Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
В предыдущей моей жизни мне, увы, не довелось посетить Калининград, поэтому увиденное встреча с Кенигсбергом во многом оказалось для меня неожиданностью. Я всегда считал его не самым значительным, даже, можно сказать, заштатным городком; однако столица Восточной Пруссии, оказалась одним из крупнейших городов в Европе, имея в окружности около пятнадцати верст! При этом в нём имелось всего лишь 4 тысячи домов и около 40 000 жителей — удивительно мало, если смотреть по величине города. Так рухнул другой мной стереотип: я ожидал увидеть здесь типичный средневековый город с узкими улицами, ютящийся за крепостной стеной; а оказалось, что это практически «город-сад» Кампанеллы. Широкие улицы окаймляли прекрасно выстроенные, аккуратные дома, но нигде не было таких огромных, как в Москве или в Петербурге; всё вокруг было очень… умеренно, что ли.
Прежде всего мне показали здешний огромный Кафедральный собор, с витражами и богатым убранством. В Калининграде я, в лучшем случае, мог бы полюбоваться новоделом: собор полностью выгорел во время войны. В старинном Кенигсбергском замке, построенном на возвышении нам показали цейхгауз и библиотеку, в которой имелось немало древних фолиантов, сплошь окованных серебром. Интересно, что одним из помещений замка является так называемая Московская зала, длиною во 166 шагов, а шириною в 30, с высоким сводчатым потолком, где выставлен старинный осьмиугольный стол, ценою, как говорят, в 40 000 талеров. Из-за чего эта зала называется Московскою, я так и не понял; один из прусских чиновников, сконфузясь, сказал, будто бы тут некогда содержали русских пленников; но это мне показалось очень странной и недостоверной версией.
Этот замок, называемый ещё «Королевским», был виден со всех сторон города: его главная башня возвышалась над землёй на добрых сорок сажен, выполняя роль этакого средневекового небоскрёба. Конечно, я не утерпел, чтобы не залезть на самый верх, и, не без труда поднявшись по очень узкой винтовой лестнице, смог насладиться открывшемся пейзажем островерхих крыш, видневшихся вдалеке дубрав, и глади залива. Неторопливо спускаясь назад, я невольно задумался об иронии собственной судьбы: ведь, побывай я в Калининграде в 21-м веке, от этого великолепного замка я увидел бы лишь развалины подземных казематов… Определённо, в ретро-туризме есть своя привлекательность — трансферт организован «не очень», но зато какие экспонаты!
Приезд мой в «колыбель прусского милитаризма» был вызван несколькими обстоятельствами. Во-первых, конечно, я приехал сюда ради Суворова, и видимо, не зря — Александр Васильевич уже поправлялся после операции и даже шутил над своей одноногостью. Во-вторых, надо было провести переговоры о будущем Пруссии, и глядя на вещи шире — о будущем Германии. Международное положение этому как нельзя более благоприятствовало; Австрия вновь зарубилась с Францией, и теперь буквально умоляла меня не уступать в войну на стороне Директории; Пруссия усилиями Суворова, Бонапарта, сотен и тысяч наших офицеров и солдат была повержена в прах, и обречена была принять любые наши условия; несостоявшаяся Владычица морей, потеряв на Балтике 35 линейных кораблей, находилась в прострации; английские газеты гадали, когда и где русские высадят стотысячную армию, и кому я доверю ей командовать: «обезьяне в мундире» Суворову или «корсиканскому монстру» Бонапарту. Вся Европа гадала о следующих моих шагах, и стоило к военному наступлению присовокупить дипломатическое.
К сожалению, эта поездка здорово нарушила мои внутриполитические планы. Как я уже говорил, в 1800 году собирался посетить Урал. Этот регион развивался семимильными шагами, — металлургия, золотодобыча, месторождения изумрудов, платины, медных руд, и многое-многое другое! Конечно, поездка туда была насущной необходимостью, причём я хотел не просто «смотаться туда- обратно», а провести серию совещаний с местными чиновниками, переговорить с сибирскими губернаторами, которым, понятное дело, проще приехать в Екатеринбург, чем в Петербург, ознакомиться с промышленностью, дорожным строительством, посмотреть места, где уже в ближайшем будущем пролягут железные дороги и мосты… И вот, пожалуйста — вместо Востока я еду на Запад! Чёрт бы побрал этих немцев и англичан; все планы идут насмарку!
Но было одно обстоятельство, которое в значительной степени мирило меня с необходимостью появления в Кенигсберге. И это обстоятельство имело имя и фамилию: Иммануил Кант.
Когда я учился в университете, наш профессор-философ шутил, что нет ничего более бесполезного, чем немецкая классическая философия. Это, конечно же, правда, но правда по меркам начала 21 века; а в конце века восемнадцатого к философии относились с пиететом. И этот древний субтильный старичок (к 1800 году Канту было уже семьдесят пять или семьдесят шесть лет — более чем почтенный возраст, особенно по меркам этого времени) наряду с Вольтером и Дидро был настоящим властителем дум значительной части европейских интеллектуалов. А меня он интересовал как некое живое «окно Овертона», через которое я могу вбросить в европейский сортир пачку дрожжей в европейское общественное мнение некоторые интересные и выгодные идеи.
И вот, преодолев добрых две тысячи вёрст, я оказался здесь, на Принцессенштрассе, рядом со скромным двухэтажным домиком великого философа. Так, а что они там делают? Оооо, чёёёрррттт!
— Эй, вы! Ротмистр! Перестаньте немедленно! — завопил я, увидя, что сопровождавшие нас драгуны стали совершенно немилосердно колотить в дверь философа прикладами. — Вы с ума сошли? Тут хозяин — почтенный старик; а ну как если он от страха окочурится? Что напишут в Лондоне — что русские казнили Иммануила Канта? Вы этого, *****, хотите?
Моё увещевание подействовало, и грохот прикладов затих. Вскоре дверь отворилась, и пожилой слуга, подобострастно кланяясь, пропустил нас внутрь.
Итак, через дверь с Принцессинштрассе мы попадали в прихожую. Домик Канта оказался довольно-таки маленький, и мебели внутри было не много. Все просто, как и положено настоящему философу (ну, кроме последователей Эпикура, разумеется.). Кстати, минуя слугу, я почувствовал явственный запах вишнёвого ликёра, так что, по меньшей мере один «эпикуреец по духу» тут всё-таки имелся.
На нижнем этаже слева от прихожей располагалась лекционная аудитория, напротив прихожей — кухня, справа от нее — комната кухарки. На втором этаже также имелась прихожая, рядом с ней в передней части дома — столовая, направо — гостиная, а за ней со стороны сада — спальня, библиотека и кабинет. В мансарде были три каморки и комната слуги… В лекционной комнате — помещении размером примерно 7 на 5 м были установлены стол и стул для лектора, скамьи и столы для студентов. Так как аудитория не отличалась большими размерами, в ней поставили только два ряда длинных столов, за которыми могли сидеть 16 человек. Остальные студенты размещались на простых скамьях без столов. Также лектора могли слушать и те, кто находился в небольшой прихожей.
имелся камин. В темные зимние месяцы зал освещался свечами. Они дымили, и серый налет от них оседал на стенах, окрашенных белой известью. Из открытой кухни доносился запах еды и мяуканье кота, придавая этому жилищу философа совершенно неакадемическую атмосферу.
Хозяин оказался маленький, худенький старичок, весь отменно седой и очень вежливый. Разумеется, нежданный визит высокопоставленного гостя должен был выбить его из колеи, о чём он, однако, не подал никакого, даже самомалейшего знака.
— Рад видеть вас, господин Кант! Прошу извинить за столь внезапный визит и за те хлопоты, что создали вам мои сопровождающие. Надеюсь, ваша дверь не пострадала — приветствовал я его.
— О, вот не ожидал… Чего только не случается с человеком, который так долго живёт на свете? Не ожидал снова увидеть город под властью русского императора, однако, всё произошло так, будто бы повторяется история моей молодости!
Кант говорил скоро, весьма тихо и невразумительно, да ещё и по-немецки; и потому приходилось мне слушать его с напряжением всех нервов моего не самого острого слуха.
