мой стол, он ему не мешает, а мне так удобно. Тогда он сбросил мои вещи со стула на пол, сказал, что на стуле им не место. А куда я их? Шкаф и так раздулся, скоро лопнет. И за чашку немытую на столе долбал, а потом уже — за ботинки. С-сука! — Боря по-гопничьи сплюнул. — Ненавижу. Колхозник тупорылый.
Мы немного прошли молча, и он продолжил негодовать:
— Это мой стол! Мой! Я на нем рисую, никому не мешаю — какого черта? Вали к своим детям, учи их! Приперся в мою квартиру и права качает, ну не охренел ли он?
«Недолго музыка играла», — подумал я с сожалением. Конфликт педанта и рассеянного мечтателя возможно разрешить, только если оба достаточно взрослые и способны принять мир во всем его разнообразии. Педанта трясет от хаоса, что сеет вокруг себя мечтатель. Мечтателя раздражает въедливость педанта. А мы что имеем? Подросток и упрямый ишак.
Плохо, что Боря может обидеться всерьез и надолго, а Василий не признает свою вину даже частично. Боря кто? Неряшливый подросток. А детей что? Надо воспитывать, а то так и вырастут неряхами. То, что квартира — не только мамина, но и наша, он в расчет не берет.
— Ладно бы он меня содержал, — возмутился Боря. — Так ведь нас ты содержишь! Но права не качаешь, а он — качает!
Я попытался ему объяснить, почему так:
— Он как прапорщик. Считает, что делает для тебя хорошо, воспитывая…
— Да плевал я на то, что он, дебил, считает! — взорвался Боря.
Н-да, сейчас доводы типа «Так будь умнее» не подействуют, попробую потом.
— И мама была за него! Когда он за стол меня долбал, — чуть не плача закончил Борис.
И как ему объяснить, что в этом детсаду всех надо водить за руку, в том числе отчима? Никак. Сейчас так точно никак, потом попытаюсь их помирить.
