Солдат и пес 2 (СИ) - Советский Всеволод
Наташа неуверенно улыбнулась.
— Да, Борис, — пробормотала она, видимо, не зная, как себя вести. — Прошу… Только нашего друга лохматого придется оставить здесь. Да? — она повернулась к псу, улыбнулась ему. — Как тебя зовут, дружок?
Она сказала это без малейшего наигрыша, совершенно искренне, устало, но приветливо, и Гром махнул хвостом, безошибочно почуяв по-настоящему добрую душу безалаберной, сумбурной, в чем-то бестолковой женщины, как мало кто умеющей притягивать громы и молнии на свою голову.
— Это, Наталья Владимировна, мой друг Гром, — сказал я, улыбнувшись.
— Можно погладить?
— Конечно, — ничуть не сомневаясь, сказал я.
Присев, Наташа погладила Грома по голове, по шее, и по всем повадкам пса в этот момент я видел, что ему это… ну, не то, чтобы очень приятно, но во всяком случае, он чувствует светлую позитивную энергию от женских ручек.
— Хороший, хороший песик… Ну уж побудь здесь, ладно?
— Лежать, Гром, — поддержал Наталью и я. — Место!
Он глянул на меня. Взгляд его сказал мне: ладно, хозяин. Место, так место.
Я снял с собаки ременную сбрую, сказал Наталье, что надо дать Грому воды и желательно какую-то подстилку.
— Ну, конечно! — хозяйка засуетилась.
И тут взгляд ее упал на полы роскошного кожаного пальто, порядком потертые во время беготни на коленках. Огорчилась:
— Ну вот… Пальто испортила.
— Зато живая осталась, — я усмехнулся.
— Да уж, — она вздохнула. — Просто приходил Сережка, поиграли мы немножко… Мир приключений. Слушай, Борис! Хорошо, что ты пришел… я так понимаю, что ты до завтра здесь будешь?
— Буду.
— Ох, хорошо! Не знаю, что бы я одна сейчас делала… С ума бы сошла. Я не знаю, как забыть этот день, когда я буду одна! Все равно ведь память будет приходить…
Ну, здесь я постарался вцепиться в тему:
— Слушай, Наталья Владимировна, — я постарался выразиться поофициальнее, чтобы звучало внушительнее, — тут ведь вот какое дело… Это может быть неприятно, но давай постараемся все вспомнить. Что они тебе говорили? Что ты о них можешь сказать?..
И так далее. Я нажимал на то, что надо вытащить на поверхность все, что могло ускользнуть, забыться, потеряться в этих событиях, чтобы в тайниках памяти не гнездились пугающие призраки, способные переродиться в сны, кошмары, от чего когда-нибудь проснуться в холодном поту…
— Ты представляешь это⁈ Все пережитое вдруг придет к тебе во сне?..
На женском лице всерьез выразился ужас.
— Да… — пробормотала она, — это… это было бы… Нет! Даже не хочу представлять!
— Вот именно, — с чувством сказал я. — Поэтому давай говорить подробно.
Оно помолчала, затем решительно кивнула:
— Ну, давай!
И мы стали дельно разбирать случившееся. Анализировать все с самого момента похищения. Я настоял на этом, поскольку именно так получилось бы шаг за шагом вытащить максимум деталей, важных, способных продвинуть нас на пути к истине.
Впрочем, «настоял» — не совсем то слово. Наташа и не возражала. Она хоть и не отошла еще от душевного сотряса, но в работу включилась охотно, может, как раз из-за этого, чтобы занять себя умственной работой — самое то, в ее-то положении. Психология именно так и говорит. Вряд ли наша Натали была знатоком психологии, но каким-то чутьем она уловила, что надо бы включить поисковый блок разума, более того, учинить совместный мозговой штурм… При этом она успела и деловито заколбаситься по хозяйству:
— Ну давай!.. Чаю попьем под разговор? У меня пироги такие!.. Люблю готовить, то есть, в кулинарке-то как вбили навыки, так они и не выветриваются… То есть, так-то говоря, это мое единственное образование и есть. Профессия. Остальное — офицерская жена, да и только. Ну, вот теперь вдова…
Тут она загрустила. Заморгала прекрасными карими глазами, чуть не уронила слезу. Но преодолела себя:
— Ладно! Значит, чай с пирогами?
— Не откажусь.
— И правильно!.. Слушай, Борь, убери куда-нибудь свой автомат, а⁈ Мне от него дурно делается.
— Ну, здрасьте вам, это штатное оружие. Я головой за него отвечаю.
— Тогда спрячь его вон, под кресло. Не пропадет. А у меня от его вида нервы.
Ладно, подумал я. Нервы — это причина уважительная… Сунул АКМ под кресло, естественно, поставив на предохранитель и, естественно, стволом в стену.
Наташа захлопотала, накрывая на стол. Получалось это у нее легко, ловко, и вообще дома, сколько я успел заметить, было все так чисто, прибрано, все на месте — хозяйка-педант.
Я не забывал о технике безопасности. Мысль ведь несложная: если «эти» пошли на такой лютый шаг, как похищение человека, так они просто так не остановятся. Им очень надо, просто адски нужно достать Наталью! Теперь, возможно, и уничтожить, как увидевшую и узнавшую слишком много… Нет, ну точно, фраза из «Бриллиантовой руки» — золотые слова! Классика на века.
Впрочем, Гром на веранде — это уже полдела. Через дверь не войти незамеченным. Ну, конечно, это вряд ли, не дураки же они… Однако страховка лишней не будет. И еще…
— Слушай, Наташа, — сказал я. — Ты свет особо не зажигай, шторы задвинь и возле окон старайся не мелькать.
Она вытаращила глаза:
— То есть⁈ Ты хочешь сказать?..
— То самое и хочу сказать. Как бы не стать мишенью.
Наташа продолжала смотреть очумело, потом слегка нахмурилась:
— Да уж прямо так?..
— Так не так, а лучше перестраховаться.
Она недоверчиво хмыкнула, но послушалась. Видимо, она уже привыкла к тому, что я попусту говорить не буду.
Ну и, наконец, мы вооружились чаем, пирогами, порезанными на аккуратные ромбовидные дольки. И в полутьме, при свете ночника, взялись за логический анализ.
— Ты знаешь, — с очевидным интересом сказала Наташа, — мы вот с тобой поговорили, я стала вспоминать… и начали подробности всплывать…
Это действительно было интересно. Сейчас вдруг стали фиксироваться детали, не замечаемые в состоянии шока. Когда ее забросили в машину и помчались, тот, который это сделал, сказал: «Не ори, паскуда, а то морду изрежу!» И показал нож. Нож этот был типа стилета, тонкий, обоюдоострый, с полосатой рукояткой…
— Погоди, — прервал я. — С этого места подробнее. Про полосатую рукоятку…
Из дальнейшего рассказа я понял, что бандит запугивал Наташу самоделом «зоновского» производства. Она сама называла оружие «финкой» — что простительно ввиду расхожести этого словечка. Разумеется, настоящий финский нож, «пуукко», не такой, у него гораздо более сложная форма лезвия. А этот, судя по описанию, был кустарно, хотя и умело выточен из какой-то подвернувшейся под руку более или менее подходящей железяки — типичное «творчество» осужденного в местах лишения свободы.
— Слушай, — сказал я, — а по их речи ты не заметила, что они уголовники? Это же чувствуется.
Это, конечно, чувствуется, и потому Наташа уверенно сказала, что нет. Наверняка бы она обратила внимание на жаргон. И раз его не было, значит, не было. А вот местный диалект у обоих присутствовал — торопливый окающий северный говорок. Здешние, это точно. При этом водитель практически рта не открывал, много пять-шесть слова сказал. Основным говоруном был второй, с ножом.
— Такая сволочь! — пожаловалась Наташа. — Такие гадости мне говорил! Ты представляешь⁈ Я взрослая женщина, мать почти взрослого сына… А он мне: мы, говорит, тебе, су… Гм! Если не скажешь все, что от мужа слышала, мы тебе, суке, сиськи отрежем, а кошелку твою паскудную совсем распотрошим… Представляешь, каково было такое слушать? Мне хоть и страшно было, а я про себя так возмущена была!
— Который тебя в заложники взял — это он угрожал?
— Тот самый, да. Второй-то молчал почти все время… Да, ты знаешь, вот тоже теперь начинаю понимать!..
Начала понимать Наташа то, что привезя ее в тот самый деревенский дом, разбойники явно ожидали еще кого-то. Ее почти не допрашивали, только запугивали, явно стремясь подавить психику. Наверняка с их стороны это была правильная тактика: сломать волю жертвы. Но они не учли того, что от такого нажима у слабой и глуповатой женщины вдруг родилось обратное…
