Валерий Большаков - Сага о реконе
Там, за вздымавшимся острым носом, показался остров – скалистый клочок суши, поросший корявыми риниями.
– Спустить парус!
Потеряв ход, скедия с шорохом втесалась в песчаный бережок. Ингвар первым спрыгнул на пляж, подхватывая канат, и быстренько закрепил его, обмотав вокруг камня, вросшего в песок.
– Пэтр и Паль, на вас – рыба, – распорядился Лангместур. – Ингвар, собери сушняк и займись котлом. Воды набери – там, в скалах, есть. Эваранди, будешь огонь добывать.
– Думаешь, я умею?
– Не можешь – научим, – весело сказал Максим, – не хочешь – заставим! Ищи камень с ладонь величиной, и чтоб в нем вмятина была.
Пока Костя бродил по пляжу в поисках нужной каменюки, Лангместур притащил на берег сухую корягу и заточил ножом колышек, тоже сухой.
Срезав крепкую ветку куксонии, он распустил шнуровку на куртке и привязал к ветви, изогнутой дугою, длинный кожаный ремешок, как тетиву лука, только «тетива» провисала свободно.
– Нашел? – спросил он у Плюща.
– Такой подойдет?
– Потянет! Присаживайся.
Обмотав ремешком колышек, Максим ткнул его в углубление, вырезанное в коряге.
– Держишь лук одной рукой, – сказал он, – а другой…
Лангместур прижал колышек камнем.
– Надавливай легонько и крути.
Водя туда-сюда луком, Плющ добился того, что колышек завертелся, втираясь в сухую древесину. Прошло не так уж много времени, а уже и дымок показался.
– Крути, крути… – подсел Максим, осторожненько подсовывая мох и поддувая.
Появившиеся искорки вспыхнули огонечком, язычки пламени облизывали угощение. Веточки и сухие водоросли добавили пищи огню, и вот уж затрещал костер.
– Ингвар!
– Несу!
Ингвар расставил над огнем треногу, с которой свешивалась цепь с крюком. На него он прицепил котел с водою.
– Мой скромный вклад, – ухмыльнулся Лангместур, высыпая в котел соль и перец-горошек.
Две большие луковицы он быстренько очистил и положил рядом на камень.
– Эваранди, сбегай посмотри, как там у Паля дела идут.
– Ага!
Плющ сбегал.
Пэтр и Паль как раз выметывали снасть – толстую плетеную веревку с камнями-грузилами, на которую были навязаны тонкие бечевки с коваными крючками на концах. Поставив ярус, парни стали ждать клева, следя за сосновыми поплавками, меченными крашеными лоскутками.
– Скоро уже, – успокоил Пэтр Костю, – тут рыба неловленая… Да ты иди, мы сами притащим.
– Ладно!
Оглянувшись на море, невинно голубевшее под солнцем, Плющ вернулся на стоянку.
Хотел было доложить, но тут послышался голос Паля:
– Словили!
Вскоре Пэтр и Паль вернулись, гордо неся пять рыбин, вяло трепыхавшихся акантод и бесчелюстных бирканий. Так по крайней мере их называл Пэтр.
– А их точно есть можно? – усомнился Эваранди.
– Да их тут тыщи лет ловят! – фыркнул Максим и скомандовал: – Разделать, промыть – и в котел!
– Есть!
– Жабры не забудьте удалить и глазья, а то горчить будет…
– Сделаем!
Вскоре уха стала понемногу закипать, над берегом поплыл аромат варева, резко усиливая слюноотделение.
Костя не выдержал и отошел подальше, уселся на тонкий, хрупкий, выбеленный водой и ветром ствол, вероятно заброшенный в бурю.
Лангместур запрыгнул на палубу скедии и вернулся на берег, держа в руках каравай хлеба и ложки, вырезанные из клена. Покрутившись у костра, последив за процессом, он двинулся к Плющу и присел рядом.
– Тебе послезавтра во фьорды? – негромко спросил он.
– Ага, – кивнул Костя.
– Вибрируешь?
– Очкую, – вздохнул Плющ.
Максим кивнул.
– Это со всеми так, – лениво проговорил он. – Современная цивилизация отучила нас от первобытных опасностей, нормальный средний человек даже представить себе не может, как это он станет убивать себе подобного. Просто надо иметь силу и волю, чтобы не протестовать, не грозиться судебными разборками или вызовом полиции, а самому творить расправу над теми, кто посягает на твой дом, на твою жизнь, на твоих родных. Сколько раз так бывало: приходит в Интермондиум здоровяк, ничего не боится, а как выйдет за портал, так и все – сдулся. Ибо духом слаб. Ты Стругацких читал?
– Конечно!
– Есть у них такая книга – «Град обреченный».
– «Град обречённый»?
– Нет, именно «обреченный». Там идет некий таинственный Эксперимент, и у каждого есть свой Наставник. И вот когда главный герой проходит весь свой путь, Наставник ему и говорит, что первый круг им пройден. И что их, кругов этих, еще много будет впереди. Иногда мне кажется, что наш Интермондиум – это тоже Эксперимент. Только я не знаю своего Наставника, и сколько уже мною кругов пройдено, понятия не имею… Не буду тебя ни в чем убеждать. Зачем? Шуруйте во Норэгр – там все увидите и все поймете. Прочувствуете, так сказать. Что слова? Ими можно все описать, да толку с того…
Ингвар помешал уху, попробовал, задумчиво чмокая и выглядывая облака в небесах, и громко сказал:
– Готово!
С Костей на пару они сняли котел с огня.
– Так, ну все, хватит философии на сегодня! – решил Лангместур. – Ложки в руки и вперед, а то остынет. Ингвар, порежь нам хлеба.
Минуты не прошло, а вся пятерка уже дружно стучала ложками, уплетая вкуснющую уху из общего котла.
Солнце садилось, окрашивая облака над морем во все оттенки розового и багряного, а уж где закатывалось светило – в силуре или в Интермондиуме, Плющу было без разницы.
Скоро, очень скоро ему предстоит решать куда более важные вопросы: как выжить, как сжить врага со свету…
«Решу, – подумал Константин, откусывая от ломтя, – куда я денусь…»
Глава 11
Валерий Бородин
Парк мелового периода
Было их трое – молодых, отслуживших, холостых.
Сашка, Алеха и Толян. На языке викингов – Маннавард, Скули и Аустри.
Правда, и сам Валерка не долго ходил безымянным. С латинского Валерий – «бодрый», значит, быть ему Роскви! Бородин был согласен.
Утром, после легкого завтрака, они вышли на охоту, прихватив с собой копья. Ружей в Интермондиуме не водилось, да и какая винтовка потребуется, чтобы одолеть даже «маленького» динозаврика, тонны так в три весом?
Тут уже пушка нужна.
Выйдя из ворот замка, Маннавард повел всех за собой по какой-то хитрой дуге, обходя пустыри – те были обнесены жердями и веревками, на которых болтались красные тряпочки.
– Области антивремени? – блеснул познаниями Валерий.
– Они, – кивнул Александр, очень спокойный, неторопливый, казалось даже – заторможенный. – Если туда попадешь, станешь тушкой… вернее уж, глыбкой абсолютно мертвого вещества. Это понятие такое – АМВ, из хронодинамики. Хотя, если честно, я в физике времени не шарю.
Бородин хмыкнул.
– Я и в обычной-то не очень. А вы тоже во фьорды?
– Мы уже оттуда! – сказал Толик, чернявый, худощавый и мелковатый. Южанин. Усыхают они там все на своих югах, что ли?
– Жаль, – вздохнул Роскви. – Когда толпой, веселее.
– Да мы так, бродили просто. Все хотели к хирду одного ярла пристать, да не взяли нас.
– А чего?
– Ха! Чего… В дружину к хорошему ярлу попасть – это все равно что в отряд космонавтов записаться! Берут только самых-самых.
– А мы еще не эти, – вздохнул Скули, рыжий, конопатый и краснолицый, – не самые-самые…
– С первого раза мало кому удается, – утешил его Маннавард. – Так, всё, разговорчики прекратить. Близко уже. Тираннозавры сюда не выходят, они там, дальше, но тут и без них хватает всякой живности. Когти – во! Клыки – во! В общем, бдим.
Обычная для Интермондиума трава кончилась, пошли глинистые бугры и целые россыпи окатанной гальки.
– Вон видишь? – указал Сашка. – Скала будто напополам расколота? Вот между этих половинок и топаем. Это портал.
– А какой там год? – поинтересовался Бородин.
– Семьдесят восемь миллионов с копейками какой-то год, – ответил Маннавард. – До нашей эры.
– С ума сойти…
Покинув расселину, Валерий почувствовал, как закружилась голова.
– Дыши через раз! – хохотнул Скули. – Тут кислороду побольше.
Бородин огляделся. Мезозой…
Вдоль топких берегов мелкого ручья росли гигантские папоротники и низкорослые пальмы, которые Аустри называл беннеттитами.
В «Парке мелового периода» росли и знакомые деревья, вроде гинкго или араукарий, но опознать их сразу не удавалось – уж за семьдесят-то миллионов лет породы успели измениться.
В воздухе гудели большие пчелы и порхали мотыльки – все эти делатели меда и сосуны нектара только-только появились, вместе с первыми цветами на Земле. Тут, в высокой траве, прошелестел кто-то живой, и на берег ручья выбежал маленький длиннохвостый синозавроптерикс, как его шепотом назвал Аустри.
Размером с крупного гуся, синозавроптерикс был покрыт рыжим пухом, как пингвин, с хвостом, полосатым, как у енота. Покрутившись, подергав головой, пошевелив лапами с длинными указательными пальцами, динозавр убежал по своим динозаврьим делам.
