Санька-умник 2 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич
— Собирайтесь. Снимаемся, приказ пришел.
Так однажды утром прервал наш отдых подполковник.
Куда, нам даже в голову не пришло спросить.
Домой, куда же ещё⁈
Наши сборы были короткими. За годы войны мы привыкли к перемещения, постоянным переездам с места на место. Так было и в наступлении, и в обороне.
Долго задерживаться на одном месте в медсанбате считалось противоестественным. Так мы и жили, словно какие-то древние кочевники.
Место назначения нашего нынешнего перемещения подполковник нам не озвучил.
— На восток, — вот единственное, что было им сказано.
На восток, значит — на Родину. Нам и этого было достаточно.
Год за годом мы шли на запад, а сейчас домой возвращаемся.
Наша армия сделала своё дело. Мы разбили сильнейшего врага, а сейчас пора и возвращаться к женам, детям, отцам и матерям. Увидеть близких — мечта каждого российского солдата, офицера, генерала…
Домой! Домой! Домой!
Только об этом и были все разговоры в медсанбате.
Мой настоящий дом был далеко-далеко, но и меня на войне в Пугач тянуло.
Вот уже и станция Чоп. Здесь нас переставили с европейской колеи на советскую железную дорогу.
Наш железнодорожный состав состоял из одного пассажирского вагона для командира 7-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск Федора Катукова, нескольких товарных вагонов, а остальными были открытые платформы. На последних располагалась замаскированная военная техника и разного рода специализированные колесные машины без маскировки.
Наша, теперь единственная, санитарная машина тоже стояла на открытой платформе. Внутри её, в «салоне», расположились командир медсанбата и корпусной врач. Остальная наша медицинская братия ютилась на платформе вокруг машины.
Получилось по классику — неважный мокр уют…
Наш поезд шел очень медленно, скорость его движения не превышала десяти-двадцати километров в час. Это давало возможность хорошо обозревать те места, мимо которых мы проезжали. Комфорта никакого не было, свесив ноги с платформы, мы «наслаждались» тряской при движении, будто бы ехали на старой телеге по неровной дороге.
Вот так возвращались победители — ни плацкарта тебе, ни мягкого вагона…
Всё моё имущество состояло из небольшого чемоданчика, в котором лежали пара белья и подарки родным. Кстати, весьма своеобразные — три кинжала, взятые мною на одной из трофейных площадок. Для мамы Саньки там ничего не нашлось. Были ещё в чемоданчике полотенце, кружка с ложкой и мыло в тряпочке. На себе — полевая форма и шинель, которая теперь служила постелью, подушкой и одеялом.
После пересечения границы с СССР перед нами предстала картина грандиозного разрушения наших деревень, сел и городов. Все железнодорожные станции лежали в руинах. Они как одна временно ютились как правило в четырех вагончиках: вагончик начальника станции, вагончик билетных касс, пара вагонов — прочие подсобные помещения.
С наших медленно движущихся платформ можно было во всех подробностях рассмотреть, в каких тяжелейших условиях теперь живут люди, попавшие под оккупацию. Землянки, отсутствие электричества и водоснабжения, еще не везде разминированные поля, груды щебня и битого стекла…
На то, как люди были одеты-обуты — глаза бы мои не смотрели.
Всё нужно было восстанавливать, строить вновь, прокладывать, тянуть, ремонтировать… Справимся? Да. Ещё лучше, чем было, всё сделаем.
Глава 9
Глава 9 Через всю страну в Монголию
Восстановим…
Уже восстанавливают!
Я видел, как люди, которые многократно падали и вставали под пулями, под разрывами вражеских снарядов, на теле которых были следы ран, люди, которые горстями глотали пыль войны, харкали кровью и гноем, встали на восстановление своей земли.
Вместе с бывшими фронтовиками, в трудовой строй влились женщины, подростки, старики и даже дети. Вот почему среди детей войны многие, в том числе и по этой причине, не смогли получить должного образования. Некогда им было это делать. Ну, не только.
Работали и терпели, верили, что лучшая жизнь будет…
Наш состав медленно и с остановками всё продолжал двигаться на восток. Позади осталась Волга, мы проехали Киров…
— Товарищ подполковник! На денек домой не отпустите? — обратился я к командиру медсанбата когда мы стояли на кировском вокзале. — Я догоню. Мы, вон как медленно движемся.
На меня посмотрели как на идиота.
— Ты, чего, Котов? Какой домой? Рано ещё нам домой…
Рано…
Ничего не рано. В самый раз. Немцев мы победили, а значит — пора домой.
Всю дорогу мы, а может и наш командир медсанбата находились в неведении. Куда нас везут? Война-то закончилась.
Нет, может, подполковник и знал, но до нас информацию не доводил. Солдаты и младший офицерский состав между собой говорили всякое. Гадали и предполагали. А, что нам оставалось?
Я знал, что ещё будет война с Японией. Но, вдруг здесь всё по-другому повернется? В апреле сорок первого между СССР и Японией был заключен пакт о нейтралитете. Япония, была союзником Германии, но с нами все эти годы до сегодняшнего дня не воевала.
Сейчас уже середина лета, почти два месяца назад мы немцев победили… А когда дома война я Японией началась, это я не помнил.
Большинство в нашем эшелоне склонялось к тому, что мы едем воевать с японцами.
— Ответят они за Цусиму…
— Поплачут японцы ещё за Порт-Артур!
Это и подобное я слышал не раз.
Вот и Урал, а мы всё едем и едем…
На каждой станции, малой или большой — сотни, а иногда и тысячи встречающих. Много чего я видел — и радость, и уныние, объятия и поздравления, улыбки и слезы, духовые оркестры и балалайки, торжественные речи и пьяные бормотания, хороводы и пляски на пузе цыганских подростков, добродушные лица стариков, искрящиеся взгляды ребятишек, с завистью смотревших на военных, как бы обижаясь на то, что не их самих, а только старших братьев чествуют на станциях, что не им досталась эта всенародная слава.
Всё смешалось на просторах великой державы-победительницы. Всякого хватало.
Байкал… Дома на нем мне побывать не пришлось, а вот здесь, в мой второй жизни, я на него налюбовался вдоволь.
Тоннели, тоннели, тоннели… Сколько же их тут, вокруг священного моря? Как-то так в песне поется? Или, ошибаюсь я в очередной раз?
После Байкала было ещё много пути и остановок. Сначала — по железной дороге, а потом и своим ходом.
— Монголия, — как-то объявил нам наш подполковник.
Какая Монголия? Никаких пограничных столбов я что-то не видел. Что, тут у нас с монголами — шенген? Или, это только для тех, кто на танках ездит?
Что, я ещё одну страну посетил? Вместе с теми, куда дома ездил, она для меня уже сорок девятой будет…
Имелось бы тут сейчас у меня чучело мира, так я шутя называю глобус, можно в него было ещё один флажок воткнуть.
Уже на территории Монголии командир медсанбата сообщил нам, что пункт нашего назначения — город Чойбалсан. Здесь мы для выполнения важной военной и политической задачи. Население Монгольской Народной Республики нам дружественно и вести мы должны себя соответствующим образом, не приведи Бог нам уронить высокое звание и честь советского солдата. Вот как-то умел подполковник совместить старое и новое — и Бога, и советскую власть. Ловко и ненатужно это у него получалось.
Дороги в Монголии были… куда хочешь поезжай. Куда тебе надо — там дорога. Песчаный с мелкой галькой грунт позволял двигаться во множество направлений. Не знаю, как в других местах, но в северной части страны, где мы теперь находились, было так.
После густонаселенной Европы, которую мы недавно покинули, Монголия, в нашем представлении, была краем пустынным. Кочевые становья отстояли друг от друга на десятки километров. Вокруг самодельных юрт переступал с ноги на ногу и расхаживал домашний скот, паслись низкорослые монгольские лошади. Часто мы видели в становьях двух колесные арбы, такие же были, наверное, ещё во времена Тэмуджина — основателя и первого великого хана Монгольской империи, объединившего разрозненные монгольские и тюркские племена.
