Вершина мира (СИ) - Ромов Дмитрий

— Значит, не получится продолжать сотрудничество, — отвечает он безо всяких эмоций.

— Это было бы прискорбно. Для нас обоих, между прочим.

Он, не глядя на меня, протирает бокал.

— Потому что, — продолжаю я, — мне бы пришлось искать новое место. И оно нашлось бы, вы же понимаете. Не такое красивое и импозантное, как ваш замечательный бар, разумеется, но функцию свою вполне бы выполняло. Хотя бы тот же «Папин мир».

Алик фыркает.

— Ну это я так, чисто для примера, — поясняю я. — Но отток посетителей от вас был бы неизбежен, вы же понимаете. Даже ваших постоянных клиентов.

— Нет, — спокойно говорит он.

— Нет, так нет, я же не уговариваю. У всех свои резоны. Я вашу ситуацию не знаю, вы — мою. Тем не менее…

— Не стоит пытаться меня вразумить, — перебивает он. — Нет значит нет.

— Да я понял, понял. Значит не договорились. Неудачный день какой-то сегодня. Ну что же. Желаю всех благ. Сколько с меня?

Сегодня он берёт в полтора раза больше, чем обычно. Ну и рожа. Вот заберу всю его клиентуру, будет знать.

Я смотрю на часы. Пора двигать на встречу с адвокатом. Это тот самый дядя, что был на дне рождения у Вали Куренковой.

— А, молодой человек, мы, кажется, виделись с вами…

— Абсолютно верно, Яков Арсеньевич. Но представлены не были.

— Ну что же, проходите.

Он принимает меня у себя дома. Великая честь. Мы сидим за столом в большой гостиной, а его жена подаёт нам кофе и домашнюю выпечку. Скатерть с кистями, напоминающая гобелен, старая мебель, хрусталь и серебро, почерневший натюрморт на стене. Откуда в наших краях такое?

Хороший дом, гостеприимный. Для тех, кто готов платить сумасшедший гонорар. Вернее, неофициальную надбавку к официальной низкой ставке. Договариваемся, что по тарифу будут платить родители, а всё что свыше, я заплачу сам. В подтверждение своих возможностей я сразу оставляю задаток в двести рублей. Этим, ясно дело, мы не ограничимся, но для начала хватит.

Яков Арсеньевич Кофман — человек с невероятным апломбом и подобраться к нему просто так вряд ли получится, даже, как говорится, и на кривой козе. Но с протекцией первого секретаря горкома общение у нас проходит нормально. Даже мило.

Я объясняю ему суть проблемы. Со всеми подробностями и деталями. Почти со всеми. Вижу, юрист он толковый, да только действительность наша очень сильно отличается от фильмов про американских адвокатов. У нас защитник допускается к делу только после завершения предварительного следствия. Но так как я несовершеннолетний, то в моём случае он имеет право взять быка за рога с самого начала.

— Торопиться не будем. Начнём с тактики изматывания противника. Посмотрим, как пойдёт, а там будет видно.

— Ой-вей! — говорю я на прощание и мы расстаёмся

Из автомата звоню Рыбкиным. Надеюсь, строгий отец не убил там свою дщерь за эротические провокации.

— Алло! — звучит недовольный и раздражённый голос.

Неужели по такому случаю даже не бухнул сегодня?

— Дядь Ген, не вешай трубку!

Но он не прислушивается к моей просьбе и, разразившись проклятиями, обрушивает трубку на рычаг. Блин… попадалово…

Утром Наташка не выходит в обычное время и я жду её минут двадцать, понимая, что, скорее всего, в школу она не пойдёт. Подняться к ней не решаюсь, опасаясь всё усугубить, встретившись с Геной. В итоге иду в школу один и неимоверно опаздываю на литературу.

— На перемене отзываю Ширяя в сторону.

— Юр, привет.

— Ага, здорово. Когда начинать?

— Да, начнём на днях. Там ещё кое-какие организационные вопросы решить надо. Не переживай. Скоро. Я вот что хочу сказать. Ты парень шустрый, боевой. У тебя знакомых и приятелей хренова туча, так?

— Ну, допустим, — кивает он.

— Вот и хорошо. Ты подбери ещё человек пять для занятий.

— Так Тимурыч не возьмёт, — удивляется он.

— Да ладно, уговорим мы его. Он же видит, пацаны нормальные, не гопники и не бандосы.

— Ха, — ухмыляется Ширяй, — бандосы. Прикольное словечко.

— Только ты смотри, чтоб реально чёткие пацаны были. Понимаешь? С высокими морально-этическими принципами. Порядочные, чтоб понятия имели. Не воровские, а человеческие. Хороших ребят, короче подтягивай.

— Мля, Егорыч, где я тебе таких возьму?

— Ну, ты уж поищи, покумекай. Я вон тоже с Серёгами поговорю.

— А зачем тебе? — топорщит он глаза.

— Ну, как зачем, будем армию создавать. Патрули революции. Защищать слабых и обижать сильных.

Он ржёт:

— А чё, прикольно. Тимур и его команда в натуре. Ну ладно, поспрашиваю.

— Ну только аккуратно, ладно? Чтоб у нас тут очереди желающих записаться в ЧОП не выстроились.

— Куда записаться?

— Потом скажу, — отмахиваюсь я. — Пошли в класс. Звонок уже.

После уроков я сразу иду домой. Вернее, не домой, а по направлению к дому. На пути моего следования находится опорный пункт с офисом участкового. Вот туда с тяжёлым сердцем я и направляюсь.

Захожу прямиком в кабинет. Не убьёт же он меня. Может покалечить, конечно…

Он сидит за столом, а перед ним восседает толстая тётка в форме. Увидев меня, он в лице меняется. В его взгляде не читается ни намёка на внутреннюю доброту. Да… Не надо было заходить.

Он привстаёт, а рука тянется к кобуре.

— Ты чё припёрся, сука? — зло спрашивает он.

8. А всё хорошее и есть мечта

— Дядь Ген, — начинаю я миролюбиво.

— Какой я тебе дядя! — рычит он. — Матвеевна, ну-ка выйди. Мне с этим змеёнышем один на один поговорить надо.

Дородная Матвеевна безропотно поднимается и, смерив меня неодобрительным взглядом, тотчас выходит из кабинета. Свидетели нам и в самом деле не нужны. Рыбкин выбирается из-за стола и, воспламенив безумный кровавый огонь во взгляде, надвигается на меня. Ну ладно. Если насилие неизбежно, говорят, нужно расслабиться.

Я делаю шаг навстречу своему палачу и останавливаюсь в расслабленной позе, правда, удобной для быстрого реагирования. Он быстро приближается и у него даже не ёкает ничего, я не вижу, ни тени сомнения, вообще никаких посторонних мыслей и слюнтяйского морализаторства.

Он резко замахивается и бьёт. Прямо, как на картинке из учебника по самбо. Ну, чего уж, раз такое дело, я тоже действую, как на той же картинке. Вернее, серии картинок. Делаю несколько простых движений, блок, захват, поворот и... вот уже дядя Гена загнут носом к давно немытому полу, а рука его трещит в суставе.

— Отпусти, щенок, — тихо хрипит он, стараясь не закричать.

Знаю, что делаю ему больно, ну, а что мне ещё остаётся?

— Нападение на сотрудника при исполнении... — шипит он.

— Это не нападение, это самозащита, — парирую я.

Впрочем, ни для кого не секрет, что по линии самозащиты у меня, как раз, проблемки сейчас нарисовались.

— Короче, дядя Гена, ты можешь нормально меня выслушать или готов воспринимать только в позе рака?

— Пусти, сука...

— Ладно, отпускаю. Только ты не кидайся больше.

Я его отпускаю. Он выпрямляется. Злой, как собака. Морда красная, глаза дикие. Поправляет мундир, отряхивается и... резко бросается на меня. Снова. И снова оказывается загнутым носом в пол.

— Блин. Ну, придётся значит в таком виде с тобой разговаривать, — вздыхаю я. — Лишь бы не вошёл никто, а то неудобно ведь получится, да?

— Отпусти, — тихонько скрипит он. — Отпусти, гад.

Я отпускаю. Мне, в конце концов, не сложно. Он стоит, наклонив вперёд голову и переводит дыхание.

— Я сразу скажу для начала. Ничего не было. Успокойся. Ничего не было. А теперь сядь за стол и послушай. Садись, говорю.

Размашисто поправив разлетевшуюся чёлку, Рыбкин возвращается за свой стол. Я присаживаюсь напротив него и поворачиваю к себе телефон.