Санька-умник 2 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич
— Есть кому в твоём танковом батальоне медицинскую помощь оказывать, а ты — у меня в медсанбате больше нужен. Понял?
— Понял… — я совсем не по-военному отвечаю майору.
— Будешь здесь у меня, Саша, в сортировочно-эвакуационном отделении служить. Я уже всё решил где надо.
Майор глаза вверх поднял. Намекнул, где он про меня вопрос решал.
Во как! Впрочем, ничего удивительного. Наш майор что угодно и с кем угодно решит. Умеет это он делать. Кстати, это хорошее качество для руководителя.
— Готовься на погонах дырки вертеть, — подсластил майор пилюлю.
Даже так! Дела… Мотивирует он меня…
Вот так в медсанбате я и остался, не вернулся обратно в танковый батальон. А там ведь я не только оказанием медицинской помощи занимался, параллельно понемногу и танковый камуфляж до ума доводил.
Правда, больше пока в теории. До практического применения мои изыскания редко доходили. Почему? Не до того было. Своих дел хватало.
Надо сказать, что новая окраска боевых машин самим танкистам нравилась.
— Реже подбивать нас стали. Меньше горим.
Именно так отвечали мне в батальоне на мои осторожные расспросы. Спрашивал я как бы между делом, походя, стараясь не привлекать к своим расспросам лишнего внимания.
— Сейчас и четверть часа, а кому и дольше, в наступлении часто получается повоевать… Ну, это после того, как по-новому на заводах танки стали красить.
Сколько?
Четверть часа?
Часто?
А, раньше как было⁈
Оказывается, по-разному. В обороне — дольше, а при наступлении… бывало и несколько секунд танк жил. Ну, и те, кто в нем.
— Кто-то и через минуту уже горит, а кого-то и не на один бой хватает…
Высчитать среднее время жизни танка на поле боя с новой и старой раскраской у меня не было возможности. Подобные вопросы сразу бы привлекли ко мне внимание. Однако, главное мне узнать получилось — сберегали крылья бабочек на броне и людские жизни, и технику. Она, конечно, неуязвимой и невидимой не становилась, но жила на поле боя дольше.
— Тут, главное, лениться не нужно. Каждый раз, как получится, под место действий танк надо перекрашивать… Берёшь метлу и приступаешь…
Метлу?
Оказалось — метлу.
Кистей на всех не напасешься…
Так-то кисти выдавали, но они, то — куда-то невозвратно девались, то — были, но такие засохшие… Легче метелку сделать и ею танк обработать.
Докрашивали и перекрашивали машины в танковом батальоне часто. Строгий приказ с самого верху на это был, а его полагается неукоснительно исполнять. Экономика войны — наука не выдуманная от безделья, а реальная. Даже сто раз танк покрасить гораздо дешевле, чем новый на заводе произвести. Или — подбитый отремонтировать.
Вот и красили…
«Маляры». Так танкистов сейчас шутливо и называли.
Нет, они понимали, что занятие, это нужное, но… каждому хочется лишние пол часика поспать. Поэтому, когда я в таком деле им помочь вызывался, отказа мне не было.
Такое случалось нечасто — у фельдшера на фронте дел по самое горлышко.
Вот тогда я и доводил до ума камуфляж танка. Тут — делом немного инструкцию по покраске поправлю, там — пару лишних мазков нанесу.
Стали замечать мужики в батальоне, что те танки, которые помогал им медицинский лейтенант камуфлировать, дольше других воюют. Поверье даже возникло, что меня на покраску надо приглашать.
Я не отказывался. Причин на это не видел. Как бы прикрылся суеверием танкистов.
Да, суеверием. На войне, чтобы выжить, за любую соломинку, даже мистическую, хватаешься. На фронте неверующих нет. Тут же, результат был, что говорится — налицо. Мазнет кистью лейтенант из медвзвода танк, а он как заговоренный становится.
Меня даже новые танки с завода, или прибывающие с ремонта, «освящать» приглашать начали.
Командир батальона, член партии, даже на это глаза закрывал.
— Только — никому ни слова. — и кулак ротному показывал. — Чтобы наверху не знали! Могила!
Сейчас, в медсанбате, братишкам я уже не смогу помогать. Однако, ещё новая интересная мысль про камуфляж у меня в голове вертелась. Надо её было только хорошо додумать и проверить на практике, но кажется — это у меня получится.
Глава 4
Глава 4 Моя война
Мне повезло — в сорок третьем, сорок четвертом и в начале сорок пятого никаких подвигов я не совершил.
Работал и работал в сортировочно-эвакуационном отделении медсанбата.
Много. Тяжело. До одури.
День за днем. Неделю за неделей. Месяц за месяцем…
Такой уж я гражданский человек — не служил, а работал.
Подвиг… Тут ведь как посмотреть. Подвиги чаще случаются, когда что-то не до конца правильно спланировано, обеспечено, не как задумывалось исполнено… Тогда и возникает случай для подвига. Кому-то и приходится амбразуру грудью закрывать.
Наш командир медсанбата, уже не майор, а подполковник, ко всему подходил обстоятельно, подчиненных берег. Само-собой, не в ущерб помощи раненым.
При наступлении наших войск он делил медсанбат на две части с целью приблизить медицинскую помощь ближе к передовой. Это уменьшало плечо транспортировки от места ранения бойца до операционного стола.
Но! На рожон он никогда не лез, к черту в зубы нас не засовывал. Обставлялся со всех сторон насколько можно.
Однако, каждая такая передислокация таила в себе опасность. Немцы — это хорошие вояки. Как только заметят нас, то сразу принимались обстреливать или бомбить.
Как-то в сорок четвертом мы крепко попали под минометы. У нас было разбито несколько машин, ранены медицинские работники, в том числе осколок мины, как сувенир, достался и мне. К счастью убитых не было.
На моей гимнастерке к красненькой и желтой нашивке прибавилась ещё одна красненькая. Три их стало.
Это ещё что… Я сам лично видел танкиста с семью нашивками за ранения. Четырьмя желтыми и тремя красными. Он у нас в медсанбате лечился. На невезучесть свою жаловался. Говорил, что как в колонне танкам идти, то он — обязательно в первом или последнем. Это — хуже некуда. Когда нарываешься на засаду или на подготовленную оборону немцев, и если колонна не успела развернуться в боевое построение, то эти два танка — первый и последний, всегда страдают больше всего. По ним обязательно бьют, чтобы сделать манёвр остальных машин очень сложным в условиях обездвиженности колонны.
— В этот раз первым в колонне шёл мой танк… Ну и нарвались мы на минное поле с корректировщиком артиллерии, который спрятался на дереве, а били по нам из-за холма, не видели мы их…
Сидели мы с танкистом, покуривали, а он мне про своё невезение и рассказывал.
— Мой танк подбили и он сгорел. А это — уже шестой был…
На мой взгляд, везучий этот танкист. Редко кому так фартит.
Кроме трёх нашивок за ранения мою гимнастерку только медаль «За боевые заслуги» украшает, но это ещё за службу в медсанвзводе.
Думаете, я в обиде? Да, ничуть. Не за ордена и медали воюем…
Кстати, нашла меня медаль уже здесь, в медсанбате. Представление к награде ведь рассматривается не за три дня, а часто — месяцами. Так и со мной вышло.
Кстати, о нашивках за ранения. Есть у нас в медсанбате старик-ездовой. Он ещё в Великой войне поучаствовал. Так вот, он свои нашивки за ранения носил на левом рукаве. Три красных и одну желтую. Значили они совсем не то, что нынешние. Оказывается, в Первую мировую, при государе-императоре Николае Александровиче солдатам за ранения красные нашивки полагались, а офицерам — в золоте и серебре. Выдача нашивок была по количеству ран. Если же получивший ранения солдат становился офицером, то он носил нашивки за ранения красного, солдатского цвета, за раны, полученные до получения первого офицерского звания.
— Так ты, дед, ещё и благородием был! — подшучивали над ним другие ездовые и водители медсанбата.
— А, то… — усмехался ветеран. — Заслужил…
— Что на грудь их не перешьешь? — спрашивали его сослуживцы.
