Мама, папа, я и Перестройка (СИ) - Конфитюр Марципана
– У моей бабушки окна повыбило дома! – Заявила Алёна за завтраком.
В её словах слышалась странная гордость вроде той, с какой некоторые дети рассказывают о своих болезнях.
– Везде самолёты падают, вот и у нас упал, – поддержала её Ира. – Мы не хуже, чем другие.
– А я тоже буду лётчиком, – заметил Рома. – Когда вырасту. Вот полечу – и бабах!!!
Вскоре из разговора Эльвиры Равильевны с нянечкой стало известно, что никакого самолёта на этот раз не упало, а просто на вокзале по недосмотру диспетчера поезд, гружёный взрывчаткой, заехал в другой. Несколько близлежащих домов сделались непригодными для проживания, и вечером мы с мамой собирали помощь погорельцам, размещённым в местных школах. Положили несколько полотенец (их у нас был запас до скончания века, посчастливилось купить однажды сотню), постельного белья (заметил пару комплектов, которыми буду пользоваться в альтернативном XXI веке и на одном из которых лишу девственности Ирку); детских варежек, самовязаных носков и самошитых семейных трусов. Ещё мама хотела положить детскую шапку, из которой я уж вырос, но нигде не могла отыскать её. Как позже она вспомнила, ту шапку уже пожертвовали в прошлом году – пострадавшим от землетрясения в Армении.
Словом, жизнь до конца ноября шла своим чередом.
10.2
А в тот день, когда в Чехословакии отменили статью конституции о главенствующей роли КПЧ, нам в садике объявили, что завтра придёт проверяющая комиссия, так что выглядеть всем обязательно хорошо, штаны не забывать ни в коем случае, в кармане держать носовой платочек, и вести себя так, чтобы мышь носа не подточила. В противном случае, намекнула воспитательница, будет что-то неопределённое, но страшное. Я, признаться, внимания этому сообщению не придал и почти сразу выбросил его из головы. Во-первых, я и так всегда отлично выгляжу и веду себя как взрослый. Во-вторых же, очевидно: проверяют-то не нас, а воспитателей!
Тем не менее, утром следующего дня, ещё до завтрака, я ощутил, что сегодня всё как-то не так, как обычно. Сначала нам с папой ещё у входа попались какие-то надушенные тётеньки в пышных шубах, пришедшие без детей и на детсадовских работниц не похожие. Воспитательницы были сразу обе: Илиада и Эльвира. Вели они себя нетипично: смущённо демонстрировали, будто жутко рады нашему приходу, рвались помочь раздеться и ни разу за всё утро ни на одного из нас не наорали. Завтрак был подан на новой посуде, расписанной зайками и медвежатами. В каше не было комочков, вместо ячменного кофе дали сладкое какао, а бутерброды с маслом были не только любовно намазаны, но и имели поверх себя сыр!
Я подумал: интересно, понимают ли другие дети причины таких неожиданных изменений.
– Как ты думаешь, теперь Илиада Михайловна всегда будет такая добрая? – Спросил я тихонько у Ирки, жующей свой бутерброд с нарочито закрытым ртом и ответственным видом, как будто она на экзамене.
– Т-с-с! – Ответила она.
– Что «тсс»-то сразу?
– Проверка! Нельзя за столом говорить! – Процедила моя будущая бывшая сдавленным голосом и каким-то паникёрским тоном.
– Ты дурак? – Спросила Яна, девочка, которая обычно никогда была не против за едой поговорить.
– «Когда я ем, я глух и нем»! Ясно, Голосов? Молча едим! – Процитировала Илиаду Михайловну любительница пожаловаться Алёна.
– Да, девчонки, вы, что испугались?! – Спросил я со смехом. – Это ж проверяют-то не нас! Это же воспитателей проверяют! Смотрят, как они заботятся о нас, не обижают ли! Это им бояться надо, а не нам! Мы сегодня наоборот можем делать, чего хотим!
Увы, моя воодушевляющая проповедь нужного действия не возымела.
– Ты тупой? – Перефразировала Яна, посмотрев на меня, словно старшая сестра на мелкого брата.
– Голосов, не умничай! Умничать дома будешь! – Добавила Алёна, полностью вошедшая в роль Илиады Михайловны.
А Ирка прошептала:
– Что вы делаете?! Срочно прекращайте разговаривать! Сегодня надо хорошо себя вести! За столом болтать нельзя! Это же проверка не простая, из РайОНО!
На лице Ирки было написано, что она так боится начальства, что вот-вот расплачется от ужаса. Так что я решил не нервировать её лишний раз, а опять смириться с поражением. Насильно, как известно, никого облагодетельствовать нельзя. И раз уж мои товарки в тот редкий день, когда они избавлены от хамства воспитателей, сами для себя решили стать Илиадой Михайловной, то, значит, моё дело сторона...
– А у меня в РайОНО бабушка работает, – внезапно сказал мальчик Рома.
Все девчонки тут же уставились на него такими восхищёнными взглядами, что я даже чуть-чуть заревновал.
***
После завтрака было ещё одно чудо: нам разрешили поиграть запретными куклами в запретном домике и ещё кое-какими игрушками, к которым в обычной жизни было нельзя прикасаться. Вернее, не разрешили, а назначили играющих и проинструктировали, как именно нужно играть, чтобы создать для комиссии необходимое благообразие. Разумеется, дозволение прикоснуться к роскошным куклам получила Илиадина любимица Ольга; к ней присоединились её подруги. Простым омежкам вроде Ирки и меня такие блага были недоступны даже в дни проверок. Но и нам кое-что перепало: в углу нашей группы стояло игрушечное парикмахерское кресло с зеркалом и всеми принадлежностями, в обычные дни тоже запрещённое. Вот в него как раз меня и усадили. Ире выпало играть роль парикмахера.
– Ты по-настоящему-то волосы не режь, – напомнил я, с тревогой слушая, как она возится с пластмассовыми ножничками.
– Не бойся, я всё знаю, я не маленькая. У меня мама папу стрижёт, – сообщила Ирина. – А то парикмахерская поблизости только кооперативная.
В разгар «игры» комиссия действительно зашла в группу, и я спиной почувствовал, как застучало от страха Иринкино сердце. Хотел сказать ей что-то успокаивающее, но та в ужасе перед начальством зажала мне рот.
10.3
Занятия тоже прошли при комиссии. Сначала мы лепили пингвинёнка. Вопреки обычной практике, когда задание слепить тот или иной объект отдавалось в начале урока приказным тоном, в этот раз Илиада Михайловна сделала вид, что пытается рассказать нам сказку:
– Далеко-далеко, на льдине, жил-был маленький пингвин... – Елейным тоном завела она, напомнив мне кассиршу из «Теремка», приученную говорить «Сударь, чего изволите?».
Дети все сидели, словно в рот воды набрав и не шевелясь. Даже не знаю, было ли дело в том, что они также, как Ирка, благоговели перед начальством, или в том, что были в шоке от внезапной перемены в воспитательнице.
На прогулке тоже творилось невероятное. Во-первых, корзина с игрушками оказалась наполнена не привычным поломанным хламом, а невесть откуда взявшимися практически новыми машинками, зверями и формочками. Во-вторых, Эльвира Равильевна взялась нас развлекать. Сначала симулировала какую-то унылую игру на веранде, а потом предложила водить хороводы и петь. Правда с тем, какую песню выбрать, вышел некоторый затык. Воспитательница предложила «Чунга-чангу», но мы хором заявили, что это надоело, скукота и подобает только младшей группе. Ира предложила песню из «Трёх мушкетёров», но сделала это настолько робко и тихо, что услышал только я. Алёна захотела спеть «Не сыпь мне соль на рану», но эта песня была объявлена слишком взрослой. Яна сказала, что её любимая песня это «Конфетки-бараночки», но её, как оказалось, при комиссии петь было вообще никак нельзя. «Солнечный круг, небо вокруг» и «Весёлый ветер», разученные нами на музыкальных занятиях, а теперь предложенные Эльвирой Равильевной, были отвергнуты как категорически надоевшие. Группа загалдела: почувствовав вкус демократии, мы принялись шуметь и спорить, как народные депутаты. Думаю, в этот момент воспитательница почувствовала себя как Горбачёв, сам начавший Перестройку и сам же её испугавшийся: по крайней мере, так я слышал от мамы и межрегиональных дяденек в телевизоре. В итоге она сказала нам петь, что хотим, только прекратить галдёж и не портить её хоровода перед начальством. Мы послушно сцепились руками и побрели, как заключённые, по кругу, тоскливо затянув с чьей-то подачи:
