Александр Прозоров - Басаргин правеж
В больших медных котлах варилась рыбная уха с грибами. Так уж сложилось, что именно этих двух продуктов всегда имелось в достатке на Терском берегу. В любом месте остановись, бредень заведи, по окрестному лесу пройдись — вот тебе и ужин. Потому именно ею экономные братья Бачурины и потчевали своих слуг во время путешествий. Пища, может, и однообразная — зато сытная.
Из полутора сотен человек полста бултыхались в воде или сохли после купания. Не баня, конечно, но смыть с себя походную грязь всегда приятно. Еще несколько десятков бродили окрест по лесу, собирая кто дрова, кто грибы, а кто лакомясь ягодами. Иные просто спали, и всего два десятка путников были заняты делом. Да и то, какое дело? Варево помешивать, дрова колоть да одежду или обувь поправлять. Серьезного ничего ведь не начнешь — постоянно нужно оставаться готовыми к выходу, едва только ветер переменится. К вечеру такое часто случается.
За всем этим внимательно наблюдали три пары глаз: плечистый рыбник Потап, рыжеусый и кареглазый, в матовой от чистки песком старой кольчуге и овальном, скованном из нескольких пластин датском шлеме. Шлем был трофейным, взятым им самим после жестокой сечи с убитого свея. Здесь, в северных краях, пленных старались не брать. Сюда западные соседи наведывались только для грабежа, и все отлично знали — чем больше разбойников зарежешь, тем меньше татей в следующий раз появится. Обычая отдавать полон за выкуп, обмениваться пленными у северян не было. Они объяснялись с врагами просто. Сунулся в русские земли — сдохни. Чтобы у детей твоих и соседей желания идти по твоим следам уже не возникало. Потому битвы в здешних лесах были немноголюдными, но жестокими, живыми после них оставались только победители.
Именно за это, за боевой опыт, Потапа и выбрали старшим. Иные мужчины, хотя в стычках со свеями и нурманами и участвовали, но в большинстве или стреляли по татям со стен острогов и крепостей, либо метали в них копья в открытом море, отгоняя разбойников от китобойных лодок или торговых кочей. Что, понятно, дело совсем другое, нежели открытая битва.
— Безмятежные, — довольно прошептал Потап. — Урсус, тебе-то отдельное поручение будет. Ты с артельщиками, ни на что не отвлекаясь-то, сразу к ладьям беги и держись у сходен крепко. Там у двинцев все припасы-то, их туда допустить нельзя. Да и уйти могут, коли в достаточном числе забегут. Обрубят веревки-то, да и поминай как звали.
— Может, тоды лодки-то подогнать? — утер нос седобородый, серолицый мужичок с несоразмерно большими ладонями. — Коли что, с воды-то перехватим.
— Нельзя, заметят, — покачал головой рыжеусый воин. — Насторожатся-то, оружие разберут. По морю незаметно не подкрасться-то, на воде не спрячешься. Никодим, оставайся здесь. Коли изменится-то чего али насторожатся двинцы, упредишь.
— Сделаю, старшой, — согласно кивнул третий мужчина, тоже седобородый, но сильно в возрасте. Одетый на нем древний истрепанный кафтан имел цвет вывороченной глины, а потому полностью сливался с подлеском. Однако на поясе висела добротная сабля — меньше пяти рублей у оружейников такую не сторгуешь, а голову закрывала прочная татарская мисюрка. Сразу видно бывалого рубаку. Старик хорошо знал, за что нужно платить, не жмотясь, а без чего человеку и обойтись можно.
Потап и Урсус отступили за ельник, за непроглядной стеной которого собралось разномастное поморское воинство. Тут были и артельщики-варяги из Умбы в добротных кафтанах с нашитыми на них спереди железными пластинами, а иные и полностью в кольчугах, да еще и в шлемах с бармицами, тут были и лопари с Ловозера в куртках, усиленных чешуей из толстых костяных бляшек, с каменными палицами — ломающими кости и дробящими черепа ничуть не хуже боевых топориков и булатных мечей, тут были и груманы из Кандалакши, в толстых промысловых робах из тюленьей кожи, с тяжелыми китобойными гарпунами — куда более привычными для рук охотников, нежели сулицы и рогатины, да еще и разящими многократно страшнее.
— Ну, други, вот и дождались-то мы своего часа, — размашисто перекрестился Потап. — Отольются кошке мышкины слезки, за все ныне-то двинцы полной чашей расплатятся. Их там-то супротив нашего втрое больше будет, однако же с нами Бог и правда, а потому-то в силе своей не сумневайтесь. Нападем все дружно, разом. Кричите-то громче, копья и топоры сразу метайте, вперед бегите и разите всех без жалости. Нам надобно-то с первого мига напугать их посильнее и побить сколько можно, дабы силы уравнять. Вам, груманы, надлежит следить-то особо за поведением ворога, и коли двинцы где собираться вместе для отпора начнут, то зачинщиков сего разить первыми, дабы слитно отбиваться не наладились. Вам же, промысловики[15], надлежит-то тех бить, кто на призыв старших двинцев подтягиваться начнет. На слаженный строй, под мечи и рогатины, по одному не кидайтесь. Таковую силу согласованно-то бить придется, всем вместе.
Узкоглазые лопари согласно закивали.
— Коли так, то с Богом! — размашисто перекрестился Потап. — Пошли!
Приготовив оружие, воины обогнули ельник и осторожно, стараясь не издавать ни звука, подобрались всего на две сотни шагов к стоянке холмогорских корабельщиков. А затем, по взмаху Потапа, все разом ринулись вперед!
Когда из леса вдруг выскочили с грозным воем десятки воинов с мечами, топорами и копьями, одетые в толстые кожаные куртки, в остроконечных шлемах и шапках с роговыми пластинами, многие со щитами или с тяжелыми китобойными гарпунами, — никто из двинцев поначалу просто не поверил своим глазам. Уж больно невероятным было появление здесь, в спокойных малолюдных землях, многочисленной ватаги разбойников. Однако первые брошенные копья, первые раненые, первые крики боли быстро заставили всех очнуться и… И броситься бежать, прыснуть в разные стороны.
Холмогорские корабельщики не были людьми робкого десятка. Вот только здесь их застали врасплох. Кто голый, кто босый, все оружие на кораблях, никаких дозорных, команды разбрелись в разные стороны… Какое тут может быть сопротивление? Тут уж каждый сперва подумает, как живот свой спасти, а уж потом — как доблесть проявлять.
Заплескалась вода, в которую кинулись недавние купальщики, ныряя и уходя за растущий местами на мелководье камыш, затрещали кустарники, пропуская через себя крайних из отдыхающих путников, грибников и ягодников. Корабельщики, застигнутые на ладьях, просто сиганули за борт, повара побросали черпаки, драпая к лесу, караульные метнулись от сходен в траву, стремительно уползая под прикрытием осоки… И разгоряченные разбойники, все еще грозно потрясая топорами и крича, оглядываясь от каждого шороха, крепко сжимая оружие, никакого противника больше не видели. Два бездыханных тела, один стонущий, держась за живот, паренек, еще какой-то старик, ползущий от костра, оставляя за собой кровавый след, несколько темных липких пятен, доказывающих, что брошенные копья и топорики задели кого-то еще, — но о самих путниках напоминали лишь шелест и потрескивания в лесу и еще плеск где-то далеко вдоль берега.
— И чего делать-то станем, Потап? — спросил Урсус, неуверенно почесывая кончиком широкого короткого тесака затылок. — Ловить?
— Как же, поймаешь-то их теперь, так они и ждут, — хмыкнул Никодим, пряча саблю в ножны. — Эвон-то, как драпают! Рази пяток-другой дурачков затаившихся найдем.
— Так ведь выдадут! — опустил палаш Урсус. — Или, мыслишь-то, не выберутся?
— Выберутся, — мрачно ответил Потап и зло сплюнул. — Их тут полтораста человек было, не менее. Как ни лови-то, но хоть кто-нибудь, да уйдет. Лето теплое, земли здешние знают. Или на Колу уйдут-то, али по монастырям каким. Либо на стоянку-то удобную выйдут да судна попутного дождутся. Не идти же нам облавой-то по всему берегу Терскому! Тут время надобно, а у каждого-то дом, хозяйство… Ну да все едино — сделанного не воротишь… — Старший разбойников спрятал оружие и приказал: — На ладьи поднимаемся, други! На Чаваньгу в гавань-то отведем, там добро и поделим.
— А уха?! — возмутился кто-то из лопарей.
Душа исконных обитателей сурового севера, добывающих себе пищу с немалым трудом, возмутилась напрасной пропаже такого количества снеди.
— Так ведь правда-то, Потап, с утра не жравши! — поддержал союзников кто-то из артельщиков-варягов.
Старший, еще раз внимательно оглядевшись, махнул рукой:
— Давайте!
Радостные воины, споро залив костер, выстроились в несколько кругов. Ложка у каждого русского человека по обычаю всегда с собой. Подошел, зачерпнул варева, отступил, встал в хвост очереди, спешно выхлебывая горячее варево. Опустела — как раз и очередь снова черпать наступает. Ни тебе толкотни, ни ссор, никто себе особого куска не высматривает. В стороне оказались только лопари, ложек на поясе не носящие. Но и они быстро сообразили, что делать: похватали черпаки, по одному на троих-четверых, черпнули поглубже, чтобы гущи побольше, и отошли, прихлебывая по очереди через край.
