Жрица Анубиса - Жанна Хохлова
Он стоял на тёмной полосе дороги всеми четырьмя крепкими волчьими лапами. Поджать хвост значило бы показать, что он растерян и напуган. Но ведь это не так, или всё же?.. Он не сдвинулся с места, лишь только обернулся с искренним недоумением в искрящихся сапфиром глазах, заметив быстро несущуюся на него огромную чёрную громаду и устремлённый прямо в его волчью душу горящий испугом взгляд белокурой женщины. В поле зрения попал лежащий по краям дороги снег, ещё дальше — редкие деревья, а за ними — бесконечное плотное белоснежное одеяло, небрежно наброшенное на равнину. Осирис ушёл из этих мест, уступив их Нефтиде, и богиня, мать чёрного волка, властвовала здесь во всей полноте. Солнца минимум, сумерки и туман — большую часть времени. Пожалуй, ему было бы уютно здесь… Жить? Волк забыл, что это такое, полностью подчинившись ритму своего предназначения — предназначения, которое опустошило его душу. Бесконечной во времени и в пространстве вереницей тянулось его бессмертное и бессменное присутствие у чаши весов, несущих справедливость людскому племени. Души, сердца… Каждого понять, потому что любой из них достоин правильного и справедливого судилища. Справедливого, но милосердного ли? Почему этот вопрос, так долго зревший внутри него, он только сейчас смог сформулировать во вполне чёткую мысль? Посреди небольшого отрезка времени, в котором на него неслась немыслимого вида колесница и так отчаянно кричала молодая женщина, махая ладонью, словно бы предупреждала о смертельной опасности, грозившей ему. Ему — богу, призванному управлять этой самой таинственной стихией для человека? Она боится за себя, за него?.. Что-то ещё есть в этом клубящемся отчаянии, настолько тёмном, что даже он в нём вязнет…
Он склонил голову набок и прислушался к собственным ощущениям. И время остановилось, смирившись, словно непокорная волчица, лежащая перед ним на спине, бьющая сама себя по бокам хвостом. Многочисленные снежинки повисли белоснежными крапинками, пронизав всё пространство, как бусины, усеявшие наряд горделивой красавицы Египта, следуя традициям и прикрывая грудь лёгкой паутиной драгоценностей. Холод отступил, ветер, пав ниц перед чёрным волком, стих, облизав тому лапы. Пронзительно-синие глаза, словно бы часть того беснования непогоды, тёмного, холодного, остановившегося сейчас, покоряясь его воле, внимательно смотрели в расширившиеся от напряжения и ужаса женские тёплые карие.
Что же выдернуло его из Дуата и резко погрузило в мир Людей?.. Вновь. Собственные ощущения, волчья сущность или провидение Хаоса, не подвластное никому, даже им, казалось бы, всесильным существам? Но внутреннее наитие мгновенно отреагировало внешне — шерсть на холке встала дыбом. Отозвался… Что же в ней такого особенного? Почему сейчас и кто это сделал? Или что? Объяснение может быть только одно: вмешательство богини Сешат, плетущей судьбы людей, слепой, выжившей из ума старухи, по временам, однако, способной здраво мыслить, как-то говорившей, что всё, что сделано для правды и добра, не канет в лету, оно возвращается сторицей, трижды вознаграждая сотворившего хорошее, благословляя до конца времён. То, что он когда-то спрятал в тщедушном тельце девочки-подростка, вернулось к нему так неожиданно? Анх? Но оно ли? И зачем? Что за странность? Для чего? И кто ещё это почувствовал, кроме него? Если это и есть ключ к началу конца, то неужели Сешат дважды сыграла жестокую шутку и разгадка вновь в бренном хрупком человеческом теле? А если её нашёл не только он, то как скоро тот тоже сможет до неё добраться? Тот, кто спит и видит себя на престоле Осириса… Невидимый, но беспощадный. Амон-Ра. Бог, имя которого не произносят в Дуате. Старшие боги не верят в его мощь. И даже отец, Сет, в открытую потешается над опасениями сына. Доводы его и Гора не убеждают никого. Предчувствие зверя не в счёт — кто же поверит ощущениям чёрного волка в пику умных рассуждений, сердцевиной которых является банальное нежелание ни с кем объединяться, терять вследствие этого власть и свою часть великого Царства Дуат, на вершине которого и поселились жестокие, эгоистичные боги?
Он переставил начавшие замерзать лапы, и время вновь сдвинулось с «мёртвой» точки, а колесницу начало резко заносить, закручивая в потоке инерции, через некоторое время она остановилась. Женщина в ней, ударившись, туманным взором вновь вгляделась в его глаза. Без сомнения, она видела его. Видела! Это не совпадение и не зов смерти. Она точно знала, что зверь здесь. На её лбу он увидел алеющую кровь и молниеносно принял решение. Чёрный волк прыгнул по направлению к автомобилю и почувствовал, что его тянет обратно в Дуат. Полоска гаснущего света между Нут и Гебом почернела, уступая место ночи, супруги вновь воссоединились, а волк исчез для этого мира, чтобы появиться в своём.
Кровавая луна Древнего Египта. Послание для фараона.
Шум качнулся в ушах мощно, почти как взрывная волна, но воспринимался так, словно это воздействие солнечного удара: нестерпимо хотелось пить и больше ничего. Мужчина пытался поймать себя хоть на какой-то мысли, не понимая, что с ним происходит. Открыл глаза, почувствовав пульсирующую боль в голове: он не мог определить, что именно ноет, потому что казалось, что вся её поверхность в огне.
— Дочь, — в ужасе наконец-то прошептал Камазу и попробовал перевернуться, — Косей, — вспомнились и его враги.
Тело ныло, не слушалось, руки онемели. Он хотел встать, но попытка не увенчалась успехом. Камазу поднялся на четвереньки и, прислушавшись, вновь упал на холодные пыльные камни.
— Она исчезла, как испарилась, — послышалось из коридора, где громила растерянно докладывал своему хозяину.
— Не может быть! — взревел Косей и тут же досадливо заметил: — Всё приходится делать самому…
Камазу облегчённо вздохнул и улыбнулся от мысли, что Инпут всё же удалось бежать. Он прислушался к утихающим шагам и вновь предпринял попытку подняться, и на этот раз успешную. Адреналин от новости, что дочка в безопасности, придал сил. Его пошатывало, и всё же он мог медленно, но верно двигаться по направлению к выходу из пирамиды в храм Анубиса в Кинополисе, иногда нервно или устало прижимаясь к холодным стенам гробницы, в случае если ему казалось, что за ним кто-то следует, либо когда головокружение становилось невыносимым и грозило вновь ввергнуть того
