Русский маятник - Андрей Владимирович Булычев
– Да я не сплю! – вскочил тот, озираясь. – Ваше превосходительство, командир лейб-гвардии егерского полка бригадир Егоров! – Он вскинул ладонь к каске, увидав грузную фигуру командующего. – Виноват, разморило с мороза!
– Понима-аю, – хмуря брови, пробасил Берхман. – Прямо с дороги, Алексей Петрович, прямо с марша тебя сюда вызвали. Заходи. – И, толкнув внутреннюю дверь, зашёл в кабинет. – Гришка, кофе нам сделай с господином бригадиром! – крикнул он, плюхаясь в широкое кресло. – Любишь кофе, Алексей? Или тебе лучше чай?
– Да я как вы, ваше превосходительство.
– Ну ты садись, садись. – Генерал кивнул на стулья, расставленные около покрытого зелёной материей стола. – А я, признаться, к турецкому крепкому кофе с молодости ещё пристрастился. Так же как и государыня наша, по пять чашек его за раз могу откушать. Ты-то сам со сливками али с молоком предпочитаешь?
– Без разницы, ваше превосходительство. Я уж и забыл даже, когда его пил, в походе ведь всё больше травяной чай заваривали, ну или кяхтинский, если с оказией его вдруг привезут.
– Чать при Суворове-то китайским чайком часте-енько балова́лись, – ухмыльнулся генерал. – Александр Васильевич знаток в оном, а вот кофе он не очень жалует. Да-а, эдак же удачно у него вышло с этой Прагой, а ведь прусский король писал государыне, что никак невозможно её взять с наскока. Нужна, дескать, долгая осада всеми объединёнными силами союзников. А вот гляди ж ты. Как уж там Васильевич любит говорить – «глазомер, быстрота, натиск»? Собрал все силы в кулак, ударил решительно, и всё, и пала мятежная столица к ногам русского войска. Ох, не зря ему Екатерина Алексеевна фельдмаршальский жезл пожаловала, ох не зря! Теперь-то уж и Фридриху Вильгельму не претендовать более на Курляндию, а то он, шустрец эдакий, аж по самую Ригу собрался прибалтийские земли себе нарезать. За то, что наши суда в Либаве стоят, претензии императрице шлёт. А как же им не стоять там, когда два раза наши войска выбивали инсургентов из города? По большому счёту пруссакам бы и Варшаву не отдавать с Висленской Мазовией, им бы и нижних Мазурских земель за глаза хватило. Ну да это не нам решать.
– Ваше превосходительство, позволите заносить? – В приоткрытую дверь заглянул адъютант.
– Заносите. Для гостя моего молочник поставил? Вижу, что стоит, молодец.
Сильно припадающий на правую ногу солдат, как видно из денщиков, поставил поднос с фарфоровыми чашечками, с посудиной под молоко и толстостенной медной туркой на стол и, вежливо поклонившись, хромая, вышел из комнаты.
– Наливай, Гришенька, – вдыхая кофейный аромат, попросил Пётр Фёдорович. – Только господину бригадиру место под молоко оставь в чашке, он сам, сколько его нужно, подольёт. Ты уж извини, Алексей Петрович, я его не как наши нынешние модники с венским печеньем или английскими крутонами, сиречь сухарями, откушиваю, а вот так по-простому. И молоко с сахаром не жалую. Всё это, как по мне, истинный вкус только убивает. Словно не кофе это у тебя, а какой-то медовый сбитень с калачами и баранками на торгу. Да ты наливай, наливай! – воскликнул он, заметив, что рука Алексей замерла возле молочника. – Я уж так, по-стариковски это ворчу, ты пей, как тебе самому хочется. Ступай, Гриша, дальше уж мы сами, – сказал он адъютанту. Дверь за ним затворилась, и, отхлебнув из чашечки, он прицыкнул: – Ох и хоро-ош! Как же хорош! Вот заходил солдатик с подносом, видал?
– Видал, ваше превосходительство, – подтвердил Алексей.
– Вот ведь умелец. – Генерал покрутил головой. – Из простых ведь сам, обычным гренадером в моём полку до увечья был, потом уже в нестроевые перешёл. Так вот, он кофе лучше поваров и дворцовых лакеев самой императрицы варит. Вроде всё как у неё, фунт перемолотых и обжаренных зёрен на пять стаканов воды и чуть-чуть сахара для вкуса. Также в турке варит его до первого пузырька, затем снимает, немного отстаивает и уже потом проваривает как следует, основательно. Всё вроде так же, но вот мой кофе, он, однако же, гораздо лучше. Чуешь, какой густой? Это ведь он ещё с молоком у тебя. А вот в не забелённом ложка чуть ли не стоит, потому и зовут его зачастую откушать, а не испить. Ну ладно, ты мне расскажи, как у тебя обратный путь от Варшавы прошёл? Про кампанию-то саму мы все тут наслышаны. От Александра Васильевича сначала краткие депеши прилетели, а уж потом и со всеми подробностями. О делах твоего полка в них также упоминается, особенно как вы Сераковского пленили и как в Праге от моста неприятеля отрезали. Хорошо повоевали. Шли-то вы через пруссаков, а потом, как я знаю, ещё и морем? И ведь всё по непогоде да по морозу? Однако, гляди-ка, и ведь до февраля месяца в столицу сумели добраться, а у нас в коллегии гадали, что к весне вас только ждать нужно, да и то как совсем потеплеет. Но Шаховский-то у нас умён, говорит, не таков бригадир Егоров, чтобы до весны его ждать. У Суворова солдатики быстро ходят, а уж егоровские стрелки, те и вовсе бегут. Ну давай рассказывай.
– Да что рассказывать, ваше превосходительство? Две недели до Кёнигсберга маршем, неделю там попутного ветра в военном порту ждали и когда наши флотские корабли поправят. Потом пеший состав в трюмы загрузили и морем до Нарвы. А уж от неё и правда бегом сюда.
– Эка ж у тебя всё быстро и складно, – усмехнувшись, заметил Берхман. – А в Кёнигсберге вот так же оно было, ничего эдакого с прусскими властями у вас не случилось? – И его лицо стало сразу серьёзным.
Алексей отставил в сторону недопитую чашку и правда крепчайшего кофе и посмотрел прямо в глаза генерал-поручику.
– Ничего такого, Пётр Фёдорович, в чём государыне было бы за нас стыдно, – твёрдо произнёс он. – Через город шли колонной под барабанный бой, с развёрнутым полковым знаменем. Чистыми и опрятными, потому как перед этим днёвку делали, чтобы привести себя в порядок. Посланник же пруссаков, подполковник, сопровождавший нас от границы, предлагал мышами серыми в порт проскочить и лучше бы ночью, чтобы праздный народ своим видом не волновать. За это добавочный провиант с фуражом пообещал, а офицерам полка приглашение на рождественские балы у бургомистра.
– Ну и что по провианту, неужто не дали? – произнёс, откинувшись на спинку кресла, Берхман. – В порту-то вы, сам ведь говорил, ажно целую неделю простояли. На себе для стольких душ много ведь маршем никак не вынесешь.
– Ваша правда, Пётр Фёдорович. Сухарный запас и тот почти весь вышел. Флотские выручили, своим поделились. А уж перед самым отплытием и пруссаки расстарались, ну да там коменданту военного порта нужно быть благодарным, он сам с закупом помог, лишь бы мы побыстрее из его казарм ушли.
– А с дровами для казарм он тоже вам помог или уж вы сами расстарались? – поинтересовался Берхман. – Алексей Петрович, дорогой, поверь, я ведь тебе не враг. Просто понимаешь, курьерской почтой, ещё до вашего прихода сюда по линии военных ведомств между нами и Пруссией, прилетела пара депеш, в которых ты и твой полк выставлены в очень даже неприглядном свете. А ведь было ещё письмо и для самой. – И он кивнул наверх.
– Ваше превосходительство! – Егоров встал из-за стола и вытянулся по стойке смирно. – Вы вольны арестовывать меня и отдать под суд. Но я уверяю вас в том, что ни я, ни мои люди ничего преступного или предосудительного не совершали, что бы там ни было написано в этих депешах.
– Тихо, тихо, Алексей, ну что ты вскочил, садись! – Берхман замахал руками. – Садись, я тебе говорю! Какой там арест и суд? Я потому и завёл тебя к себе, чтобы нам спокойно поговорить. Вот предстал бы ты перед Салтыковым, и что? Так же бы горячился? Да садись уже!
Алексей снова присел на стул и, опустив голову, молча глядел в недопитую чашку.
– То, что вы обывателей пугали своим воинственным видом, то ладно, то спишем на истеричность пруссаков и на их родовую память, – усмехнувшись, продолжил излагать генерал. – Как же, русские, блестя штыками, опять по Кёнигсбергу под барабанный бой шествуют. Так напугали местных, что аж караул от портового шлагбаума сбежал. И это ладно, но вот имущество королевское зачем было портить, уничтожать?
– Какое
