Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1. - Алексей Хренов
Конец апреля 1936 года. Аэродром Кача.
В то время как другие лётчики полка совершенствовали свои навыки на истребителях, Лёха всё больше и больше чувствовал себя извозчиком на своём маленьком У—2. Каждый день он вылетал с каким-нибудь поручением — то отвезти начальство, то доставить пакет, то перевезти что—то важное. Взлёт, посадка, монотонные маршруты... Летать он научился прекрасно, но это уже начало его тяготить.
Почитав инструкцию по эксплуатации У-2, он для себя определил, что и на таком учебном самолёте можно освоить ряд фигур пилотажа. Конечно, это был не И—5, и слабенький мотор У-2 не позволял выполнять многие манёвры, зато Лёха имел возможность тренироваться хоть каждый день.
Теперь, когда он летел один и над безлюдными районами, Лёха использовал свободное время для тренировок. Он отрабатывал крены под углом в 45 градусов, пикировал с разных высот, тренировал кабрирование — всё это становилось для него естественным. Несмотря на слабый двигатель У-2, самолёт оказался на удивление послушным, легко прощая даже грубые ошибки пилотирования.
Боевой разворот у него получался смазанным — мощи мотора явно не хватало для разворота с резким набором высоты и бочкой.. Но зато Лёха быстро освоил ранверсман, при котором самолёт буквально «зависал» на месте, разворачиваясь вокруг мо тора на пятачке.
Однажды, надев парашют, Лёха залез почти на три километра высоты, отдал ручку вперед и постарался сделать максимально отвесное пикирование. Полотняный биплан был конечно не лучшим выбором для пикирования, крылья трещали, ветер пел в растяжках, мотор пытался заглохнуть от отрицательной перегрузки. Лёха резко потянул штурвал на себя. Самолетик жалобно затрещал, но послушно задрал нос в небо.
— Главное, что бы крылья не отвалились, — успевал подумать Лёха и дал полный газ мотору.
Самолет встал почти вертикально, и нехотя перевалился на спину, завершая неправильный овал.
— Есть мертвая петля! – Лёха аж кричал от радости, подпрыгивая на сиденье.
Все эти фигуры пилотажа стали частью Лёхиного «репертуара», и вскоре он выполнял их с лёгкостью доведя порядок действий до автоматизма. Теперь каждый полёт был не просто рутинной работой, а возможностью отточить мастерство.
Конец апреля 1936. Аэродром Юхарина Балка.
Вдохновителем очередного Лёхиного блудняка по какой странно сложившийся традиции опять стал политрук. Если полеты по заданиям командира, начальника штаба и даже зама по тылу проходили в целом спокойно, то стоило появиться политическому вдохновителю в строчке полетного задания, можно было смело биться об заклад, что Лёха пишется в какую то очередную идиотскую историю.
Вот и на этот раз, с подачи Политрука, Лёху отправили на три дня кидать парашютистов на Юхарину Балку – огромную проплешину на южной стороне Севастополя. В этом году Черноморский флот принимал чемпионат по военно-прикладным видам спорта среди родов войск, и Лёхе поручили обеспечивать десантирование.
Быстро смекнул, что без поддержки Петровича ему не справиться, Лёха подмигнул своему технику и пошёл договариваться с начальством.
В результате хитрого торга, помимо Петровича, ему удалось заполучить в заднюю кабину бутыль со спиртом для протирки оптических осей и прочих разных поверхностей и командировочное предписание в город Севастополь с открытой датой.
- Пусть будет, запас попу не еб… - дальше наш герой не стал додумывать.
- Какой такой отпуск, одна сплошная каторга! – на показ громко плевался Петрович, хотя Лёха видел, что тот доволен.
И вот, как Шерочка с Машерочкой, махнув крыльями, наши орлы исчезли в голубом небе Качи отбыв вместе в аэропланом на свое очередное задание.
Командир полка Гена Зеленковский посмотрел им вслед и украдкой сплюнул через левое плечо, подозревая, что и на этот раз скучно уж точно не будет.
*****
Весь первый день прошел в череде тренировочных прыжков, и Лёха только и делал, что взлетал, набирал километр высоты и, выкидывал иди…, ой, простите, давал команду парашютистам на покидание самолета. Затем было резкое пикирование, приземление, загрузка новой партии безумных парашютистов — и всё повторялось по кругу.
Парашютисты, как любые фанаты своего дела, были готовы прыгать круглосуточно, в любых условиях и без остановки.
Для ускорения процесса на бедный попробовали У-2 прицепили две гондолы прямо на крылья, куда втискивались эти ненормальные парашютные фанатики, держась за поручни. Первый взлет с этим «цирком» прошел для Лёхи, как страшный сон: перегруженный самолет долго разбегался и натужено ревя двигателем с трудом набирал высоту. Лёха, едва вернувшись на землю, категорично отказался повторять такие выкрутасы. Сославшись на то, что двигатель не выдает полной мощности, и если командование будет настаивать, он предупредил, что просто улетит на регламентные работы.
Командование пошло на компромисс: для ускорения процесса стали запихивать в заднюю кабину по два мужика в прыжковых комбинезонах с пристегнутыми парашютами. Один садился другому на колени, и хотя зрелище было забавным, никаких шуток или подколов про гомосятину на удивление не прозвучало.
«Другие времена,» - подумал Лёха.
У-2 отрывался от аэродрома, и несмотря на приличную загрузку, исправно тянул своих фанатичных пассажиров в небо снова и снова.
В какой-то момент, в пылу бесконечных взлетов и прыжков, Лёха невзначай пошутил: «Первый приз у нас — красные пролетарские галифе с личной подписью командующего флотом на заднице». Ему казалось, что это удачная шутка для разрядки обстановки. Но, к его удивлению, шутка не зашла:
— Что, правда? Здорово! Точно знаешь, что красные?
Лёха даже оторопел от неожиданности, не веря, что кто-то мог всерьез задуматься о таких необычных призах. Наличие самих галифе с подписью командующего у участников даже каких то сомнений не вызвало.
Через день слух, случайно запущенный Лёхой, разлетелся по лагерю, охватив всех парашютистов. Ходили разговоры, обсуждения, споры о том, кому достанутся заветные красные галифе.
Ажиотаж дошёл до того, что убелённый сединами моряк, председатель комиссии, прояснил лично ситуацию с трибуны. Выступая перед собравшимися, он торжественно объявил:
—
