Шеф-повар придорожной таверны - Кирилл Коваль
Через полчаса, поймав по паре вьюнов и удовлетворив первый азарт, мы снова разговорились.
— Вес, как ты думаешь, у твоей льеры есть жених?
— Да ну, она еще маленькая…
— Я слышал, у них помолвки бывают, когда они еще в младенческом возрасте находятся…
— А ты чего этой темой заинтересовался? Хочешь к ней сватов заслать?
— Ну почему сразу сватов, — смутился охотник, — просто может…
— Овер, ты мой друг, но давай откровенно. Я ее еще не знаю, но из того, что узнал, могу сказать, она художник, кулинар, умеет выращивать растения, писать с такой скоростью, с какой я говорить не успеваю, ты думаешь ей будет интересно с тобой?
— Ну я всегда замечал, что ты очень медленно говоришь, даже думал, что тебя в детстве роняли, — хохотнул друг, нисколько не обидевшись, — а насчет интересно… ты думаешь девушки с парнями только о картинах и блюдах разговаривают? Ладно, не мучайся, подрастешь еще. Ты, кстати, не уточнял, что за обряд она делала в сарае?
— Да не было никакого обряда, она просто мылась.
— А зачем она дверь придавливала? Когда моются — двери не замуровывают!
— Ну вот научу ее говорить — спросишь сам!
Овер посмотрел на меня, хмыкнул и отстал.
Вечером, мы вернулись с добычей, я поймал больше десяти вьюнов, в то время как Герес, всего шесть. Овер конечно обошел нас обоих, и поэтому сразу спросил у меня.
— Вес, нам только рыбы не надо, как думаешь, получится продать твоим родителям за пару монет?
— За пару монет тридцать хвостов то конечно папа возьмет, — кивнул я, немного разочарованный, так это принижало мою добычу в глазах ближних.
Вернулись мы быстро, солнце только закатилось за горизонт. Овер отдал мне кукан со своей добычей и остался на улице, подойдя к бочке у дома, смыть рыбий запах с рук. Заходя в таверну, я пропустил Машу, с двумя ведрами с водой, причем одно парило, и прошел на кухню. Лаура мыла посуду в тазу, мама замачивала овес и ячмень на завтра для свиней, отца не было видно.
— Мам, мы тут на рыбалку сходили, — начал я, для убедительности помахал двумя куканами с рыбой и дождавшись внимания, добавил, — тут часть Овера, он хочет продать нам… за две монеты. Будем брать?
Мама придирчиво оглядела рыбу, хмыкнула и сходив до стойки принесла пару медяков.
— Но чистишь сам, я уже хотела идти отдыхать, — протянула деньги и добавила, — положишь на ледник, я завтра запеку, лишними не будут, сегодня больше, чем обычно было народу.
Выйдя на улицу, я не увидел Овера ни возле бочки, ни вообще поблизости. Странно, уйти то он не мог, не получив денег… Осененный ужасной идей я помчался за таверну, к портомойне и увидел, как Овер скрывается в слуховом окне, поднявшись по лестнице, которую придерживал Герес.
— Вы сдурели? — шепотом накинулся я на него, подбежав, — какого лешего он полез туда?!
— Он хочет посмотреть, что за обряд, может еще потом спасибо скажете, вы же не знаете кого тут приютили!
— Ну ка держи, сейчас я этому правдолюбцу….
Я решительно полез по лестнице.
Стремительно пролез в окно и сразу же увидел сидящего на балке Овера. Снизу раздавались всплески и какое-то мурлыканье мелодии, но я сосредоточился на движении и быстро прошел до охотника, навалившись руками на его плечи. Тот вздрогнул, но не издал ни звука, лишь повернул ко мне голову и показал глазами вниз. Машинально я перевел взгляд за него и увидел сидящую к нам спиной в лохане Машу, поливающую себя водой из ковшика. Она была такой беззащитной и трогательной, что меня сразу же переполнили чувства возмущения и схватив Овера за ворот, потащил за собой. Тот попробовал сопротивляться, но после того, как мы оба качнувшись, чуть не упали, сдался и пошел за мной. Все было бы неплохо, если бы Маша не запела. Я не знаю, что это была за песня, но она была очень красивая, а с ее звонким голосом, это было словно голос небесных жителей. Мы непроизвольно замерли, погружаясь в голос, который звенел на весь сарай, который, мы впрочем и не замечали. Мы словно забыли, где мы и только певучий голос имел значение. Именно поэтому мы забылись и в какой-то момент потеряли равновесие.
Рухнули на какое-то тряпье, особо не разбившись, но едва я поднял голову, первое, что я увидел, два испуганных глаза на пол лица над бортом лохани и прежде чем я успел что-то объяснить, Маша пронзительно закричала.
Глава 6. Тайны. Их все больше
Таскать воду было легче всего. Ходишь прямо, штаны ничего не задевают… Полоть мамины грядки было куда сложнее: как не меняй позу, а все равно на корточках и выпоротая задница немилосердно ныла и саднила. Но хуже было не это, меня никто не хотел слушать, даже разговаривать. Только отдавали указания и проверяли исполнение. Хотя, захоти они выслушать, даже не знаю что и сказать… Сдавать друга? А друг ли он после того, как получив свою порцию порки, просто сбежал, даже не попытавшись объяснить свои действия.
Как оказалось, дядя тоже услышал пение и подошел поближе, чтобы лучше слышать и, когда раздался крик, просто снес дверь вместе с бочонком, влетев как ураган. Всего мгновение понадобилось ему, чтобы оценить ситуацию, а потом бывший дружинник начал действовать. Я даже не помню, как я и Овер оказались на улице, так быстро он нас выкинул наружу. Потом парой пинков, Ивер подогнал нас к дровне и неловко, одной рукой развязал ремень. Придержал скользнувший нож в ножнах, положил его аккуратно на дрова и, свернув ремень в четыре раза, молча, взмахнул им, указывая куда ложиться.
Порол дядя жестко, последний раз мне так досталось зимой, когда мы с братом бросили вспаренного коня, побежав сами в тепло. Косматый после этого заболел и пришлось тратить почти целиком малый империал, чтобы его вылечить. Подбежавший на шум отец, дождался окончания экзекуции и только после этого полез с вопросами. Дядя односложно ответил, что поймал нас за подглядыванием за гостьей, после чего отец разочарованно посмотрел на меня, махнул рукой и ушел. Тут-то Овер, получив свою порцию и убежал, на ходу подтягивая портки. Я с трудом сдерживая слезы кое как натянул штаны и поплелся к себе. В портомойне мама что-то говорила Маше, но я ничего не слышал, меня душили слезы от
