Большие дела (СИ) - Ромов Дмитрий

— Да, ну и дела творятся.

— Это точно. Но вот что мне скажи, ты согласился на предложение министра?

— Согласился, — вздыхая, отвечает Платоныч. — Это с января всё закрутится. Пока ещё есть немного времени. Спокойного, так сказать.

— Ну, это как поглядеть. Нужно всё готовить, передавать дела, преемника дрессировать и всё такое. Ты уже определился с персоной.

— Определился, да. Это помощник мой, скромный трудолюбивый. Он многое уже знает, помогает, в общем.

— Надо пробить его через Куренкова, — заявляю я.

— Думаешь? — хмурится Большак.

— Однозначно. Надёжность кадров — это критически важная задача, поверь.

— Ну да, пожалуй.

— Ладно, дядя Юра, пошёл я к Злобину. Посмотрим, что он скажет. И вновь продолжается бой, правильно?

— Правильно, — кивает он. — Но, как говорится, война войной, а еда по расписанию. Ты не забыл, что у нас сегодня товарищеский ужин с Жорой и Даней?

— Ох, точно, — машу я головой. — Почти забыл уже. Во сколько?

— В восемь будь готов. Жора заедет за Скударновым и за мной в управление, а оттуда мы подскочим к тебе. Так что в половину восьмого будь, как штык. А может, даже чуть раньше, чтобы тебя ждать не пришлось. А то он сердиться будет.

— Ладно, не будем его сердить. Уже знаем, куда двинем?

— В «Прагу». Жорик заказал.

— Отлично, — киваю я. — Только, насколько мне известно, там всех без исключения слушают. Поэтому народ надо предупредить, чтобы лишнего не говорили. В том числе, о казино. Да и вообще, никаких чувствительных тем, только мир, дружба, жвачка. А лучше и без жвачки, только мир и дружба.

— Да, это правильно. А ещё Жора просил передать, что его сестра от тебя без ума осталась и требует, чтобы ты ей срочно позвонил.

— Во как, надеюсь она не воспылала ко мне любовью? Мы хоть и ровесники, но это было бы немного странно, правда?

— Не знаю, — усмехается дядя Юра. — Тебе виднее. Но позвонить, думаю надо.

— Ладно позвоню, когда вернусь, мне уже нужно на Лубянку бежать.

— Ну беги… на Лубянку, — качает он головой.

И я бегу. Мы снова гуляем в сторону пельменной и снова едим фабричные пельмешки со сметаной. Игорь и Паша, как и вчера, стоят за соседним столиком.

— Не знаю, Егор, — говорит Де Ниро, глядя в пустоту прямо перед собой. — Не знаю, что делать. Можно дёрнуть этого Плешивцева сюда и вправить ему мозги. А можно попробовать завербовать. Или поводить его за нос через тебя.

— Так он двадцать пять процентов моей доли хочет. Я и так делюсь с хреновой тучей народа, если честно, себе почти ничего не оставляю, а расходы у меня огромные. Так что его алчный и голодный рот меня не интересует.

— Но просто так его не дёрнуть, — размышляет Злобин, не слушая меня. — Нужно железное обоснование, железобетонное, иначе такой ор поднимется, что никому мало не покажется. Весь союз содрогнётся. Значит, нужно неофициально… Тебе когда нужно ответ давать?

— Завтра по идее. Но я не думаю, что он завтра прямо будет ждать и бабки, и инфу.

— Завтра-завтра-завтра…– бормочет он. — Ладно, Егор, озадачил ты меня. Озадачил. Хорошо, сейчас пока не знаю, как лучше поступить. Позвони завтра ближе к обеду, хорошо? Надеюсь, уже что-то решу, и тогда тебе скажу, как мы будем действовать.

Мы прощаемся и расходимся в разные стороны. Вернувшись в гостиницу, мы с парнями поднимаемся наверх, в казино. Эх, надо ведь было в переговорный пункт зайти, хотел же Наташке позвонить. Ладно, чуть позже позвоню. Сначала нужно с Абрамом переговорить, узнать, что у нас с обстановкой.

Как только я вхожу в зал, меня едва не сносит вихрем. Это идут братки Мамуки. Впереди вышагивает лысый с рябым лицом, тот что присутствовал на вчерашнем совете в Филях.

— Здорово, Бро, — бросает он, останавливаясь. — Ты-то нам и нужен.

— Зачем? — хмурюсь я. — Где Абрам?

— Абрам? — переспрашивает рябой и обводит взглядом своих соратников.

— Погнали, Пёстрый, — торопится один из них.

— Ты хлебало прикрой, — ощеривается на него лысый, и повернувшись ко мне, добавляет. — А мы как раз к нему и едем.

— К Абраму? — уточняю я. — А где он? Почему сам не приехал?

— Велел, чтобы мы к нему, — криво улыбается Пёстрый. — Пошли, не ссы.

Я выхожу из здания вместе со своей шумной ватагой. К гостинице тут же подкатывают «Рафик» и «буханка».

— Куда это мы такой толпой? — спрашиваю я.

— К Абраму, сказал же тебе. Чё ты как маленький? — подмигивает лысый. — Он велел, чтобы тебя тоже привезли.

— Херня какая-то, — качаю я головой. — Я пойду ему позвоню.

— Вот же ты червь въедливый, — сердится рябой. — Садись давай.

Машина рвёт с места и меня опрокидывает назад.

— Давай, поясняй, Пёстрый, — требую я, а то ты совсем что-то базар свой не фильтруешь. Где Абрам?

— Бляха-муха, Бро! — рычит лысый. — Вальнули Абрама. Прямо перед домом. Так что сейчас будем справедливость восстанавливать. Держи.

Он достаёт из-под сиденья ствол и передаёт мне…

9. Гимн завтрашнему дню

Я смотрю на ПМ на его ладони. Хороший такой пистолетик, хоть и побитый весь. Милицейский, небось, с огромным таким шлейфом, побольше, чем хвост кометы Галлея.

— Эт что? — поднимаю я глаза на лысого, рябого и Пёстрого.

— Ты чё не видишь? Ствол, ёпта! Хватай, давай!

— Нет, — спокойно отвечаю я и качаю головой. — Это не по моей части, товарищ.

— Чё⁈ Ты охерел что ли? Там на Абрама напали! Бери, сказал! Я тебе чё тут шутки шучу⁈

— Так, ты успокойся-ка для начала, — отвечаю я. — И волыной своей в меня не тычь, пожалуйста. А то действительно клоуна начинаешь напоминать. Лучше уточни-ка, Абрама вальнули или на него наехали? Сдаётся мне, это две огромные разницы.

— Ты чё, баклан, в натуре⁈ — нависает надо мной Пёстрый. — Зассал, фраерок? Как до дела дошло, так зассал сразу? Обгадился, чмо?

Паша с Игорем сидят рядом со мной и глаз с лысого не спускают.

— Водитель! — кричу я. — На следующей остановке притормозите. Мы выходим.

— Э-э-э, ты чё гонишь? Ты чё хочешь вообще?

— Хочу, чтобы ты чётко объяснил обстановку. Чётко, въехал? Вкурил? Ты сядь-сядь, баламут непоседливый. И отвечай, когда спрашивают.

— Э, ты вообще припух, щегол? — рычит он. — Ты малолетка конченая. Твой номер шесть, ты понял?

Паша вопросительно на меня смотрит, но я едва заметно качаю головой. В «рафике» нас, кроме водителя, пятеро. В буханке тоже, наверное, человек пять. Прямо бригада.

— Сучёныш мелкий, хватай дуру!

— А не боишься, — хмыкаю я, — что из этой дуры я тебе мозги вышибу?

— Чё ты сказал?

— А, ну да, — как бы догадываюсь я. — Мозгов нет, чего бояться, правильно?

— А не ты ли на Абрама навёл? — прищуривается он.

Вот же дебил. Я так ему и говорю:

— Ну, ты и дебил, Пёстрый. Сядь уже, не маячь.

Его товарищ, вроде Гога, хотя на сто процентов не уверен, чуть качает головой и ржёт.

— Гога, что за кипеш? — обращаюсь я к нему. — У братана, походу, вообще крышу сорвало. Закипело под крышечкой у бедолаги… Давай, хоть ты доложи по-человечески обстановку.

— Так никто ничего не знает, — пожимает плечами Гога. — Позвонили, сказали, вроде стреляли в Абрама.

— Кто позвонил?

— Да пацаны, не знаю. Пёстрый с ними базарил.

— Ну, и что там, Пёстрый? — киваю я ему. — Членораздельное что-нибудь скажешь уже? Кто звонил, что сообщил? Давай, излагай, разрешаю.

Знаю, его эти слова бесят, но ничего, ему полезно. Нехрен тут пальцы гнуть. Всяк сверчок, знай свой шесток.

«Рафик» несётся, торопится, ныряет и всплывает на своих ватных подвесках, как дельфин на волнах.

— Это ты, сучара, на Абрама навёл! — перекашивается от злобы лысый и, зажав в руке «Макарыча» неуклюже, по-медвежьи тянется ко мне.

— Гога, — обращаюсь я ко второму бандосу, не глядя на Пёстрого. — А у тебя-то ствол есть?

— Не, я чё лошара со стволом по городу монтыхляться?