Гагарин (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
Пуск! Легкая вибрация, едва ощутимая с расстояния полукилометра. Над степью прокатился рёв, вспыхнула рукотворная звезда, начавшая движение вверх. Отрыв от стола был гораздо мягче и подъём более плавный, чем у привычной «Энергии», начальный вес ракеты в поле тяготения Земли лишь ненамного меньше численного выражения тяги в тонно-силах. На месте старта остались титановая рама и большое чёрное пятно под ней и вокруг неё.
Закончив вертикальный разгон, ракета начала уменьшать угол тангажа, наклоняя траекторию движения к северо-востоку и превращаясь в удаляющуюся звёздочку, потом исчезла.
— Надеюсь, на этот раз, понимаешь, известили американцев об испытаниях, — бросил Береговой. — А то взволнуются, бросятся докладывать президенту: Советы запустили баллистическую ракету. Вдруг летит к Белому дому?
— Тоже надеюсь. Тем более идут переговоры по объединении их «Барсума» с нашей «Аэлитой».
— Решили скрестить американского терьера с нашей овчаркой? Странный гибрид выйдет, Юра. Сами бы справились, без америкашек.
— Да. Политика, мать её.
Далее крепкие выражения Гагарин придержал, потому что журналистка устремилась к ним, наставив микрофон. Безусловно, лишнее в печать не просочится, но при женщине надо бы вежливее.
Она была небольшого росточка, под стать самим космонавтам, чернявая, с подвижными чертам на породистом личике, очень стройная, на вкус Юрия Алексеевича — даже чересчур худая, тоньше Аллы. И где-то он её видел, на каком-то цековском сабантуе в Кремле, куда высшие партчиновники допускались с семьями, вроде бы новогоднем банкете пару лет назад. Возможно, её даже представляли Гагарину, но он не мог вспомнить, кто она.
— Лариса Гусакова, специальный корреспондент «Известий». Георгий Тимофеевич, Юрий Алексеевич, какое значение для освоения Марса имеет состоявшийся пуск?
Вежливое вступление «разрешите задать вам пару вопросов» настырная журналистка пропустила.
— Ещё один шаг на пути к пилотируемому полёту, — ответил Береговой, Гагарин отвернулся.
— Который состоится в восемьдесят восьмом?
— Девушка, полётное окно открывается раз в двадцать шесть месяцев. Будем готовы — полетим. Всего доброго! — попытался отшить её Береговой, но та вцепилась клещом.
— Говорят, что марсианская программа будет осуществляться вместе с NASA?
— Дорогуша, к чему эти подробности? Вам всё равно сократят текст до «все системы работают нормально, экипаж чувствует себя хорошо», понимаешь, а поскольку пуск был беспилотный, то хватит про одни лишь системы, — Береговой отмёл протестующий жест репортёрши и закончил: — Дозволено писать подробнее только о законченных полётах, вон стоят лётчики-космонавты, двое суток назад вернувшиеся со станции «Салют-13», их ещё никто не мучил. Дерзайте!
Девушка повела крохотным носиком как борзая, унюхавшая новую дичь.
— Спасибо, Юрий Алексеевич и Георгий Тимофеевич! — она ринулась в указанном направлении, цокая каблучками по бетону, курсом точно на следующих жертв, фотограф едва поспевал.
— Знали бы вы, чья она дочь, — проворчал Гагарин.
— Ох уже эти… вертихвостки, — проворчал Береговой.
— Вы американок, наверно, не видели. Те готовы ночью влезть в окно номера и поднять тебя с кровати: служба новостей Си-Эн-Эн, наши телезрители интересуются, господин Генеральный секретарь, начнут ли Советы ядерную войну с США в текущем году?
— Моё счастье, что не видел. Заграница — хорошо, а дома — лучше. Особенно когда дом такой большой — весь Советский Союз.
Главное — не зацикливаться на Москве и её окрестностях, мысленно добавил Гагарин, всё ещё полный идей, возникших после визита в Одессу. Что переведёт Вассермана в Москву — это хорошо. А если бы добиться, чтоб за научную часть программы «Русь» взялся академик Леонид Канторович, лауреат неофициальной Нобелевской премии по экономике, половина успеха уже в кармане, и пусть он сам вербует в Москву единомышленников.
Пусть социализм — не абсолютно эффективная общественная формация, у него ещё много неиспользованных ресурсов и возможностей, невостребованных в другое время и в другой вселенной.
Глава 9
9.
Мирослава Ивановича Ксения не приглашала домой даже на кофе. Отдавала себе отчёт в том, что с доходом папы и благодаря усилиям мамы их квартира на Садовом кольце выглядит не просто хорошо — шикарно, для непривычного к роскоши — ошеломляюще. Одной только хрустальной посуды и хрустальных люстр, всё только из Чехословакии и ГДР, больше чем в ином магазине, этим товаром торгующем. В отсутствие родителей и Андрея сама поддерживала чистоту, поначалу чувствовала себя одиноко в большой квартире, но ведь сама сознательно перебралась в неё из дома в Серебряном Бору, хотелось иллюзии независимости. Позже поняла, насколько привязана к родителям, не столь материально, пусть продолжала пользоваться дарованными благами, сколько ментально. Бывало, несколько дней не только не виделась с ними, даже не созванивалась. Мама занята, папа в бесчисленной командировке — за границей или мотается по СССР, дальность его перелётов в атмосфере, миллионы километров, намного превзошла вояж к Луне, не говоря о единственном витке вокруг Земли. И всё равно грело сознание: они есть. Они близко.
Встречаясь с Мирославом, она не пускала его не только в жильё, но и в эту часть своей жизни, обрезала любые разговоры о семье, тем более — о космосе. Да и самой хотелось отвлечься, профессиональных разговоров хватало на работе.
В начале октября в число пациентов их отделения добавился Андрей, прибывший на обследование после полёта. Зайдя к нему в палату, услышала странноватые звуки, просьбы «тише». У брата был смущённый вид, у троих соседей-лётчиков — заговорщицкий.
— Что здесь происходит?
Ответ сам вылез из-под одеяла и тявкнул на неё. На неё брехала та самая мохнатая собачка с фотографии, с белым пятном у носа.
— Ты совсем с ума сошёл? Это же больница!
— Куда её деть? Не выбросить же на улицу после всего, что мы с ней пережили.
Надо было сказать: не моя проблема, марш отсюда, не то доложу зав отделения, и он тебя выгонит, невзирая на родство с Юрием Алексеевичем.
— Ну а что ты себе думаешь? Собрался возить с собой на тренировки в Звёздный? Ещё и в космос потянешь? Я понимаю, любимое животное, мечта детства о собаке и так далее, но всему есть разумный предел, ты его давно перешагнул. Сомневаюсь, ты в своём уме?
— Просил маму — возьми хотя бы на время госпитализации, отказалась, едет на какой-то симпозиум в Ленинград. Папа умотал в Новосибирск, там сверхважный эксперимент по сверхпроводимости. Всё у всех — сверх. Только мы с Жулькой не сверх, а обычные.
— Ты — сверхъестественный болван, если принёс пса в лечебное учреждение.
Она протянула палец с длинным лаковым ногтем, сучка утробно зарычала, уловив её негатив к хозяину, и показала крохотные верхние клычки, приподняв нос. Уже не смотрелась умильно-мультяшной, скорее — маленькая волчица.
— Тогда выписывай. Обследуюсь амбулаторно.
— Не положено! Как ты не понимаешь? Твоё здоровье — не твоя личная собственность. Ты вообще себе не принадлежишь. Нам надо узнать всё об изменениях в твоём организме под действием облучения на высокой орбите. Вон твой Харитонов лежит в соседней палате и клеит медсестёр. Если бы и он макаку привёл, не знаю…
Андрей подумал несколько секунд, потом решительно поднялся.
— Ладно. Прикрой меня до вечера. Сгоняю в Звёздный. Кому-то в семью космонавтов пристрою. На время. Как коллегу. Жулька — тоже космонавт.
— Как и ваши тараканы с крысами? Не пори чушь.
— Ага… — он стянул больничные пижамные штаны и надел треники. — Дай ключи от машины, быстрее обернусь.
— Поцарапаешь.
— Вредина.
Ксения тоже поднялась.
— У неё хоть поводок есть?
— Конечно.
— Тогда гуляй до полседьмого по Сокольникам, потом ждёшь меня на стоянке. Заберу. Поживёт дня три на Садовом, потом мама из Ленинграда приедет. Она официально обязана забрать Жульку в институт на анализы и УЗИ. Что твоя собака ест?
