Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

Руднев появился точно в назначенное время. В его потертом портфеле что-то металлически позвякивало.

— Вот, полюбуйтесь, — он выложил на стол несколько форсунок. — Третья партия, и снова брак.

Я взял одну из них, поднес к окну. Даже невооруженным глазом было видно, что распылитель собран неровно.

— Допуски не выдерживаем? — спросил я, хотя и так знал ответ.

— Какие там допуски! — Руднев нервно поправил очки. — У нас максимальная точность станков — две сотых миллиметра. А тут нужны микроны. Да еще и конусность распылителя должна быть идеальной.

Он достал из портфеля микрометр:

— Смотрите сами. Вот эта партия — биение до пяти сотых. При таком давлении топлива они просто не будут работать.

— А если изменить технологию обработки?

— Пробовал, — Руднев махнул рукой. — Три дня бился над специальной оснасткой. Но наши шлифовальные станки не держат точность. Да и абразив никуда не годится — через час теряет зерно.

Я задумался. Я уже говорил об этом.

В будущем форсунки делали на прецизионных станках с программным управлением. Но как добиться такой точности сейчас?

— Николай Павлович, — медленно сказал я. — А что если сделать станок специально под эту операцию? С гидравлическим копиром и отдельным шпинделем для каждой оси?

Руднев замер:

— Погодите-ка… — он быстро достал блокнот. — Если установить отдельный привод… и сделать гидравлическую следящую систему…

Его карандаш быстро забегал по бумаге:

— А ведь может получиться! Главное — обеспечить жесткость системы. И еще нужно как-то решить вопрос с измерениями. Без точного контроля мы все равно не сможем проверить качество.

— С измерениями поможет Циркулев, — сказал я. — Он как раз работает над специальными калибрами.

— Тогда я начинаю проектировать станок, — Руднев встал. — Времени мало, но если работать круглосуточно, можем успеть.

Он почти выбежал из кабинета, на ходу делая пометки в блокноте. А я подумал, что впереди еще много проблем. Циркулев должен доложить о системе контроля качества, да и Варвара обещала зайти с расчетами системы охлаждения…

К обеду появился Циркулев. Как всегда педантично одетый, в неизменном черном сюртуке, он методично разложил на столе чертежи и образцы измерительных приборов.

— Простите за опоздание на четыре минуты, Леонид Иванович, — он достал карманные часы на цепочке. — Пришлось задержаться в метрологической лаборатории.

— Что у вас, Игнатий Маркович?

— Катастрофа, — спокойно произнес он, поправляя пенсне. — Полная и абсолютная катастрофа с измерениями. Наши микрометры дают погрешность до трех сотых миллиметра. А нам нужна точность в микроны.

Он аккуратно развернул чертеж:

— Вот, извольте видеть. Для контроля геометрии форсунок требуется измерять конусность с точностью до микрона. При этом измерение нужно проводить в нескольких сечениях одновременно.

— И что предлагаете?

— У меня есть идея, — Циркулев достал еще один чертеж. — Можно создать специальный оптический измерительный прибор. Принцип основан на интерференции света. Вот здесь устанавливается эталонная призма, здесь — система зеркал…

Я с интересом рассматривал схему. Похоже, Циркулев самостоятельно изобрел прообраз лазерного измерительного комплекса.

— А точность?

— При правильной настройке оптики должны получить измерения с точностью до половины микрона, — он снова сверился с часами. — Но есть две проблемы. Первая — нужны идеально отполированные зеркала. Вторая — температурные деформации могут исказить результаты.

— С зеркалами может помочь Руднев, — сказал я. — У него есть опыт работы с оптикой. А насчет температуры…

— Я уже продумал, — Циркулев развернул третий чертеж. — Корпус прибора будет термостатирован. Двойные стенки с циркуляцией воды постоянной температуры. Осталось только решить вопрос с эталонами для калибровки.

— Сколько времени нужно на изготовление?

Циркулев снова посмотрел на часы:

— При условии круглосуточной работы… двадцать три дня и восемь часов. Плюс-минус сорок минут, в зависимости от качества материалов.

Я невольно улыбнулся. Его педантичность иногда казалась чрезмерной, но именно такая точность сейчас необходима как никогда.

— Действуйте, Игнатий Маркович. И держите меня в курсе.

— Непременно, — он аккуратно сложил чертежи. — Разрешите идти? У меня через восемь минут встреча с оптиками насчет полировки призм.

Когда он ушел, я подумал, что остается еще один важный разговор. Варвара обещала зайти вечером с расчетами системы охлаждения.

Варвара пришла поздно вечером, когда за окном уже стемнело. На столе горела настольная лампа, отбрасывая теплый свет на разложенные чертежи.

— Все сидите? — она присела на край стола, привычным жестом поправив выбившуюся прядь.

— Как и ты, — я улыбнулся, заметив следы масла на рукаве ее халата. — Что с системой охлаждения?

— Плохо, — она нахмурилась. — При таких нагрузках обычная система не справляется. Температура головки блока поднимается до критической. Вот, смотрите.

Она развернула чертеж, и я невольно залюбовался четкими, уверенными линиями. Варвара не только прекрасно разбиралась в технике, но и чертила как настоящий профессионал.

— Здесь и здесь, — она показала карандашом, — образуются зоны перегрева. Особенно между клапанами. При длительной работе возможно растрескивание.

— Какие идеи?

— Я тут подумала… — она придвинулась ближе, от нее едва уловимо пахло машинным маслом. — Что если сделать дополнительный контур охлаждения? Отдельно для головки блока. Ты что-то тогда упоминал насчет этого, помнишь?

— С отдельным насосом?

— Именно! И главное — изменить геометрию каналов. Смотрите, — она быстро набросала схему. — Если сделать их сечение переменным и добавить турбулизаторы, теплосъем увеличится почти вдвое.

Я смотрел на чертеж и думал, что она самостоятельно пришла к решению, которое в будущем станет стандартным для всех дизельных двигателей. Впрочем, я как обычно, немного подсказал ей. Как бы невзначай.

— А вот здесь, — продолжала Варвара, — можно сделать дополнительные ребра охлаждения. И главное — применить форсированную циркуляцию.

— Насос потянет?

— Я уже сконструировала новый, — она достала еще один чертеж. — С измененной геометрией крыльчатки. Производительность выше на тридцать процентов.

Мы склонились над чертежом, и я почувствовал тепло ее плеча. Несмотря на поздний час, от усталости не осталось и следа.

— Знаете, — тихо сказала она, — я ведь понимаю, почему вы так торопитесь с этим двигателем. Он действительно может стать прорывом. Но…

— Что? — я невольно залюбовался тем, как свет лампы золотит ее профиль.

— Иногда мне кажется, что вы что-то недоговариваете. Словно знаете что-то такое, чего не знаем мы.

Я встретился с ней взглядом. В полумраке кабинета ее глаза казались особенно глубокими. Она была так близко, что я чувствовал легкий аромат ее духов, смешанный с запахом машинного масла.

— На работе вы все «Леонид Иванович», — прошептала она с едва заметной улыбкой. — А ведь обещали…

Я оглянулся на дверь — в коридоре тихо. Затем быстро притянул ее к себе и поцеловал. Она ответила с неожиданной страстью, но через мгновение мягко отстранилась.

— Не здесь, — выдохнула она. — Могут войти.

— Знаю, — я с сожалением отпустил ее. — Но очень сложно держать дистанцию, когда ты рядом.

— А вы думаете, мне легко? — она лукаво улыбнулась, поправляя выбившуюся прядь. — Особенно когда вы так увлеченно объясняете про системы впрыска…

— Просто я верю в нашу команду, — сказал я, возвращаясь к деловому тону. — В Звонарева с его расчетами, в педантичного Циркулева, в золотые руки Руднева. И особенно в одного талантливого инженера с потрясающей интуицией.

— Льстец, — она шутливо стукнула меня чертежом по плечу. — Тогда за работу? Нужно еще провести испытания новой системы охлаждения.

— За работу, — кивнул я, с трудом удерживаясь, чтобы не поцеловать ее снова… — Кстати, где Вороножский? Давно его не видел.