Депутат - Алексей Викторович Вязовский
— Давайте конкретику, — я оглядел кабинет адвоката. — Кто нас сдал?
Боже, сколько же здесь фоток со знаменитостями! Кого только не защищал Ладва… Лукьянова из ГКЧП, семью Сахарова, была фотография с Высоцким. Отдельно висели различные премии и благодарности от государственных органов.
— Показания на вас и ваших… хм… товарищей дал господин Штырев, — Ладва пробарабанил по столу мелодию, напомнившую мне траурный марш Шопена. — Очень подробные показания.
Я мысленно выругался. Штырь нас сдал! Да как же так-то⁈ Мы же вместе начинали, с детства друг друга знаем! Быть такого не может!
— Пахом первым попал в разработку оперативных сотрудников, — продолжил адвокат. — По моим сведениям, к нему в комнату тайком провели малолетнюю проститутку, и она подала заявление об изнасиловании. Приняли на месте преступления, доказательства железобетонные. Ствол, экспертиза, показания… Придраться, Сергей Дмитриевич, совершенно не к чему. Даже я это в суде не разобью.
Тут уже я, не скрываясь, выругался вслух.
— Согласен. Целиком и полностью, — покивал Ладва, который, будучи потомственным интеллигентом, подобными выражениями не пользовался. — Сто семнадцатая — очень плохая статья, понятно чем на Штырева начали давить. Тут бы и более крепкий человек сломался.
— Остальных парней также быстро расколют? — жадно спросил я. — Есть что-то на них?
— Сомневаюсь, — адвокат пожевал губами в задумчивости. — Мне кажется, за них примутся всерьез немного позже. Пока прошли первые допросы, их пытались расколоть с наскоку, но они молчат. Ребята ведь все тертые. Мало ли кто и что там сказал. Без фактов это пустой звук, оговор из-за личной неприязни. Думаю, тут ручная работа начнется, сбор доказательств, очные ставки. Постепенно найдутся неопровержимые улики, их по одному припрут к стенке, и кто-то заговорит. Вот тогда они посыплются как домино, чтобы избежать высшей меры. Большой специалист готовил эту операцию. Но и это еще не все, Сергей Дмитриевич…
— Да что тут может быть еще-то⁈ — неприятно удивился я. Мне и так казалось, что хуже уже просто некуда.
— Генеральный прокурор готовит представление в Думу о лишении вас депутатского статуса, — развел руками Ладва.
— Вот черт! — расстроился я. Я так рассчитывал за депутатской коркой от всех неприятностей укрыться. А тут вон чего…
Ладва наконец, развеселился:
— В прокуратуре никто не знает, как все оформлять — первый прецедент. Да и показания против вас дал только один человек. У обвинения пока весьма шаткая позиция, но они уже землю роют и питают самые радужные надежды. Генпрокурор ходит как кот, объевшийся сметаны. У него это дело на личном контроле.
Ему то я чем успел насолить? Надо разбираться.
— Сколько у меня времени?
Железобетонная стена, за которой я рассчитывал спрятаться, стала покрываться трещинами.
— До лишения или… — вопросительно посмотрел на меня адвокат. — Лишение депутатской неприкосновенности — дело небыстрое. Этот вопрос лично генеральный прокурор на заседание Думы вынести должен. А там комиссия должна материалы рассмотреть и депутатам представить. В общем, это долгая история…
— До того, как парней расколют! — резко перебил я его.
— Думаю, день, — честно ответил адвокат, — максимум два. Мы не знаем, какой материал у них уже собран, но, думаю, они хорошо подготовились. Действовать надо быстро. С вашего позволения, я попытаюсь навестить ваших людей и передать, что задействованы все ресурсы…
— О! — хищно улыбнулся я. — Да вы даже не представляете, какие ресурсы я начну задействовать.
* * *
Денек получился тот еще. Всю нашу контору накрыло облако ужаса, да такое, что придется кое-кого встряхнуть за лацканы и набить интеллигентное лицо потомственного скрипача. Все это я высказал по телефону в самой нелицеприятной форме, и вроде бы пока подействовало. Но если эта муть выплеснется в прессу и на телевидение, будет плохо. Так я могу иностранный топ-менеджмент потерять. Все эти немцы и амеры — чистоплюи. Ты можешь делать все, что хочешь, лишь бы огласки не было и урона их резюме. Я эту паскудную породу насквозь вижу. Лицемеры поганые! Ненавижу их фальшивые улыбочки.
— В Советскую, шеф? — вопросительно посмотрел на меня Руля, который теперь водил мою машину вместо Коляна. Он понял ситуацию сразу, но в этот раз я смог его удивить. Он даже брови поднял в изумлении, когда услышал приказ.
— В Думу! — неожиданно сам для себя ответил я. В моей перегретой от напряжения башке молнией пронеслась одна дельная мыслишка, которую нужно было реализовать немедленно. Тут сложная игра намечалась, сразу на нескольких досках. Ну что же, сыграем…
Я шел по коридору, провожаемый долгими, крайне задумчивыми взглядами товарищей, который были в теме. Таких пока немного, но это лишь вопрос времени. Они со мной даже здоровались издалека, спешно делая вид, что вспомнили нечто важное, и им срочно нужно вернуться. Короче, от меня бежали как от зачумленного, словно боясь заразиться. И в первую очередь бежали те, кто еще совсем недавно искал моей дружбы и пытался влезть в общие темы. Да и в жопу их. Балласт.
— Серег, на минуту, — я поймал за рукав депутата Скорочкина, коллегу по фракции.
— Чего тебе? — не на шутку напрягся тот.
Мы с ним знакомы шапочно и общих дел не имели. Человек он был своеобразный, а его способ занять свое место в крупном бизнесе умные люди совершенно искренне считали суицидальным. На что я парень отчаянный, но Скорочкин оказался отбитым на всю голову. Через три месяца он расстреляет из окна своей Волги двух человек, а Госдума так и не снимет с него неприкосновенность. Восемнадцать пуль из Калаша и убитая женщина — не основание для столь жестких санкций в отношении народного избранника. Скорочкин продавал паленую водку, и будучи номинальным владельцем бизнеса каких-то серьезных товарищей с Северного Кавказа, умудрился кинуть своих хозяев, когда они сели в тюрьму — собственно с одним из них я и чалился, от него всю историю и узнал.
Все закончилось ожидаемо. Товарищи вышли и потребовали свое имущество назад, а когда целый депутат Государственной Думы им гордо отказал, нашпиговали его в ответ свинцом. Громкая была история. Я еще в ТОЙ жизни хохотал над ней, поражаясь могучему интеллекту и абсолютной безбашенности отдельных представителей молодого российского бизнеса. Впрочем, ему оставалось жить еще целый год, так пусть хоть какую-то пользу за это время принесет.
— Разговор есть, — потащил я его к себе в кабинет.
Глобус-бар раскрыл свою дорогостоящую утробу, и в стаканах заплескался двенадцатилетний вискарь, который избранник народа и либеральный демократ втянул в себя одним глотком. Он выжидательно посмотрел на меня.
— Тут, Сергей, слухи всякие нехорошие хотят, — начал было он, но я его перебил.
— Да! Да! Есть
