Старуха 2 (СИ) - Номен Квинтус
— Так значит Нина Теймуразовна — это ваша жена, а Сережка — сын… Интересно, а как я вас здесь так ни разу и не заметила?
— Ну, если домой раз в две недели заходить, то трудно с соседями познакомиться. Очень приятно, я ваш сосед, Лаврентий Павлович меня зовут, а вас? Ладно, поудивлялась и хватит, я тебя по делу пригласил. Но на работе о деле этом говорить… а здесь точно никто чужой не услышит. Тебе все равно откуда со швейцарским паспортом ехать?
— Ну, в принципе, да, все равно.
— Приедешь в Берлин, вручишь орден, а потом, дня через два… кстати, когда вернешься, свой орден получишь. Трудовое Знамя…
— Никаких орденов! Не нужно ко мне привлекать лишнего внимания. Ладно, получила я кандидатскую степень вместе с дипломом, ну так это дело не особенно удивительное, не первый раз выпускники такого удостаиваются.
— Ага, в пятнадцать лет…
— В шестнадцать. Стоп, кто еще об этом знает?
— Я знаю… Еще Иосиф Виссарионович, а больше никто. И не узнает, мы решили, что если ты хочешь быть Верой Синицкой, так это твое личное дело. Заслужила хотя бы зваться как пожелаешь… а копать про тебя глубже мы точно не будем. Захочешь… неважно. Значит так: из Берлина ты по своему, то есть нашему паспорту отправишься в Софию — для этого тебе дипломатический паспорт уже оформили — поездом отправишься, а там погуляешь по улицам, зайдешь… ты адрес запомнить сможешь? Записывать его нельзя…
— Запомню.
— Значит так, бульвар… Евлоги Георгиев…
— Георгиев, на «и» ударение.
— А ты откуда… не отвечай.
— И не отвечу: у нас и болгар было много довольно. Не то, чтобы очень много, но вот как они смешно ударения ставят, я запомнила. Потому что смешно… Ладно, дальше: Канал, а дом какой?
— Какой канал?
— Бульвар Евлоги и Христо Георгиев местные называют именно Каналом, потому что там как раз канал какой-то и выкопан.
— А ты… ладно, канал так канал. Дом сорок два, квартира три. Спросишь там Василя Петрова, вот его фотография, запомни на всякий случай… он тебе даст паспорт.
— Понятно, это вроде за Орловым мостом… Паспорт настоящий?
— Да, и даже с отметкой о прибытии в Болгарию с местного аэродрома. Там в швейцарском посольстве очень жадный секретарь… а у Василя родной брат там на митнице служит… только я не знаю, что это такое. Милиция, что ли?
— Таможня, на русском таможенники тоже мытниками назывались.
— Все-то ты знаешь… А вот если бы ты знала, во что нам этот паспорт обошелся…
— Не знаю и знать не хочу. Знаю одно: даже если вы за него отдали половину золотого запаса СССР, то покупка окажется выгодной.
— Да я помню… В Берлин отправляешься сегодня вечером, вот тебе твой паспорт и билет. Вот деньги, тут немного, но сама знаешь где взять если еще понадобится. И ты это… не подведи!
— Сама не хочу.
— Ну все, с богом, как говорится… да, за скополамин тебе отдельное спасибо, и за этот, как его… ну ты поняла.
— Интересный результат? Мне не детали, а в общем…
— Пока только его испытали, и, честно скажу, удивились наши специалисты безмерно. А теперь мы и санкции необходимые получили, так что вернешься — угощу тебя веселыми историями. Все, беги уже, тебе ведь еще чемоданы собирать… а мне — работать. Ну, склочная Старуха, до встречи…
По дороге в Берлин Вера много размышляла над последними словами Берии. В том, что он человек достаточно умный, она не сомневалась, но вот поверить в то, что он не будет дальше копать ее биографию, было крайне непросто. Но даже если он и продолжит ее изучать — что он накопать-то сможет? В крайнем случае обвинять ее в использовании чужих документов… а за это, если иных преступлений совершено не было, полагается лишь ссылка. Тоже штука неприятная — но вряд ли Лаврентий Павлович захочет терять по-настоящему ценного специалиста. Разве что отправит ее в «исправительно-трудовой коллектив» где-нибудь в глубине Сибирской тайги, но в жизни — в прошлой жизни — бывали условия и похуже, а сейчас, когда стараниями Веры такие «коллективы» стали быстро превращаться в «закрытые», но весьма комфортабельные города, это и вовсе страшным не казалось. Вот только оттуда «влиять» будет сложнее — однако есть надежда, что такого все же не случится.
В Берлине Вера навестила Владимира Николаевича и в торжественной (насколько позволяли условия госпиталя — ему недавно сделали операцию) обстановке вручила ему орден. А затем, видя, что разговаривать профессор не способен, сказала:
— У меня к вам накопилось множество вопросов, но с ответами я вполне и подождать могу. Сейчас я занята запуском сразу нескольких заводов, которые будут пластмассы по вашим технологиям изготавливать… вашим, вашим, я только разве что катализаторы немного более эффективные нашла… а на неотложные вопросы и специалисты из вашего института пока ответить могут. Но вот в следующем году, когда я всерьез займусь синтезом различных сополимеров, мне без вашей помощи будет не обойтись. Так что очень надеюсь, что в начале года мы с вами сможем уже встретиться всерьез так и надолго, и все вопросы обсудить. Да, хочу отдельно поблагодарить вас за то, каких вы учеников выучили, и от себя лично поблагодарить, и от Лаврентия Павловича, и от товарища Сталина. А в качестве благодарности… Институту высокого давления сейчас строится новое здание в Москве и опытный завод неподалеку от Москвы. А еще для вашего института, химико-фармацевтического и института нефтехимии рядом с новыми корпусами и новый жилой квартал строится. Так что для научных сотрудников обещанный коммунизм наступит лет на несколько раньше… и главное: ЦИК, ЦК и ВСНХ приняли совместное постановление о том, что ОГПУ отныне не имеет права даже заводить дела на работников НТК и членов их семей. Надеюсь, я вас порадовала… орденом, символизирующим высочайшую оценку ваших заслуг всем советским народом…
Профессор Ипатьев сморщился, затем суетливо пододвинул к себе листок бумаги с тумбочки и карандаш, и написал:
— Это вас называют зловредной Старухой?
— Нет конечно! Меня называют просто вредной Старухой. Склочной и вредной, и никак иначе! Ладно, я больше вас пока беспокоить не стану, подожду вашего выздоровления… скорейшего выздоровления. А вот потом…
— Я согласен, — написал Владимир Николаевич, — мы потом поговорим…
И, когда Вера выходила их палаты, она заметила на лице пожилого химика какую-то мечтательную улыбку…
Глава 7
Чтобы выстроить домну с огнеупорами из окиси циркония, нужен цирконий. А проще всего цирконий вытаскивать из циркона, которого можно найти довольно много в рассыпных циркон-рутениевых месторождениях. И месторождений таких тоже немало — в мире немало, а вот в СССР… В СССР они тоже имеются, причем и большие имеются, и не очень большие — но самое-самое месторождение еще в конце девятнадцатого века русские геологи нашли на юге Нижегородской губернии. Не особенно большое, точнее даже его можно было назвать особенно маленьким — а самым-самым его можно было называть лишь потому, что докопаться до него пара мужиков (один с лопатой и один с ведром, чтобы землю вытаскивать) могли за пару недель, а искомых минералов там хотя было и мало в мировом масштабе, но вот в масштабе, скажем, Лабораторного завода их было достаточно.
Достаточно для того, чтобы приготовить в очень обозримые сроки футеровку для трех доменных печей из окиси добытого в шахте циркония, и даже на то, чтобы на окиси этого самого циркония осадить катализаторы для получения азотной кислоты. Но кроме как цирконий добыть из шахты, его нужно было еще и очистить от примесей, а среди примесей в добытой руде было целых четыре процента двуокиси гафния.
А отделить цирконий от гафния было далеко не самой простой задачей, однако Саша Новосёлова отнюдь не за красивые глазки получила степень доктора химических наук — и производство трехсот тонн циркониевых огнеупоров как-то «естественным образом» дало стране целых двенадцать тонн двуокиси гафния. Забавный металл, его и открыли-то всего пять лет назад, так что пока еще никто даже не знал, зачем он вообще нужен. То есть не то, чтобы вообще никто…
