Слово и дело (СИ) - Черемис Игорь
Замену Воронову по каким-то причинам присылать не торопились, представления, отправленные Чепаком в центральный аппарат, оставались без ответа, так что через какое-то время полковник успокоился. Для «диссидентского» отдела это обернулось тем, что на его сотрудников началась натуральная охота — вакансии были у всех, а тут внезапно образовалось с десяток натасканных на полевую работу почти бесхозных оперативников. Начальник отдела пытался как-то бороться с утечкой кадров, но Чепак, которого одолевали со всех сторон, сплавил этого бунтаря в Харьковскую область и заткнул особо опасные дыры в штатном расписании более важных отделов. В принципе, разумный поступок, если руководствоваться принципом «кому и кобыла — диссидент».
В общем, ознакомившись с ситуацией, я мог лишь робко надеяться на лучшее, потому что пятый отдел тут представлял собой руины, достойные кисти французского живописца Юбера Робера.
* * *
Моё знакомство с двумя имевшимися в наличии сотрудниками местной «пятки» тоже состоялось в первый же день. Уже на подходе к нужной двери я подумал, что было бы правильнее вызвать их к себе, но решил не менять своего решения. В качестве компромисса я не стал стучать, обозначая намерение посетить эту обитель скорби, а просто открыл дверь, вошел и осмотрелся.
Помещение — вдвое меньше кабинета, который мне достался от Воронова. Но целых шесть столов, четыре из которых отличались пыльными столешницами. За двумя столами сидели мужчина и женщина — вернее, совсем молоденькая девушка.
Мужчина — исполняющий обязанности начальника местной «пятки» капитан Григорий Степанович Сухонин, которого четыре года назад перевели в КГБ из МООП — Министерства охраны общественного порядка, как тогда называлось МВД — то ли на усиление, то ли в наказание. Про него Чепак отозвался в целом положительно, но глубокомысленно заметил, что капитан для Сухонина — это тот предел, через который лучше не переступать. «Исполняющим обязанности» он стал ровно месяц назад, когда никакого отдела уже фактически не было — видимо, Чепаку понадобился хоть кто-то, кого можно теребить за плохие показатели. Ставить на эту должность совершенно зеленую лейтенанта Риту Буряк, которая прошлым летом окончила местный университет и приняла предложение служить в настоящих органах, было бы вызовом устоявшимся правилам. Про Риту полковник говорил с легкой иронией — насколько я понял, не потому, что девушка была совсем безнадежной, а потому, что в целом не доверял женщинам в погонах.
Сухонин производил отталкивающее впечатление — по причине ужасного шрама, который начинался на лбу, под пышным чубом, пересекал левый глаз и заканчивался на скуле. Шрам был неприятный, красного цвета, с зазубринами, он повредил оба века, и из-за этого левый глаз смотрелся жутковато. Был капитан худощав, но жилист — судя по всему, физподготовкой он не пренебрегал.
— В войну получил, немец наградил, шоб ему пусто було… — сказал он, поднимаясь мне навстречу и заметив мой взгляд, направленный на шрам: — Капитан Сухонин, Григорий Степанович, исполняю обязанности… А вы, так думаю, наш новый командир?
— Руководитель, — поправил я и с трудом оторвал взгляд от шрама. — С сегодняшнего дня — заместитель начальника управления, капитан Орехов. Или Виктор Алексеевич. Прошу любить и жаловать. А вы?
Я повернулся к Рите — худенькой девочке, которой, если не приглядываться, можно было дать лет пятнадцать или шестнадцать. Но она встала, приосанилась — и превратилась во вполне взрослую девушку. Кажется, из-за освещения. На её лице особых примет почти не было — за исключением выдающегося носа, который так и тянуло назвать «шнобелем». Впрочем, это не мешало личной жизни лейтенанта — у неё был жених, а свадьба планировалась летом. Я предположил, что ещё до Нового года эта девица уйдет в декрет, но надеялся, что это произойдет уже после моего возвращения в Москву.
— Лейтенант Буряк, — четко отрапортовала она. — Оперативник пятого отдела.
— Очень приятно. Садитесь, товарищи, — я улыбнулся и подождал, пока они выполнят моё указание. — Григорий Степанович, что скажете о текущей работе отдела?
Он крякнул, засуетился, начал перебирать какие-то бумажки на своем столе…
— Не стоит, это неформальное общение, — сказал я. — Просто расскажите, простыми словами. Про трудности знаю, про кадры знаю. Про ситуацию — не знаю.
— А, ну… это можно, — Сухонин оставил бумаги в покое и посмотрел на меня. — Объекты для разработки имеются, присматриваем за ними в меру сил, но — сами видите, Виктор Алексеевич… Но за кем глядеть надо — есть. Если сумеете службу наладить, так и хорошо… А мы поможем, со всем усердием… так ведь, лейтенант Буряк?
Мы оба посмотрели на девушку, она чуть порозовела, но ответила твёрдо:
— Так точно, товарищи капитаны!
Я мысленно вздохнул. Выбивать из неё то, что в это юное тело успели заложить её бывшие сослуживцы и вот этот капитан-милиционер, будет сложно. Но я был уверен, что справлюсь. С Сухониным сложнее, этот матерый, ему палец в зубы не клади — откусит и добавки попросит. Ещё и с показным чинопочитанием, чтобы, значит, под нарушение субординации не попасть. Ничего, и к нему должен быть ключик.
— Вольно, товарищ лейтенант, — я ухмыльнулся. — Мы тут без чинов, по именам и отчествам. Как вас величают, лейтенант Буряк?
Она стушевалась.
— Рита… Маргарита Павловна… товарищ кап… Виктор Алексеевич…
Румянец на её щеках стал хорошо заметен даже в полусумраке кабинета, который не разгоняли тусклые лампочки, а я едва не рассмеялся. Госпожу Хоботову из «Покровских ворот» я помнил совсем другой, более полной и напористой. Впрочем, у этой девочки, наверное, всё впереди.
— Хорошо, Маргарита Павловна. Расскажите о последнем задержании по нашему направлению.
— Это… — встрял капитан.
— Я задал вопрос Маргарите Павловне, — оборвал я Сухонина.
— Прошу прощения, — он тут же дал задний.
Рита оглянулась на коллегу в поисках поддержки — и буквально залпом выпалила:
— Шестнадцатого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят первого года был задержан Дудник Игнат Петрович сорока трех лет, преподаватель философии в Сумском филиале Харьковского политехнического института…
— Марксистско-ленинской? — вклинился я.
— Что?
— Философия, спрашиваю, марксистско-ленинская?
— А… Да, конечно.
— Хорошо. И в чем же его обвинили?
— На лекциях и семинарах он продвигал идеи национализма и собирался создать среди студентов кружок, в котором хотел обсуждать независимую Украину…
Девушка произнесла это на одном дыхании, а я вспомнил будущее. Похоже, на Украине действительно «полный завал», как сказал полковник Денисов. И метастазы этого завала периодически проникали в Сумы.
— Григорий Степанович, — я повернулся с Сухонину, — арестом этого философа вы руководили?
