Главная роль (СИ) - Смолин Павел
— Благодарю вас за добрые слова, советник Гэндзи, я обязательно передам их Его Императорскому Величеству, — на автомате, с улыбкой отвечал я очередному японцу в солидном мундире, старательно подставляя уши шепоткам.
«Комитет по торжественной встрече…»
«Не является ли оскорбительным…»
«Мы не ожидали, что принц Романов пришлет отдельные подарки каждому. Мы должны срочно вернуть долг!»
«Если второй наследник останется недоволен…»
«Ходят слухи, что в Кагосиме зреет заговор…»
«Если русские поддержат бунтовщиков…»
За проведенный в гостях у Совета час я убедился в главном: японцы напуганы до усрачки. Это — не та страна, с которой воевали мои предки. Это — рыхлое, деревянно-тряпичное, условно-единое нищее образование. К войне они не готовы и будут не готовы еще лет десять минимум. Так-то додавить и спровоцировать заваруху сейчас гораздо выгоднее, чем потом — два залпа, и японцы подпишут что угодно, но мировое, мать его, сообщество не поймет. Времена демонстрации «очень опасных» пробирок в качестве оправдания вторжения еще не наступили, и вообще все сочтут наше нападение беспределом. Японцы торгуют со многими, японцы имеют потенциал, японцев можно выгодно пользовать, а тут приехали русские и всех поубивали — ну неприятно.
С «куратором» от «охранки» мне непонятно: высокородные спутники от него очень так по-светски воротят нос. Это когда улыбаются, здороваются, говорят приятные вещи — как в глаза, так и за ними — но на офицерские вечера с цесаревичем приглашают в последнюю очередь. Василий Николаевич несправедливое отношение, полагаю, видит, поэтому большую часть времени проводит у себя в каюте, принимая одно приглашение из трех — только на те вечера, где будет Николай.
Странные люди — в чиновников да аристократическую верхушку уже не один десяток лет молодые люди в куцых плащах чемоданы нитроглицериновые кидают, а вы от того, кто ваши жопы бережет, нос воротите. Я комплексов лишен, поэтому пару раз приходил к генералу Курбатову попить чаю под разговоры о вреде марксизма. Нормальный мужик — потомственное дворянство выслужил еще его отец, а сам Василий Николаевич на фронтах Русско-Турецкой рубился, награды за это из Высочайших рук получал. В случае, если в стране случится революция, Курбатову, как и всем его высокопоставленным и не очень коллегам, придет конец — он это прекрасно понимает, а стало быть доверять ему не связанные с борьбой с родственничками дела можно.
Страх японцев был частично купирован моим подробным рассказом о происшествии на плантации. Николай же наследник, у Господа на особом счету, должен как следует «карантин» отбыть. «Частично» — потому что японцы не дебилы, и знают, что ни сатанинский притон, ни Великий пост не мешали ему путешествовать по Индокитаю, а здесь вдруг мешают. Ох, подозрительно!
Советники проводили нас до паланкинов, мы снова коллективно сфотографировались, попрощались, и мы с принцем отправились в школу.
Аниме мне никогда особо не нравилось, но школа в голове невольно представлялась каноничная, панельно-стеклянная в окружении лепестков сакуры. Примерно это и я получил, с поправкой на материалы — школа деревянная — и то, что сакура в этом году уже отцвела.
Детей в школьном дворе оказалось подозрительно много. Объяснение у меня есть, из подслушанного обрывка разговоров советников — для торжественной встречи цесаревича японцы свезли в Нагасаки тысячи ребят, пошив каждому новую форму. А их ведь еще нужно кормить — поспать-то и на улице могут, тут тепло. На одних только школьников японцы ухнули тысячи йен — во сколько же миллионов обошлась встреча целиком? Спасибо мне — хотя бы частично «окупил» затраты.
Школа выглядела новой, на каменном заборе ни ростка мха, остекленные — в Нагасаки далеко не везде так — окна отражали догорающее солнце. Коллективная фотография, выстроившиеся вдоль ведущей к школе дорожки дети проводили нас глубокими поклонами, и мы с принцем вслед за директором школы, учителем Монтоку — лысым мелким старичком с седой бородой и в дорого выглядящем кимоно — прошли внутрь.
Деревянные коридоры были полны жизни: по второму этажу топали многочисленные деревянные башмачки, звучали радостные детские голоса, а здесь, на первом, ребята постарше и из семей поприличнее вручили мне от лица школы скромно, но очень красиво украшенный лакированный бамбуковый тубус со «скромной поделкой участников ткацкого кружка». На корабле посмотрю — у японцев открывать подарки сразу не принято.
Коллективно сфотографировавшись с учениками в фойе, на фоне школьных наград — иероглифы сказали, что три четверти привезли аж из Токио — мы отправились в актовый зал, представлявший из себя покрытое татами просторное помещение с низкой деревянной сценой у дальней стены, задник которой был украшен явно новыми, крайне хорошо нарисованными облаками и солнцем, а с краю стояло фортепиано. Для Никки старались, но и мне сойдет.
«Массовка» в виде учеников уселась прямо на татами, важные мы — на расшитые золотыми нитями подушки, и началось представление. Под аккомпанемент фортепиано, за который усадили учителя музыки, ребята спели парочку детских песен, и я похвалил, чтобы маленьких японцев, не дай бог, не выпороли за недостаточное старание:
— Принц Арисугава, хористы демонстрируют похвальное мастерство!
Потом ученики показали парочку сценок из классической японской мифологии.
— Актеры настолько убедительны, что я почти забыл об их настоящем возрасте!
— Возможно присланные вами сладости придают им стараний, — отшутился Арисугава.
Далее директор поблагодарил нас за визит и предложил сказать парочку слов ученикам. Хороший момент, чтобы произвести сильное впечатление, выложив козырь.
— Сиди, я сам, — шепнул я Андрею и пошел к сцене под его удивленным взглядом.
Выбравшись на подиум, улыбнулся похлопавшим мне ребятам и принялся вещать на сдобренном акцентом, но вполне приличном японском:
— Я очень доволен тем, как вы приняли меня в вашей школе.
Арисугава посмурнел — стопроцентов сейчас сидит и вспоминает все, что вокруг нас сегодня говорилось на японском. Остальные владели собой хуже, удивленно выпучив глаза. Исключение — дети, которые приняли мое знание их языка как должное.
— Глядя в ваши юные лица, я вижу решимость учиться сложным наукам и честно трудиться на благо родной страны, — продолжил я. — О том же самом мечтают русские дети. Труд, взаимовыручка, дружба и общее дело — это то, что помогает странам двигаться вперед.
Директор захлопал первым, и ученики сразу же подхватили. Хорошо, но недостаточно! Я подошел к фортепиано, уселся на табуретку — не регулируется, собака, низковато — и, забив на ошибки, как смог принялся играть детскую японскую песню «Паприка» [ https://www.youtube.com/watch?v=T0valuAksuo], мы ее на занятиях по японскому учили. Включена в школьную программу Японии будущего, рассказывает о том, как хорошо дружить и трудиться всем вместе.
Мордашки ребят расплылись в улыбках, и они под руководством сориентировавшегося учителя музыки принялись хлопать ладошками в такт. Доиграв, я поднялся из-за инструмента, выслушал аплодисменты и признался:
— На фортепиано я играю не так хорошо, как ваш уважаемый учитель.
— Вовсе нет! — заверил выбравшийся на сцену директор. — Ваше Высочество, могу ли я попросить вас продиктовать слова этой прекрасной песни?
Ну конечно же можно — будет нелишним пролезть в японскую школьную программу.
* * *В гостиной цесаревича было людно — «зайди ко мне, Жоржи» трансформировалось в сбор всей «корабельной» верхушки. Окутанные табачным дымом фонари — «борьба с бесами», как ни прискорбно, аристократию не затронула — едва справлялись со своей задачей, но в неясном свете мой длинный, обильно сдабриваемый драматичными жестами, рассказ получился особенно атмосферным, и я с удовольствием замечал, как Николай бросает на Шевича обиженные взгляды — такое веселье из-за какой-то там дипломатии пропустил!
