Надо – значит надо! (СИ) - Ромов Дмитрий

— Виноват, товарищ старший лейтенант, не могу согласиться. Детям границу не доверяют.

— Так тебе тоже ещё никто не доверял, — подмигивает он. — Сначала мы тебя на хозяйственных работах проверим и на нормативах. Завтра выйдем на стрельбище. Побегаешь, опять же. Бокс, борьба или ещё что есть в активе?

— Ну, так. Самбо немножко занимался.

— Правда? — удивляется он. — Ну, вот, уже кое-что. Утречком тебя проверю. Так, всё, свободен. Иди, найди Мамедова, пусть тебе койку покажет и по заставе проведёт, объяснит, что к чему.

— А где его искать?

— Мамедова искать надо на кухне, потому как он сегодня в наряде.

Я иду на кухню. Захожу в зал со столами. Никого. Зал просторный, столы, как в кафе, на четырёх человек, надо же. Линия выдачи готовых блюд, как в пельменной на Лубянке. Выглядит неплохо, правда милых официанток ждать не приходится. Как и поварих. Я обхожу линию выдачи и через открытую дверь попадаю на кухню.

У большого котла колдует узбек в некогда белом фартуке и в колпаке. В руках у него здоровенный алюминиевый половник. Над котлом клубится пар, а на столах из нержавейки лежат ножи и разделочные доски разных калибров.

— Здорово, братан, — киваю я. — Мне Мамедов нужен.

Повар окидывает меня взглядом, молча кивает на дверь позади себя, отворачивается к котлу и начинает мешать половником своё варево.

— Ага, — говорю я, шагая по коричневому кафельному полу. — Пахнет вкусно. Не плов, случаем, варганишь?

За дверью открывается небольшой зал, судя по всему помывочный. Из него ведёт коридор. Я прохожу дальше и оказываюсь в небольшой каморке. В ней стоит обычная эмалированная ванна, вдоль стен идут трубы, а посерёдке сидит троица солдат. Они без ремней, с закатанными рукавами. Сидят на табуретках, перед каждым оцинкованный тазик, какие бывают в бане, а в центре стоит мешок картошки.

— Здорово, бойцы, — говорю я.

Они молча меня осматривают, но приветствовать не торопятся. Ребятки все, как на подбор, крепкие и ладные. Один шатен, один рыжий и один брюнет. Брюнет, скорее всего, туркмен и, вероятно, и есть Мамедов.

— Ты Мамедов? — спрашиваю я.

— А на мне чё написано? — с вызовом отвечает он.

Говорит он с приличным таким акцентом.

— Нет, брат, не написано, просто я наблюдательный.

— Какой ты мне брат, а? Ты кто такой?

— Егор Брагин, определён в твоё отделение. Старлей сказал, чтоб ты мне всё показал на заставе. Где спать там… и всё остальное.

— Ты фазан что ли? Ты сколько служишь уже?

— Первые полгода идут, — не вдаваясь в подробности, отвечаю я.

— Щегол ты зелёный, — беззлобно смеётся рыжий и подмигивает, — а не Егор Брагин.

Мамедов бросает нож в оцинкованную шайку с очистками.

— Всё пацаны, — ухмыляется он. — ДМБ подкрался незаметно. Ваш папа теперь отдыхать будет. Ему салабона начальник подарил.

Все ржут.

— А чё только ты? — ухмыляется рыжий. — Тут осталось-то, всего ничего. Он один за всех доделает.

— Давай, чё стоишь, смотришь? — неприветливо кивает он мне. — Нож взял! И начинай чистить, а дедушки отдохнут пока.

— Это вряд ли, — усмехаюсь я.

— Чё ты там прокукарекал? — угрожающе прищуривается Мамедов. — Повтори, чмошник!

Он встаёт с табуретки, демонстрируя свою здоровенную спортивную тушу и, угрожающе сверкая глазами, делает шаг в мою сторону.

— Иди сюда, — тянет он, выпячивая нижнюю челюсть.

При этом он многозначительно хлопает ладонью по верхней части кулака так, будто выбивает пробку из бутылки…

5. Судьба пограничника

Дедовщину не потерпите, значит, да, товарищ майор? Ну-ну.

— Слушай, Мамедов, — максимально миролюбиво говорю я. — Если надо помочь, то я помогу, какой базар, чувак? Я для друзей всё сделаю. Надо — значит надо. Но если ты думаешь, что будешь лежать под пальмой и план курить, а я за тебя въ**ывать на кухне, ты ошибаешься. Со мной такое не прокатит. Ничего личного, брателло.

— А-ха-ха! — ржёт шатен. — Как он тебя, Мамедыч! Под пальмой будешь лежать, как папуас, в натуре. А я всегда знал, что ты папуас загримированный.

— Чё ты сказал, дух⁈ — надвигается на меня Мамедов. — Ты чё, козёл? Ты ох**л? Ты на кого пасть открыл? Скажу говно жрать, и ты будешь! Понял? Ты видишь лычки на погонах?

Он хлопает себя по ефрейторским лычкам.

— Это вряд ли, братан, — качаю я головой. — К тому же, сам знаешь, ефрейтору гордиться особо нечем.

— Ну, ты и борзый, чушкан! — тоже смеётся рыжий. — Будешь жрать!

Вообще, в армию легко попадают слова и интонации из далёкой уголовной среды. И в армию, и в школу, да, вообще повсюду. Сплошной АУЕ по всей стране. Но ничего, с этим делом мы поборемся, выжжем калёным железом. Не сразу, конечно, но, думаю, справимся. Если будем действовать согласно плану.

— Да, Мамед, фазан нынче борзый пошёл, учить его не переучить, — замечает шатен и обращается ко мне — Ты чё, фраер. Наше отделение в наряде по кухне. Давай, приступай. Мы тут весь день впахивали, пока ты прохлаждался. Ты по штабам тихарился, жопу отсиживал, баб наших е*ал, а мы службу тянули. Давай, в натуре, хватай скрябку в руки и дочищай.

— Не, пацаны, научить я и сам кого хочешь могу. Например товарищескому общению. Помочь мне не впадлу, но ездить на мне не будете. По-любому. Тем более, мы ж тут одна семья, я слышал.

— Чё ты проныл, лупень? Какая семья, нах? Иди сюда, я сказал!

Ну, а как иначе? Дедовщина, не дедовщина, какая разница. Если приходишь в новый коллектив, будь готов к тому, что нужно себя поставить так, чтобы уважение было, и чтобы сомнений у товарищей не возникало в твоём месте в пищевой цепочке. Все трое, встав с табуреток, надвигаются на меня.

Не калечить, не ломать, не причинять серьёзного вреда.

— Давайте знакомиться, — улыбаюсь я. — Как меня зовут вы знаете. А вот тебя, рыжий, как?

— Меня не зовут, я сам прихожу, — недовольно отвечает он и выбрасывает вперёд руку, желая пробить мне грудину.

Я блокирую и отбиваю.

— На джеб не тянет.

— Ты, чё, типа боксёр что ли? — восклицает шатен, пробивая мне в голову. — Вернее, пытаясь пробить.

Я просто ухожу от удара, но в ответ ничего не предпринимаю, давая ему проскочить, следуя по инерции за своим кулаком.

— Ребят, хорош, — говорю я. — Чё вы хернёй-то страдаете?

Парни они крепкие, развитые, настоящие атлеты. На турнике, наверное, чудеса творят. Но рукопашники из них никакие, честно говоря.

Мамедов резко бьёт ногой. Просто снизу вверх, безыскусно, по-колхозному. Пинает, как в уличной драке. Правда, делает это стремительно. Но я успеваю. Мгновенно подаюсь вперёд и выставляю перекрещенные в запястьях руки, блокируя удар в нижней части голени. Тут же из этого положения хватаю его за лодыжку и резко рванув, заставляю перекрутиться, переворачиваю спиной к себе, молниеносно дёргаю, сгибая его ногу в колене, и направляю в ванну с почищенной картошкой.

В этот момент меня хватают сзади, обхватывают за грудь, приподнимают и пытаются бросить на пол. Я цепляюсь ногой за край ванны и не даю осуществить этот план. Но держат крепко.

— Поверни его сюда, — раздаётся голос и меня поворачивают.

Передо мной оказывается шатен, значит держит рыжий. Шатен бросается вперёд и уже замахивается, чтобы врубить по незащищённому животу, но я его опережаю, толкаюсь ногой от пола и прописываю ему в грудь неслабый пендель.

Тут же локтем херачу рыжему по печени, а возвращающейся пяткой по голени. Левой рукой захватываю рукав в районе локтя, правую закидываю ему за спину, хватая край гимнастёрки, наклоняюсь вперёд и перебрасываю через себя.

Раздаётся грохот и одновременно с ним недовольный голос:

— Это что здесь такое? Ну-ка, смирно!

На пороге стоит Белоконь. Бойцы вскакивают, как ужаленные и вытягиваются по стойке «смирно». Я, следуя их примеру, делаю то же самое.

— Мамедов, что здесь происходит?

Мамедов мычит и не может слова сказать.