Оборот третий. Яйца Нимиры (СИ) - Криптонов Василий Анатольевич

Когда до сарая оставалось шагов двадцать, дорогу мне заступило яйцо. Я остановился. Прищурился и вдруг осознал, что яйцо выглядит знакомо. Нет, раньше мы не встречались, но черты яйца напоминали Смита. Или, если уж называть вещи своими именами, черты яйца Смита напоминали черты яйца этого яйца. Тьфу! А-а-а-а, права Диана, валить отсюда надо, пока вообще крышей не поехал. А то стану яйцекратом, буду сидеть в чистом поле и ждать прихода, как тибетский монах какой-нибудь.

— И что это ты задумал? — мрачно сказало яйцо-папа.

Я остановился, покрутил головой. Все яйца держались на почтительном отдалении, но явно смотрели в нашу сторону своими этими… Да какими глазами — яйцами!

— Гуляю, — осторожно сказал я. — Свежим воздухом дышу.

— Ты знаешь, кто я такой?

Я сделал вид, что внимательно рассматриваю яйцо, потом широко раскрыл глаза:

— Саня, ты?! Эк тебя, соловушка, распёрло! Как жизнь, как семья? За грибами пойдёшь? Зефирки на костре пожа…

— Меня зовут Джон Ячменное Яйцо, — невежливо перебил меня собеседник. — Это — моя деревня.

— Как так? — усомнился я и осторожно потрогал через комбинезон рукоятку пистолета. — Вроде Яйцерик старостой трудится.

Яйцо фыркнуло:

— Старостой! Детишки могут играть в какие угодно игры, это никак не отменяет того, кто управляет миром на самом деле. Я. И такие, как я.

— А вы, простите, Творец будете? — вежливо улыбнулся я.

— Творец?! — Яйцо расхохоталось. — Ты что, как маленький ребёнок, веришь в Творцов? Может быть, ещё веришь в то, что яйца после смерти превращаются в птиц?

— Чё сразу ребёнок-то? — обиделся я. — Я сам видел, как яйца после смерти превращаются, на BBC. А Творца — так и вовсе своими глазами видел. Правда, только одного и бестолкового, но…

— Заткнись, — снова нахамило яйцо. — Я контролирую все поставки алкоголя в этом регионе. Вся экономика этого посёлка держится на мне. Если я всего лишь захочу — больше половины яиц окажутся на улице, без средств к существованию. Это — мой посёлок!

— Ну, забирай, — пожал я плечами.

— Чего? — опешило яйцо.

— Посёлок. Раз твой — забирай. Мне чужого не надо.

Джон Ячменное Яйцо несколько секунд молча сверлил меня яичным взглядом.

— Да, мне говорили, что ты постоянно несёшь чушь. Ребёнок и есть ребёнок, я не строю иллюзий. Перейду к делу. Сейчас ты извинишься перед моим сыном и навсегда забудешь про его невесту. Он — мой сын, и когда ему чего-то хочется — он это берёт. Никто, кроме меня, не имеет права стоять у него на пути, ясно? Своё яйцо можешь забрать. А потом я позволю вам троим уйти отсюда живыми.

Тут мне мучительно захотелось поднять ногу и легонько толкнуть этого яйцегнома, чтоб упал. Будет он мне тут ещё пальцы гнуть! Да видал я таких… на сковородке. Во, даже в желудке заурчало. Благодать Благодатью, а яичница — яичницей. Особенно если с хлебушком.

Под моим взглядом, выражающим питательные мысли, Джон Ячменное Яйцо занервничал и откатился назад на пару яйцешагов.

— Ты понял меня? — крикнул он.

— Да ну, куда уж мне. Я ж тупой — забыл? Как ребёнок. Где мне такие вещи понять.

Все остальные яйца так и стояли вокруг, на почтительном расстоянии, не решаясь даже пикнуть. Только двое презрели страх. Яйцерик стремительно перекатывался в нашу сторону, а следом за ним сурово шагала Диана Отважное Яйцо, придерживая одной рукой прохудившееся платье. Платье, кажется, стало тоньше, через него что-то там соблазнительно просвечивало. Эх, пожить бы тут ещё денёк-другой… Хорошее, в общем-то, местечко.

— Что ты себе позволяешь, Джон Ячменное Яйцо? — заорал Яйцерик, едва докатившись до меня. — Как смел твой сын похитить мою дочь?

— Слушай сюда, тухлый, — сказал Джон, и Яйцерик от этого слова побледнел, пошёл нездоровыми белёсыми пятнами. — Твоя дочь принадлежит моему сыну, потому что он так хочет. И если бы твой желток не совсем протух, ты бы понял, что нужно радоваться. Тебе, ничтожество, выпала честь породниться со мной. Твоя дочь будет жить, как у яйца за пазухой, да и ты на старости лет наконец-то выбьешься в яйца…

Речь Джона Ячменное Яйцо оборвалась, потому что мы с Дианой хором заржали. Наш смех взбесил Джона — он сделался едва ли не чёрным. А вот Яйцерик наоборот приободрился, налился нежно-голубым цветом.

— Не нужны нам твои деньги, Джон. Оставь их при себе, они пахнут пролитым белком и желтком. Слишком долго я терпел твоё самоуправство в моём посёлке. Но это была последняя капля!

Джон расхохотался:

— Ты?! Хочешь изгнать меня? Да тухлость совершенно выела тебе желток! А как же твоя великая война с яйцекратами? Где ты возьмёшь оружие, если не я?

— Мне уже давно ничего от тебя не нужно!

— И вообще, — вмешалась Диана, — не слишком ли много пафоса от чувака, которого я могу одним пинком превратить в вонючую лужу с осколками скорлупы?

Яйца вокруг встревоженно загомонили. Джон заволновался и откатился ещё чуть назад.

— Вы пожалеете! — крикнул он. — О своём поведении, о своих словах — вы пожалеете! Я превращу этот посёлок в пустыню!

— Да превращай хоть в задницу, — психанул я. — Только с дороги уйди. Я с твоим сынкой парой слов перекинусь.

Стою тут, время трачу, а болты в спине так и болят, так и болят…

Я обогнул Джона и подошёл к сараю. В этот раз никакое расторопное яйцо на подмогу не кинулось. Пришлось самому открывать двери.

— Если на скорлупе моего сына появится хоть трещинка, тебе конец, урод! — орал мне вслед Джон Ячменное Яйцо. — Я сварю тебя всмятку, ты слышишь меня?

— Слышу, слышу, — откликнулся я голосом зайца из «Ну, погоди!» и поднял с пола цепь.

Когда я стащил крышку со входа в подземелье, Диана меня окликнула по имени. Я повернулся.

— Давай, — кивнула она с совершенно серьёзным видом. — Удачи!

Я молча кивнул в ответ и пошёл вниз по деревянным ступенькам.

Как и ночью, снизу брезжил свет. Я уверенно шагал, только вот в глубине души уверенность как-то колебалась. Ну казалось бы — смех один. Яйца захватили в плен яйцо и кошкодевку с душой алкаша. Идиотизм чистой воды, работы — на три пинка. Но, блин, всё равно страшновато. А это очень плохо, потому что когда мне страшновато, я особенно гоню.

— Дрррррруг! — вдруг раздалось сзади.

В затылок прилетел порыв ветра, поднятый крыльями, и на плече очутился ворон.

— О, привет, — обрадовался я компании. — Где был, чего видел?

— Сррррррань и дрррррянь, — отчитался ворон.

— Тебе надо мышление изменить, — посоветовал я. — А то ты какой-то пессимистичный. Радоваться надо жизни!

— Neverrrrrmore! — заявил ворон и тюкнул меня по голове клювом. Несильно. Как Диана — смартфоном. Спелись они всё-таки. Чему б хорошему друг друга учили, а не Костю бить.

У нижних дверей привратников нынче не было — видать, Смит им выходной дал. Я толкнул двери, вышел в зал, который, по сравнению с тем, что было вчера, вопиюще пустовал.

— Костя! — завопили хором Фиона и Яйцерина. Вопили так себе, я скорее угадал, о чём они, чем расслышал. Рот Фионы был заклеен, Яйцерину тоже каким-то образом заглушили.

Они обе стояли на сцене, спиной к спине. Вернее, спиной к яйцу. Привязанные к шесту чем-то вроде скотча так, что двинуться не могли. Шест я вчера как-то проглядел. Наверное, тут ещё и яйцестриптиз танцуют, что бы это ни значило.

— Так-так-так, — послышался мерзкий голос.

Я огляделся.

Яиц было пятеро. Трое вчерашних, плюс двое дополнительных. Они зловеще распространились по залу, но сейчас медленно и тоже зловеще сползались в кучу, отделяющую меня от пленниц. У одного яйца на макушке был наклеен крест-накрест пластырь — памятка от знакомства с вороном. Он же больше всех и нервничал:

— Тебе было сказано, чтобы пришёл один!

— Я и пришёл один, — пожал я плечами.

— А птица?

— А птица — предмет тёмный и обследованию не подлежит.

— Чего?

— Того! Вы зачем с Фионы скорлупу сняли, извращенцы малолетние?

— Заткнись, — сказал Смит Гладкое Яйцо. У них с отцом и голоса похожие, и манера речи. Любят приказывать. — Мы раздели твоё яйцо, потому что яйца не должны одеваться. Вы пришли в мой посёлок, ходите тут, выглядите, как не пойми что. Думаете, вам всё позволено, да? Думаете, можно просто так взять и посадить Смита Гладкое Яйцо на сарай?