Шамабад должен гореть! (СИ) - Март Артём
— М-да… А тут никакая не диверсия, а чужая дурость! — сказал Белоус. — Да только спрашивать теперь в любом случае будут именно с Нарыва. Ну, может, еще с Семипалова, если у того духу хватит признаться. А я сомневаюсь.
— А Славик, ты посмотри, не побоялся на сверхсрочку остаться, — задумался Вася. — Даже зная, что может, как Пальма ощенится, в историю попасть.
— Не побоялся, — Белоус посмотрел на меня. Видимо, понимал он, почему Нарыв принял такое решение. Понимал, кто так повлиял на сержанта. — Ладно. Пойду.
Белоус ушел, и мы снова остались втроем. Сегодня было тепло. Азиатская весна мало помалу набирала свои силы. Собаки сидели в вольерах — кто-то из них беспокойно прохаживался по выгулу, другие лежали, вывалив языки или положив головы на лапы.
— Так, ладно. На чем мы там остановились? — Я строго посмотрел на Булата. — Булат, Сидеть.
Буля поднял на меня голову, приопустил уши. Потом потоптался немного на месте и сел.
— Молодец, — я достал из инструкторской сумки кусочек вареного мяса, дал Булату.
Пес с аппетитом слизал его с моей ладони своим большим розовым языком.
Таким же макаром я отработал еще и «место», а также «лежать». Кобель исполнял команды почти сразу. Я видел, что он почти перестал стесняться посторонних людей.
Вообще, стоит сказать, что Буля проявлял себя отлично. Мы с ним прошлись почти по всем приемам общего курса тренировки. Повторили, так сказать. А вот со специальным курсом справиться я мог только с помощью Нарыва.
Белоус, конечно, кое-что соображал, но я понимал, что знания его сугубо практические. Что не имеют под собой твердой теоретической базы. А практика без теории, как известно, слепа.
— Ну все? Пойду? — Спросил с надеждой Уткин.
— Погоди, последний рывок, — улыбнулся я.
Вася вздохнул.
— Ну давай.
— Этот прием важный, — посерьёзнел я. — Ты, главное, ничего не бойся. Буля не укусит.
— Угу, не укусит. Я слышал, как он однажды Нарыва чуть… хм… не разорвал.
— Там Нарыв сам сплоховал. А ты ничего не бойся. Пойдем.
Я отвел Булата чуть в сторону, посадил на цепь у собаковязи. Снял сумку и положил рядом с псом так, чтобы он мог до нее дотянуться разве что лапами.
Булат подошел к сумке, потянул цепь. Стал нюхать воздух. Учуял лакомство, что таилось внутри.
— Вася, спрячься, пожалуйста.
— Спрятаться? — Удивился Уткин и принялся оглядываться. — Куда?
— Куда хочешь.
Уткин пожал плечами и пошел к вольерам. Спрятался за задней стенкой их зданьица.
Я опустился к Булату, потрепал его по холке и морде.
— Ну чего ты? Давай еще разок попробуем? Только давай, пожалуйста, никак в прошлый раз. А то тогда ты Стасу чуть пальцы не отхватил.
Булат вывалил язык, странно посмотрел на меня, а потом высоковато, словно бы от возмущения, гавкнул.
— А ну, не ругаться, — строже проговорил я. — Давай, докажи мне, что своих больше кусать не будешь.
Я встал. Указал на сумку и дал команду «рядом».
— Вася! Выходи! — Позвал я Уткина, когда Булат сел носом к сумке.
Вася боязливо выглянул из-за дальней стенки вольера.
— Иди сюда.
— А что мне нужно делать? — Немного удивленно спросил Уткин.
— Походи возле Булата туда-сюда. Потом попытайся забрать сумку.
Узенькие брови Васи поползли вверх.
— Чего? Не, Саша… Он же мне руку отхватит!
— Не робей. Не отхватит.
На лице Уткина отразилось какое-то сомнение. Он помялся немного. Потом, пересилив себя, пошел.
Когда Вася стал медленно расхаживать перед носом пса, Булат строго за ним следил. Сейчас он не рычал, не норовил сорваться с места или тем более, укусить. Кобель вел себя спокойно. Это радовало.
— Давай, Вася, — сказал я.
Уткин сглотнул. Посмотрел сначала на Булата, потом на погранцов, собравшихся у ограды питомника и с интересом наблюдавших за всем действом.
— Ты ему поклонись! — Рассмеялся Стасик, — тогда, может, не укусит!
— Ага! И обращайся к Булату не иначе как «Ваша Милость»! — Подначил Синицын.
— Саша, ИПП принести сейчас или потом⁈
— У кого есть цыганская игла⁈ Там точно шить придется!
— Тихо парни, — сказал я, добавив в голос немного строгости, — не отвлекайте.
Погранцы пошептались, посмеялись, но притихли. Уставились на нас. Было им интересно, чем все кончится.
Вася Уткин глянул на них с укором, сухо сплюнул.
— Не обращай внимания. Дурачатся, — сказал я добродушно. — Теперь попробуй забрать сумку.
Вася опасливо нагнулся. При этом он не сводил взгляда с Булата. Потом Уткин тронул сумку. Замер. Буля никак не отреагировал.
— Возьми, — сказал я.
Вася медленно поднял ее сантиметров на тридцать от земли.
— Хватит. Верни на место.
Вася вернул.
— Молодец. Видишь? Он был совершенно спокойным, — улыбнулся я.
— Вижу, — несколько удивленно глянул на Булата Вася, — будто бы другой пес. Даже немножко милый.
— Ты тоже молодец, Буля, — я потрепал пса по холке. Тот, довольно вывалив язык, посмотрел на меня.
— Так, теперь давай все заново.
— Заново? — Нахмурил брови Вася.
— Да. Нужно проделать упражнение до конца.
Вася снова спрятался, и булат получил от меня команду «охраняй». Когда Уткин вернулся и с минутку походил перед Булатом, снова опустился и тронул сумку.
— Охраняй, — повторно приказал я.
Булат немедленно издал низкий угрожающий рык, показал белые клыки. Во взгляде Васи тут же мелькнул страх. Потом Булат гавкнул.
Вася попятился. Погранцы грянули дружным смехом.
— Да ну вас! — Обиженно крикнул им Вася.
— Я ж говорил! «Ваша Милость» надо! — Кричал Синицын.
— Ну! Пальцы-то все на месте? Или за иглой бежать⁈ — Хохотал Тимощук.
Я похвалил Булата, дал ему кусочек мяса. Потом обратился к развеселившимся пограничникам:
— Ну че, парни, кто следующий?
Они почти разом притихли.
— Следующий? — Не понял Стас.
— Ну да. Надо закрепить успех, — пошутил я, — а Васю мучать я больше не хочу.
Конечно же, «следующий» мне был уже не нужен. Да только раз парни шутили над Уткиным, мне тоже захотелось над ними подшутить.
— Ну так кто? — Я подбоченился, повел по погранцам взглядом.
— Мне… Это… — Не выдержал первым Тимощук, — Сема сказал аккумуляторы перезарядить… Мне идти надо…
— И у меня дела… Мне… Э… — Растерялся Синицын, — В ленинской комнате кое-что надо.
Погранцы с невнятным галдением рассосались. Да так быстро, что оставшийся у изгороди Стас только и успел, что в растерянности покрутить головой.
— Ну че, Стасик, ты последним остался! — Рассмеялся я, — будешь добровольцем?
— Да не… Дела у меня…
— Это какие ж?
— Я… э…
— Стасик! Ты че делаешь⁈ — Проходил мимо Алим еще с несколькими ребятами. Все несли на плечах лопаты.
— Да я… — Замялся Стас.
— Подсоби! Нам Черепанов приказал подкидать навоз! А то куча от дождя расползлась!
— Во! Во! — Обрадовался Стасик и крикнул мне: — Слыхал⁈ Я пошел навоз подкидывать!
Он побежал к Алиму с криком:
— Лопату мне!
Мы с Васей дружно рассмеялись. Услышав наш смех, Булат звонко загавкал. Может, среагировал он так на знакомые наши голоса, может, на громкие звуки. А может, ему и самому стало смешно.
— Как вы знаете, — продолжал Таран, после того как дал указания на новые пограничные сутки, — старший лейтенант Строев сейчас проходит реабилитацию после серьезного ранения. К сожалению, после выздоровления, он не вернется на нашу заставу.
На следующий день, после веселья с Булатом и Васей, застава построилась на боевом расчете. Все мы стояли смирно, слушали, что расскажет нам начзаставы.
Он застыл перед нами в привычной уже компании Черепанова. Однако теперь, по левую руку от Тарана был новый человек.
Худощавый, но высокий черноволосый парень лет двадцати трех, внимательно осматривал свой теперешний личный состав. У него было светлокожее скуластое лицо и темные, контрастирующие с ним ореховые глаза. А еще крупноватый нос с горбинкой и едва заметно скошенный подбородок.
