Александр Прозоров - Басаргин правеж
— Того, как провела она годы минувшие, ты, боярин Леонтьев, знать не можешь, — еще раз напомнил Иоанн. — Токмо тот о судьбе ее ведает, кто словом своим за безупречность княжны-монахини поручиться способен.
— Да, государь, — смиренно согласился Басарга, чувствуя, что ему на что-то намекают. Но намек был слишком туманным, и его суть ускользала от понимания подьячего.
— Ладно, ступай, — внезапно взмахнул рукой Иоанн. — Я доволен твоими стараниями. Но друзьям передай, что дозволения отъехать в уделы не будет. Они избраны в лучшую тысячу, а таковые бояре мне ныне здесь надобны.
Побратимы ожидали друга на крыльце двора, настороженно поглядывая на монашеское окружение, и облегченно вздохнули, когда подьячий наконец-то вышел на воздух:
— Что там, Басарга? Как государь, что сказывал?
— За дело исполненное нам почет и уважение, однако же отъезжать Иоанн не велит, — кратко ответил боярин Леонтьев. — Мы ведь ныне в опричниках числимся. Средь служивых особо доверенных. Сказывает государь, поручение вскоре для нас найдется.
— Наше главное поручение — язык за зубами держать, — зевнул Софоний Зорин. — Спасибо, просто уезжать запретили, а не в поруб заперли.
— Вечно ты везде страсти какие-то подозреваешь, друже, — покачал головой могучий Тимофей Заболоцкий. — Мы люди служивые. Чего нам службе удивляться?
— Все, что ни делается, к лучшему, — махнул рукой Илья Булданин. — Коли мы на службе числимся, стало быть, лишние семь рублей жалованья от казны причитается. В хозяйстве пригодится. Нам сейчас не о заговорах думать надобно, а о бане да о жбане меда хмельного. Что скажете, други?
— В Москву надобно скакать, — ответил Басарга. — У меня на подворье и баня имеется, и погреба ныне полны. Дом-то под присмотром.
— Так туда два дня пути! — присвистнул боярин Илья. — Тут горло не то что пересохнет, оно завялится, ровно тарань астраханская!
— Нешто ты так к зазнобе своей стремишься, друже, что ни есть ни пить без нее не можешь? — удивился Тимофей Заболоцкий. — Чего страшного случится, коли на неделю позднее обниметесь? Отдохнем здесь немного, на дворе постоялом… Попаримся, петерсемены али пива выпьем, а опосля в дорогу и тронемся.
— Если честно, побратимы, так это я вам удивляюсь, — покачал головой Басарга. — Вы ведь женаты, супружницы дома ждут. Дети, может статься, уже появились. Вам же сие без интереса вовсе.
Могучий Тимофей Заболоцкий и малорослый Илья Булданин переглянулись и одновременно пожали плечами:
— Так, а чего беспокоиться, коли хозяйство под присмотром?
— Моя, когда отъезжал, на сносях была, — признал боярин Булданин и подмигнул: — Так что толку от нее ныне никакого. Я себе и так найду, с кем в сумерках погреться.
— Мне родители супружницу достойную нашли, — куда более спокойно сказал Заболоцкий. — И собой мила, и разумна, и ласкова. Приданое изрядное за ней дали, грех жаловаться. Да токмо как-то в хворях вся, на удивление. То мигрень у нее, то колики, то простуда…
— А ты ее ко мне на Вагу в поместье погостить пришли, — не колеблясь предложил Басарга. — Воздух там чистый, целебный, и святыни в обители чудотворные. Вы ведь приезжали. Знаете, как мало хворых у меня в поместье.
— Может, двинемся все отсель, бояре? — Софоний проводил взглядом очередного прошедшего мимо монаха и нервно потер сгибом пальца усики. — Не по себе мне тут как-то. Ровно опять в приюте монастырском. Что здесь творится, Басарга?! Прямо скит лесной, а не двор царский!
— Государь желает таковых слуг иметь, — ответил подьячий, — что готовы от мира отречься ради службы ему и державе. Посему все опричники клятву дают, навроде схиму принимают…
— А-а, понятно, — перебил его боярин Зорин. — Похоже, Иоанн Васильевич задумал орден воинов-монахов учинить, наподобие рыцарских. Начинание мудрое, ибо неплохо ордена сии в землях католических себя показали. Однако же мне средь ряс, скуфий и риз не по себе. Может, махнем, наконец, хоть куда-нибудь? И тут я с Басаргой согласен полностью: поехали куда-нибудь подальше!
Спустя два дня увильнувшие от схимы опричники и их холопы спешились во дворе леонтьевского дома, и Басарга, забыв обо всех, наконец-то смог обнять свою ненаглядную княжну, расцеловать ее глаза, вкусить сладость губ. Мирослава больше не очень-то стеснялась. Тем более — друзей своего любимого. Больше того — после первых поцелуев, все еще не разжимая объятий, она повернула лицо к остальным мужчинам:
— Милости просим, гости дорогие. Раздевайтесь, в дом проходите. Ныне велю Горюшке меда холодного с ледника принести. Вода в бане натаскана, токмо затопить осталось. К вечеру попаритесь с дороги…
Слова вроде и простые — да токмо ими княжна Шуйская открыто утверждала себя хозяйкой в доме худородного поважского боярина.
— Кабы меня так супруга встречала, — неожиданно признал Тимофей Заболоцкий, — я бы тоже домой рвался.
— А я бы женился, — добавил боярин Софоний и низко поклонился женщине: — Долгих лет тебе, хозяюшка, и достатка в доме. Благодарствую за приглашение.
До бани побратимы посидели за столом вместе, но после парной Басарга от общего застолья сбежал, чтобы в дрожащем алом свете ароматных восковых свечей наконец-то прикоснуться губами к соскам заждавшейся его княжны, провести ладонями по бархатистой коже спины, вдохнуть запах волос, прижаться к обнаженному горячему телу, забыться в океане неисчерпаемой страсти.
— И как служба твоя, подьячий мой ненаглядный? — К тому времени, когда свечи уже почти догорели, княжна наконец-то вспомнила и о мирских интересах. — Доволен оказался Иоанн твоими стараниями?
— Да, все получилось. Нашел я родича великой княгини Соломонии, который согласился продать свою семью за хорошую плату, — кивнул боярин. Вроде уже утомившись, он все равно продолжал гладить ладонью столь желанное тело, продолжая его хотеть так же яро, как час, и месяц, и годы назад. — Полагаю, ему удастся выманить царевича из Крыма. Уж очень хочется Димитрию Годунову место высокое при дворе получить.
— Я его понимаю. — Мирослава перестала улыбаться и опустила голову на подушку.
— О тебе Иоанн странные слова сказывал, — поспешил отчитаться пред любимой Басарга. — Что хотел бы вернуть тебя, чистую душой и жизнью, в свиту царицы. Но расстригу, о которой слухи дурные ходят, приблизить к себе не может. Прости…
Про «блудницу» он, понятно, не упоминул вовсе. Он бы и вообще о неудаче своей предпочел умолчать — но опасался, что любимая подумает, будто он забыл о ее просьбе.
— Правда?! — резко приподнявшись, выдохнула княжна. — Неужели правда? Басарга, милый мой, хороший, желанный!!! — Мирослава кинулась на любимого и принялась его яростно целовать, умудряясь при этом еще и яростно тормошить. — Господи, наконец-то! Как давно я о сем мечтала!
— Ты, верно, не поняла, любая, — совершенно растерялся боярин. — Он мне отказал. На необходимость блюсти чистоту свою пред людьми сослался.
— До чего же ты наивен, глупыш, — рассмеялась Мирослава, сжимая его лицо ладонями. — Уж не первый раз тебе сказывают, чуть не впрямую, о делах твоих, ты же сего все едино не понимаешь! Слово мне дай немедля, что, коли тебе государь или иные люди знатные в чем-то отказывать станут, али тайны какие скрывать, али еще как странно общаться, ты поперва мне о сем сказывать станешь, а уж потом ответ свой обмысливать!
— Чего же я не услышал, Мирослава? — нахмурился подьячий.
— Слухи, Басарга, слухи! Государь в свиту меня вернуть готов, да токмо слухи… — Княжна положила голову ему на грудь. — Я, может, перед постригом из монастыря и сбежала, да токмо в сем беглом обличье нигде не показывалась, никому о поступке своем не сказывала. Нет о сем никаких известий, токмо слухи. Мы с тобой, может статься, во грехе и живем, но отношений своих пред людьми не открываем, прилюдно сим не хвалимся. И все, что есть у хулителей наших, так это токмо слухи. Коли найдется человек знатный али слуга доверенный, каковой Иоанну поручится за поведение мое честное в годы, о каковых не слышал никто, то выйдет слово княжье весомое супротив слухов пустых от люда никчемного. Чему государь больше верить должен?
— Слову… — задумчиво согласился Басарга.
— Вот о том Иоанн тебе и толковал! — чмокнула его в кончик носа женщина. — Сослаться ему на кого-то надобно, коли вдруг спрашивать начнут, как расстрига в кравчих оказалась? Если поручился за меня кто-то, то проступок мой ужо доказать надобно, слухами не обойтись.
— Если я поручусь?
— Даже не вздумай, боярин! — явно испугалась Мирослава. — Про нас с тобой дурное сказывают, и ты же защищать меня станешь? Тут не опровержение, тут явное подтверждение слухам выйдет! Государь шутки сей не поймет… Нет, поручиться должен князь посторонний, в сочувствии нам не заподозренный. И лучше всего, коли еще и не родственник. Хотя, мыслю, князья Шуйские меня скорее проклянут, нежели заступятся.
