Барометр падает (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
— Кто хочет остаться на Западе, тот и без закона о прожиточном максимуме там останется. Уже остаются, тебе ли, Миша, не знать, — это он на маменьку намекает, Стельбов. На Марию Соколову-Бельскую, оперную суперзвезду.
— Но таких людей… индивидуумов, — продолжил он, — будет мало. Единицы буквально. Родина без них проживет, а вот проживут ли они без Родины?
— Теория грибницы, — согласился я.
— Какая теория?
— Вот если эту лисичку, — я сорвал очередной гриб, — воткнуть в землю в другом месте, то она обречена. Не примется, поливай, не поливай. Потому что она — лишь часть грибницы. А грибница от сорванной лисички ничегошеньки не теряет, потому рвать их, грибы, можно совершенно безбоязненно, лисичкой больше, лисичкой меньше, значения не имеет.
— Вот как? Ну, люди всё-таки не грибы, хотя порой похожи до неразличимости. Что ж, пора обратно.
И мы пошли обратно.
Когда мы почти достигли песочницы, Стельбов спохватился, вернее, сделал вид, что спохватился:
— Насчёт миллионов. Да, прожить их трудно, однако честно заработанные деньги можно направить на какой-нибудь общественно-значимый проект, например, на восстановление гостиницы «Москва». Ты же, Миша, любил обедать в ресторане «Москвы»?
— И это интересное предложение.
— Так каковы же твои планы?
— От вас, Андрей Николаевич, секретов быть не может. Планы таковы: сначала мы устроим торжественный обед и проводы для нашего товарища, он будет возглавлять диагностический центр «Космос», в Ливии. С испытательным сроком, но мы в него верим. Вечером всей большой компанией садимся в поезд и едем в Сосновку, к родной грибнице. Здесь стало холодать, а Сосновка — пятьсот километров к югу, не пустяк. Самые старшие и самые младшие останутся там, Ольга и Надежда в понедельник вернутся в Москву, заниматься издательскими и прочими делами, а я поеду на сборы, куда решит наука. Матч — дело серьезное. Вот такие у меня планы.
— Что ж, дерзай. Дерзай… — повторил он, глядя на меня с сомнением. Попрощался с Ми и Фа, и с каждой за ручку, и пошёл в дом переодеваться. Ему возвращаться в Кремль, государственные дела вершить. Всю ночь вершил, утром приехал, поспал, сейчас погулял немножко с внучками, и назад.
Санин недавно роман принёс, о жизни полярников на льдине. Белое безмолвие. Вроде бы спокойно всё, но в любую секунду льдина может треснуть, или сжатие начнётся, или ещё что, а с виду тишь да благодать.
Вот и сейчас — с виду безмолвие, но следует готовиться ко всему.
По крайней мере, теперь понятно, почему девочки о расходниках заговорили. Узнали о грядущем законе, и решили, что лучше денежкам Чижика на медицину пойти, нежели невесть куда. На помощь братскому африканскому народу, например.
Тамбовский волк вам брат!
Не возможная потеря денег пугает, что деньги, далеко деньги. С деньгами я разберусь, не пугайте мастера киндерматом. Когда пишут об укреплении социальной справедливости, читай: пытаются снизить социальную напряженность. А она, напряжённость, не снижается, с чего бы? Да, возможно, кому-то на несколько минут или часов станет легче, если у популярного драматурга, или песенного композитора доход уменьшится, но большинство и знать не знает, каков он, этот доход. Но поменяется ли суть? Вот заморозили крупные вклады в сберкассах, и что, в магазинах стало больше товаров? Не стало в магазинах больше товаров. Отечественная легкая промышленность научилась шить на радость молодёжи настоящие джинсы из настоящего денима? Нет, не научилась отечественная лёгкая промышленность шить настоящие джинсы из настоящего денима, покупайте поделку из «орбиты», и то, если крупно повезёт. И так далее, и так далее. Истончается ткань бытия.
А где тонко, там и рвётся.
Вот что печально.
Глава 6
24 августа 1979 года, пятница
Как тренируются тигры и чижики
— Как вам дом? — спросила Алла Георгиевна, «просто Алла».
— Интересный дом, — вежливо ответил Тигран Вартанович.
— Ремонт нужен, — сказал я, как опытный домовладелец.
А Рона Яковлевна ничего не сказала. Промолчала.
Алла Георгиевна, штатный инструктор физкультуры санатория «Дюны», вывезла нас на экскурсию. Ну, как бы экскурсию. Ознакомиться с окрестностями. Нида и есть окрестность.
— Этот дом построил для себя Томас Манн, немецкий писатель, в тридцатом году. В двадцать восьмом он получил Нобелевскую премию, и решил, что дом на берегу моря — это то, чего ему не хватает для творчества.
Девочки тоже так решили, Лиса и Пантера. Морской воздух, насыщенный йодом и бромом, с высоким парциальным давлением кислорода, обогащенный эманациями соснового леса — это прекрасное средство для приведения в равновесие нервной системы, да и остальных систем тоже.
И потому тренировочный сбор мы — я и Петросян — проводим в санатории «Дюны», что на Куршской косе, между селениями Морское и Нида. Приехали вчера к вечеру, а сегодня обживаемся, осматриваемся, привыкаем.
«Дюны» — ведомственный санаторий, о нём в газетах не пишут, путевок в профкомы не распределяют. Место тихое, место закрытое. То, что нужно.
Я звал в команду Нигматова, Геллера и Петросяна. Но…
Нодирбек отказался. Не может. Без объяснения причин. Геллер играет длинный круговик в Монреале. Подъедет к началу матча. А Петросян согласился, но есть «но». Одно, зато большое. Мы оба, я и Петросян, готовимся к сражениям. Я буду защищать титул, Петросян — пробиваться к короне на межзональном турнире. Ситуация такова, что в недалёком будущем мы можем сойтись в поединке за корону. Если я её сохраню, а Петросян пройдёт отбор. И первое, и второе вполне вероятно. Как же мы будем тренироваться, если мы — соперники?
Да, соперники. Но не враги. Главное же — мы советские люди! Мы и хлебом поделимся, горбушку и ту — пополам, а уж дебютными заготовками для общего дела, для того, чтобы корона оставалась в Советском Союзе — да всегда пожалуйста!
Это и прозвучало в передаче «Спорт за неделю», а затем и в большой статье в «Советском Спорте».
— А теперь это музей? — спросил Тигран Вартанович.
Выглядит он куда лучше, чем в Биле семьдесят шестого года, когда Рона Яковлевна уложила-таки его в швейцарскую клинику. Вылечили швейцарцы, наши доктора закрепили результат. Теперь Тигран Вартанович снова улыбается, а когда он улыбается, женщины тают.
Алла Георгиевна не исключение. Потому и предложила звать её просто Аллой.
— Создание музея считается несвоевременным, — ответила Алла. — пойдут всякие вопросы. Почему-де немецкий писатель построил дом в Советском Союзе? И зачем он его продал?
— А в самом деле, зачем? — Петросян был сама невинность.
— В тридцатом году, одна тысяча девятьсот тридцатом, здесь была литовская земля. Не советская, а литовская. Но помнить об этом не рекомендуется, — ответила Алла.
У Аллы Георгиевны мама литовка. Об этом написано в газетной заметке от 1967 года, а заметка эта — под стеклом на стенде «Наши передовики». В смысле — лучшие работники санатория. Алла Георгиевна — мастер спорта по волейболу, неоднократный призер первенства Советского Союза. От мамы, видно, и волосы цвета спелой пшеницы, и голубые глаза, и вообще — какой-то зарубежный вид.
— Сейчас в этом доме контора рыболовецкого колхоза, почтовое отделение и книжный магазин, — продолжила Алла. — Из магазина открывается прекрасный вид на залив, таким он был и тогда, когда в окно смотрел Томас Манн.
И мы, конечно, отправились в магазин.
Вид и в самом деле хорош. Умиротворяющий вид. Смотришь, и забываются насущные заботы и дрязги.
А вот с ассортиментом в магазине как-то не очень… Не разгуляешься. Нет, на литовском книги есть, и детские, и взрослые, но в литовском я не силён. А на русском… Книга Суслова, «Марксизм-ленинизм и современная эпоха», тоненькая, в палец. Еще более тонкие брошюрки с классическими работами Ленина. И «Хлопководство», под редакцией Автономова и Шлейхера. Всё.
