По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич
— Чёрт, ты прав. Про обертона я как-то не подумал.
— Там кроме обертонов хватает несовпадений. Ты заметил, к примеру, что у Николая было мягкое «г», фрикативное? Так говорят на Украине, на Дону, вообще на юге России. А ты выговариваешь «г» твёрдо, как настоящий москвич.
— Потому что я и есть москвич, — сказал Максим.
— Вот. А Николай наш с Украины. Хоть и русский. Мы, кстати, если не забыл, тоже сейчас на Украине находимся. Скажіть, будь ласка, котра година?
— Что? — растерялся Максим.
— Я спросил, который час. По-украински. Николай наверняка бы понял и ответил.
— Н-да. Об этом я тоже как-то не подумал. А вот о чём подумал сейчас — это о бане.
— О бане? — не понял КИР. — Ты же вчера мылся.
— Я имею в виду, что мы с покойным младшим лейтенантом хоть внешне и похожи, но тот, кто видел Николай Свята в бане, заметит разницу.
— Мускулатура, — догадался КИР. — Ты заметно лучше развит. Это сразу видно. Он наверняка ходил со своими сослуживцами в баню.
— Или на пляж.
— Или у него была любовница. Возможно, не одна. Они тоже разницу заметят.
— Любовницы — это серьёзно, — вздохнул Максим. — Женский взгляд такие вещи подмечает мгновенно. Что ж, значит, первоначальный план был правильным. Остаёмся здесь и начинаем партизанить. Бить немцев тылу. А там посмотрим. Но легенду, что я Николай Свят, лётчик, сбитый в этих краях и частично потерявший память, я всё же возьму на вооружение. Здесь она для своих вполне подойдёт.
— Возражать не стану, — сказал КИР.
[1] «Песня о Родине», слова В. Лебедев-Кумач, музыка. И. Дунаевский. Впервые прозвучала в кинофильме «Цирк» (1936 год).
[2] Максим цитирует «Песенку фронтового шофёра» на слова Бориса Ласкина и Наума Лабковского. Музыка Бориса Мокроусова. 1947 год.
Глава шестая
— Давно хотел спросить. Откуда у тебя такая любовь к старому советскому кино?
— Интересный вопрос. Особенно от искусственного разума.
— Причём здесь искусственный разум? Я видел все фильмы всех времён и народов, которые только имеются в цифровом доступе. Включая фильмы, сгенерированные искусственным разумом. И помню их все от первого кадра до последнего. В отличие от тебя.
— Но я умею любить, в том числе и фильмы, а ты — нет.
— Иногда мне кажется, что я тоже умею. Во всяком случае, некоторые фильмы мне нравится пересматривать.
— Например?
— «Скромное обаяние буржуазии» Луиса Бунюэля. «Корпорация 'Святые моторы» Алекса Кристофа Дюпона. «Сталкер» Андрея Тарковского. Это навскидку.
— Интересный выбор. А ты не прост, КИР.
— Это дубли у нас простые. Цитата. [1]
— Узнал. А что насчёт фильмов, сгенерированных… э-э…твоими коллегами, пересматриваешь их?
— Нет, они мне малоинтересны.
— Почему?
— Слишком предсказуемые. Впрочем, как и большинство фильмов, созданных людьми. Но ты так и не ответил на мой вопрос.
— Прочему я так люблю старое советское кино? Даже не знаю. Во-первых, не так уж я его и люблю, только классику, выдержавшую проверку временем. А во-вторых, наверное, потому, что она — классика. Я и голливудскую классику люблю. А также французскую, итальянскую и немного польскую.
— Понял, спасибо. Классика, проверенная временем. Логично.Я тоже пересматриваю классику.
— Только учти, что любовь часто вне логики. Люблю, потому что люблю. И точка. Понимаешь? Но мы отвлекаемся, давай продолжим.
— Давай. Пять минут первого?
— П’ять хвилин першого. Чi п’ять по дванадцятой, якщо ми на львівщині. Але ми не на львівщині [2].
— Добре. Скажи паляниця [3].
— Паляниця.
— Хватаешь на лету. «Л» чуть мягче.
— Пальяниця.
— Теперь слишком мягко. Там нет выраженного мягкого знака. Просто чуть-чуть мягче.
— Ты мене втомив.
— Головне, щоб тебе ОУН не втомила. До самої смерті [4].
— Це ми ще подивимося, хто кого втомить [5].
Максим учил украинский.
Если придётся, людям он будет представляться Николаем. Николаем Ивановичем Святом. Так решил.
Но для себя и КИРа оставался Максимом.
Что до украинского — это было необходимо. На Житомирщине тысяча девятьсот сорок первого года, где они оказались, русский язык знали и понимали все. Но украинский был в ходу всё-таки больше.
— Будь тридцать девятый или хотя бы сороковой год, можно было и не учить, — объяснял КИР. — Мало ли, в командировку человек приехал из Москвы, Ленинграда или даже Иркутска. Обычное дело. Но сейчас, в августе сорок первого, не обойтись.
— Почему?
— Потому что мы, считай, в глубоком тылу. Немецком. А немцы сейчас заигрывают с ОУН и кормят их надеждами на создание собственного украинского националистического государства. Так что здесь, на Житомирщине, и вообще по всей Украине, которая под немцами, оуновцы вовсю хозяйничают. Особенно мельниковцы.
Максим, конечно, знал историю свой Родины, включая историю украинского национализма, принесшую столько бед и крови. Однако без подробностей.
— Напомни, кто такие мельниковцы?
— Такие же украинские нацисты, антисемиты и русофобы, как и бандеровцы. Только вид сбоку. ОУН расколото на две фракции, которые враждуют друг с другом. У одной лидер Степан Бандера, у другой — Андрей Мельников. Сейчас здесь хозяйничают мельниковцы. Но им недолго панувати [6]. Уже к концу года немцы возьмут их за жабры и отстранят от любой власти. Оставят только полицейские силы.
— Слишком много воли захотят?
— Да. Господин должен быть один. И этот господин — немец, ариец. Как бы то ни было, русский язык сейчас на этой территории не приветствуется. В органах власти так и вовсе запрещён. Газеты и всякие листовки и воззвания тоже только на украинском. Газет, правда, совсем мало. Но они есть.
— Учту. Что с линией фронта?
— Группа немецких армий «Юг» вышла к Днепру на всём течении от Херсона до Киева. Показать карту?
— Давай.
На обзорном экране возникла карта с линией фронта и стрелами направлений ударов. Синими — немецкими, красными — нашими. Синие довлели.
— Группа армий «Центр», наступая севернее припятских болот, продвинулась до Смоленска, — вещал КИР, используя яркий белый курсор вместо указки. — Передовые части 1-й танковой армии под командованием генерал-полковника Эвальда фон Клейста перешли Днепр у Запорожья. После упорных боёв была также захвачена понтонная переправа в Днепропетровске. Одновременно 17-й армии вермахта удалось форсировать Днепр у Кременчуга и создать плацдарм на левом берегу реки до Черкасс. Вот здесь. 6-я армия вплотную подошла к Киеву.
— Кошмар, — сказал Максим-Николай. — Давненько я не заглядывал в эти карты. Успел уже подзабыть, как хреново шли у нас дела летом сорок первого.
— То ли ещё будет, — пообещал КИР. — В сентябре в окружении, а затем и в плену окажется 5-я, 21-я, 26-я и 37-я советские армии вместе со всем управлением Юго-Западного фронта. Всего более шестисот тысяч человек. После этого падут Крым и Донбасс. Киев, само собой, падёт ещё раньше — девятнадцатого сентября.
— Эх, вот бы этому помешать. А, КИР?
— Невозможно, и тебе это прекрасно известно.
— Разве что у нас имелся бы не прототип нуль-звездолёта в неисправном состоянии, а какой-нибудь боевой фантастический крейсер, — мечтательно сказал Максим. — С полным вооружением и боезапасом.
— Угу, — ответил КИР. — А также командой и штурмовым бронедесантом на борту человек, эдак, в пятьсот. С лучемётами, гравигенераторами и ракетными ранцами. Мечтать не вредно, как говорят люди. Сентенция, с которой можно поспорить. На мой взгляд, беспочвенные мечты вредны.
— Тебе, железяка бездушная, не понять.
— Во-первых, я не железяка, и тебе это отлично известно. Мой разум точно так же не имеет ярко-выраженного материального воплощения, как и твой. Ведь ты не ставишь знак равенства между своим мозгом и разумом. Мозг — это только орган, который…
— Задолбал.
— Ты первый начал. И я требую извинений на «бездушную железяку». Я же говорил, что мне нравятся некоторые фильмы. Не только фильмы, между прочим. Книги тоже. И картины. А также произведения скульптуры и архитектуры. Правда, танцы, балет, оперу и прочую эстраду я не очень понимаю, как и музыку вообще, но зато понимаю, чем красивый человек отличается от некрасивого, а хорошее стихотворение от плохого.
