Архитектор Душ II - Александр Вольт
Он сделал глоток.
— Они в очень запущенном состоянии. Вы постоянно теряетесь в распределении веса, переносите его не на ту ногу. Ваши парирования рваные, инстинктивные, вы отбиваете удар силой, а не уводите клинок. А про то, чтобы сделать банальный рипост… Я вам раз пять намеренно открывался, но вы об этом даже не подумали. Про контратаку, чтобы прервать мой намеренно затянутый замах и заставить меня обороняться — я вообще молчу.
Рипост… в голове мгновенно вспыхнуло воспоминание — ответный укол по противнику сразу после парирования.
Он откинулся на спинку плетеного кресла.
— И тот ваш финт в конце… — он усмехнулся. — Подлый прием. В спортивном фехтовании за такое дисквалифицируют и смотрят с презрением. Но, как говорится, если стоит вопрос жизни и смерти, а не очков на турнире, то может сгодиться. Только над техникой его исполнения тоже надо поработать, чтобы не оказаться на заднице в самый ответственный момент.
— Это я уже понял, — я кивнул. — Но что скажете, возьметесь меня тренировать?
Рихтерович молчал, наверное, с полминуты. Он, не отрываясь рассматривал меня, и в его взгляде не было ни насмешки, ни осуждения — лишь профессиональный анализ. Наконец, он сделал глоток и поставил бокал на стол.
— Прежде чем я отвечу, скажите, господин Громов, зачем вам это? Месяц — это срок для отчаявшихся. Что у вас случилось?
Я коротко, без лишних эмоций, пересказал ему события того вечера: прием, пьяный Орлов, публичное оскорбление моих спутниц и брошенный вызов.
Рихтерович слушал, задумчиво потирая свой подбородок. Когда я закончил, он нахмурился, и тут его словно осенило.
— Погодите, коронер… Орлов… А не вы ли тот самый человек, о котором он последние два года гутарит во всех кабаках, где надирается до поросячьего визга?
— Понятия не имею, — сказал я. — Я ж с ним не надираюсь по тем самым кабакам.
— Тот, который его сестру, как говорят, поматросил и бросил.
— Ну, было дело, — сказал я без лишнего стеснения. Раз оно было, то и скрывать нечего в данной ситуации. Мне нужен был преподаватель, так что я собирался завоевать его доверие всеми возможными способами. И, как мне казалось, прямота и открытость играли первостепенную роль. — Не то, чтоб даже матросил, Феликс Рихтерович. Вы мужчина, сами знаете, как оно бывает.
Он понимающе покивал.
— И в самом деле, не в пятнадцатом веке живем. Люди свободные. Но за то, что он девушек оскорбил так грязно — это весомая причина. Хотя и вы, Виктор, тот еще негодяй. Не скажу, что я люблю сплетни или слушаю россказни, но про вас в городе не говорит только ленивый.
— Не без этого, — согласился я. — Так что, каково ваше итоговое слово?
— Вы должны понимать, Виктор, во что вы ввязались. Дмитрий, может, и вечно пьяный болван, но он очень, очень умелый фехтовальщик. Мы с ним учились у одного мастера пусть и в разные годы. У старика Леблана. А это о многом говорит в кругах фехтовальщиков. Конечно, сам-то Орлов мне даже сейчас, в мои годы, в подметки не годится, — сказал он с легкой, пренебрежительной усмешкой, — но и считать его алкоголиком, который пропил все свои навыки, — фатальная ошибка. Рефлексы у него в крови. Он вас на них в миг прирежет, если допустите хоть одну ошибку, — он выдержал напущенную паузу — В целом — идет. Три раза в неделю. Понедельник–среда-пятница.
— Время? — уточнил я. — У меня еще работа, к сожалению или к счастью.
— До которого часу вы работаете? — уточнил он.
— До восемнадцати.
— В девятнадцать тридцать. У меня. И без опозданий, как и прежде, — сказал он уверенным тоном. — А иначе буду наказывать.
— Как? — поинтересовался я с нотками веселья в голове.
Он сделал очень суровое лицо, хотя было видно, что он тоже забавляется.
— Больно. Очень больно, господин коронер.
— Что ж, на этом, думаю, все, — сказал Феликс Рихтерович, поднимаясь с места.
Мы встали следом. Он лично проводил нас через весь дом к выходу. У массивных дверей он повернулся ко мне и протянул руку. Мы обменялись крепким, деловым рукопожатием.
— До понедельника, Виктор.
Затем он шагнул к Лидии и, тепло улыбнувшись, заключил ее в короткие, почти отцовские объятия.
— Береги себя, девочка.
Я впервые в жизни увидел на лице Лидии такое теплое девичье смущение, что аж удивился.
Наконец, он учтиво пожал руку Алисе.
— Госпожа Бенуа, был рад знакомству. Искренне раздосадован, что нам не удалось пообщаться подольше, но, смею предположить, еще будет время.
Алиса покачала руку мужчины.
— Это взаимно, Феликс Рихтерович. Тоже на это надеюсь.
После этого мы попрощались и выехали из роскошного имения, оставляя за спиной запах моря и утихший звон стали.
Седан плавно катил по прибрежному шоссе. Солнце клонилось к закату, и его последние лучи окрашивали море в расплавленное золото. В салоне стояла тишина. Я нарушил ее первым.
— Лидия, — сказал я, не отрывая взгляда от дороги. — Почему ты не рассказывала, что занималась фехтованием?
Она повернула голову от окна, и ее лицо было беспристрастным.
— Собственно, ты и не спрашивал. Зачем мне было что-то рассказывать? — ответила она.
— Справедливое замечание, — согласился я.
Я снова замолчал, но в голове прокручивал этот гипотетический сценарий. Что, если бы я знал об этом раньше? Мог ли я попросить ее о помощи? Ответ был очевиден. Нет. Даже если бы она, переступив через свою ненависть, согласилась, у нас бы ровным счетом ничего не вышло.
Проклятие. Эта невидимая связь, что не давала им причинить мне вред. Как бы она смогла меня тренировать? Любая попытка нанести учебный удар, любое более-менее жесткое исправление моей стойки было бы воспринято магией как акт агрессии.
Это причинило бы ей боль, и тренировка превратилась бы в пытку. Да и чисто по-логически… учиться у женщины, которая убеждена, что ты виновен в смерти ее жениха? Абсурд. Так что, даже если бы мы и выяснили ранее о том, что Лидия умеет фехтовать, то ничего бы к сожалению и не вышло.
Алиса с заднего сиденья наклонилась вперед, просунув голову между нашими креслами.
— А, по-моему, ты неплохо держался для первого раза, — сказала она. В ее голосе слышалось неподдельное удивление, смешанное с ноткой уважения, которое она, кажется, и
