Афганский рубеж (СИ) - Дорин Михаил
На каждом шагу опасность. И придётся нарушать правила. Много и много раз. А тут на площадку не хотим зайти.
— Чего ты так рвался зайти на стоянку? — спросил у меня Енотаев, развернувшись ко мне лицом.
Я снял лямки парашюта, планшет с колена, и шлем с головы. Сразу стало свежо, а с наушников пару капель пота упали на центральный пульт между мной и Енотаевым.
— Устал?
— Жарко, — уточнил я.
— Это нормально. «За речкой» будет жарче. Так что насчёт площадки?
Тянуть «резину» не буду. Сразу скажу предназначение такого захода, и пускай сам дальше думает.
— Командир, вы лучше меня знаете — на взлёте и посадке больше всего вариантов быть сбитым. Скорость маленькая, всё внимание экипажа на площадку, вариантов сманеврировать немного. Поэтому время снижения, выравнивания и зависания, нужно уменьшать до минимума.
Комэска почесал бороду и положил шлем на сидушку Сабитовича.
— Так. И что ты предлагаешь? — спросил комэска.
Я взял наколенный планшет и тут же нарисовал схему захода. Кто-то потом назовёт этот заход «афганский», кто-то слишком научно — «заход отворотом на расчётный угол».
— Вот. Думаю, что вы знаете этот способ. Проходим над площадкой, оцениваем ветер, скорость вертолёта 80–100 км/ч, высота прохода 100 метров. Оценили, развернулись и тут же зашли. Ничего нового тут не изобразил, — показал я схему с расписанными параметрами.
— Для меня — ничего нового. Разве только параметры несколько другие. А вот для себя, ты всё очень хорошо показал. Раньше за тобой подобные знания не наблюдались.
— Командир, вы опять намекаете, что я болван? Уже даже не смешно. Могу на практике всё показать.
Енотаев улыбнулся и похлопал меня по плечу.
— Добро! Вот сейчас и с Батыровым слетаешь. У него как раз по плану посадки на площадку. Вот и рассчитаешь ему как лётчик-штурман, — сказал комэска, поднялся и вышел в грузовую кабину, где уже сидел техник с журналом подготовки вертолёта.
Вслед за Енотаевым вышел и я. Снаружи подогнали к Ми-8 топливозаправщик. Сабитович принялся дозаправлять баки. Отлетали мы не очень много времени, так что большого объёма топлива заливать не нужно.
— Лётную книжку мне сегодня принеси. Распишу тебе проверку. Первый раз сделаю это не с закрытыми глазами, — сказал Ефим Петрович и пожал мне руку.
— Благодарю.
— А чего раньше так не летал? Даже Сабитыч сегодня успел покимарить, пока ты кружился рядом с полосой.
Показатель! Значит Карим был уверен во мне.
— Раньше смысла не было. А тут на войну ехать. Захочешь жить и не только летать научишься, — посмеялся я.
— Добро!
К вертолёту подошёл Димон, застёгивая на голове шлем. Топливо было заправлено. А командир дал заключительные указания перед вылетом.
— Если не наблюдаете площадку — лучше не садитесь. Всё как вчера отрабатывали, — дал указания Ефим Петрович и вышел из вертолёта.
Через полчаса мы уже снова выруливали на взлётную полосу. Батыров выглядел сосредоточенным. Внимательно читал записи в наколенном планшете и быстро осматривал пространство вокруг.
А в кабине тем временем становилось душно. Я открыл блистер, но перед взлётом его нужно будет закрыть.
Во время полёта это и вовсе скверная привычка — держать блистер открытым.
У многих инструкторов в лётном училище потом сильно болит правое или левое колено. Ветер постоянно дует в «чашечку» и со временем колено начинает болеть.
— Командир, а разреши мне взлететь? — спросил я.
— Запретил. Не положено по условиям полётного задания, — протараторил Батыров, который уже обливался потом.
— Как скажешь.
Прошло ещё около минуты. Мы по-прежнему стояли на полосе в ожидании, когда Димон разродится. Он уже по второму кругу всё проверил.
Я вопросительно посмотрел на Сабитовича, но тот пожал лишь плечами. Карим наклонился ко мне, чтобы не говорить по внутренней связи.
— Не тереби его. Он после той грубой посадки собраться никак не может. Вчера сильный нагоняй получил от Петровича, — сказал он мне на ухо.
Теперь ясно, о чём Енотаев и Батыров разговаривали.
— Крона, 207й, карту выполнил, взлёт, — запросил Батыров, и руководитель полётами дал разрешение.
Димон аккуратно взлетел, на секунду завис, и перевёл вертолёт в разгон. Снова вибрация и жужжание со всех сторон.
Я сразу достал карту, чтобы контролировать местоположение.
— Крона, 207й, взлёт произвёл. Отход по маршруту, высота 50, — доложил Батыров.
— Разрешил, 207й.
Димон отвернул вертолёт вправо и направил его вдоль дороги, ведущей в Термез — единственный характерный ориентир в Каршинской степи.
Параметры он держит хорошо. Можно хоть инструкцию экипажу по нему сверять. Но на такой высоте в Афганистане летать нельзя.
— Командир, а ниже летать не разрешают?
— Не положено! — резко сказал Батыров.
По-своему он прав. Полёты на предельно малой высоте ниже 50 метров нам не разрешали.
И даже так, начинает захватывать дух, когда проносишься над песчаными и скалистыми валунами в непосредственной близости.
— Командир, предлагаю отработать манёвры. Как раз можно скрыться за сопками. Работаем? — предложил я.
Использование складок местности — очень помогает при защите от ударов с земли.
— У нас задание другое.
Я ещё раз проверил номер упражнения, по которому мы выполняем полёт. Да, маневрирования в нём нет.
— Где площадка? — возмутился Батыров.
Спорить в кабине нельзя. Каким бы ни был по характеру Батыров, он на борту главный.
Я осмотрел местность. Одна, вторая сопка, а между ними ровная площадка с едва пробивающимися зелёными верблюжьими колючками.
— Надо другую поискать. Ветер сложно определить, — подсказал я.
Площадка окружена сопками. Ветер может меняться, а для вертолёта это очень важно. Тем более что заходить на площадку нужно будет на пониженной скорости.
— Рассчитай курс захода на площадку в районе вон того солончака, — дал мне команду Батыров.
Вот это уже командир! Поставил задачу, можно сказать. Быстро определил ветер.
— Курс 290°. Скорость 100, — передал я параметры захода на площадку.
— Будем заходить на 80 км/ч, — проворчал Батыров.
— Командир, высота 100 метров, скорость 100 км/ч, — настоятельно сказал я.
— Скорость 80. Ветер на площадке? — запросил Батыров.
— Встречный. По силе 40 км/ч, — ответил я.
Такие данные нужны, чтобы рассчитать точку начала разворота. В боевых условиях всё часто делается «на глазок». В мирной обстановке можно и рассчитать точно.
Димон слегка задрал нос в тот момент, когда мы пролетели площадку.
— Секундомер, — нажал я на кнопку пуска часов АЧС на моей приборной доске.
Прошли над площадкой. Смотрю на высотомер, а Батыров уже занял 150 метров.
— Высоко. Раньше загасим скорость.
— Выполняю разворот, — произнёс Димон.
Раньше времени. Высота большая. Совсем мой командир не соблюдает расчётные параметры.
Вышли на посадочную прямую.
— Высота 120, скорость 80, — доложил я.
Вертолёт тормозится слишком быстро. Стрелка указателя скорости подходит к очень неприятной отметке. Ещё и снижается с большой скоростью.
— Вертикальная 6, — доложил я, но Димон молчит.
Ми-8 уже начинает трястись. Я один из нас двоих понимаю, что с первого раза не зайдём на площадку?
Поступательная скорость падает, а вертикальная растёт. Уже и правая педаль на упоре.
— Командир, обороты проваливаются, — доложил я, посмотрев на указатель оборотов двигателей.
Стрелки приближаются к значениям 88%, Димон не реагирует. Бросил взгляд на него, а он тупо смотрит вперёд и держится за ручку. С кончика носа капает пот. Это ступор.
Вертолёт начинает дрожать сильнее. Крениться то влево, то вправо.
— Командир! — крикнул я по внутренней связи, схватившись за органы управления, но результата нет.
Вертолёт медленно начинает заваливаться влево. Батыров очнулся, но движения судорожные. Он только раскачивает Ми-8.
