Изнанка. Том 2 - Самат Бейсембаев

как они это сами называли. Я же лично пока еще не так сильно привык к ним и не ощутил той сильной привязанности, которая так крепко соединяет незримой нитью людей. Хотя неравнодушие к ним ощущал, плывущее на гране…даже не знаю, как это точно описать. Когда они рядом и громко о чем-то судачат — были они людьми весьма шумными, — мне хотелось поскорее их покинуть, но находясь не рядом с ними, я скучал по их обществу. К тому же старик в какой-то момент почему-то решил женить меня на своей внучке и постоянно об этом напоминал. А я тем временем смотрел на нее скорее не как на потенциальную жену, а как на младшую сестру: уж ребенком она еще себя вела. Что же касается ее самой, то была она милая — самое подходящее слово. Наверное, самое чисто существо, которое я встречал в своей непродолжительной жизни. С вечной улыбкой, которая, казалось, озаряла все пространство вокруг. С глазами, что смотрят на все лишь с воодушевлением. С взглядом, который видел в людях только лучшее и мыслями, которые были способны оправдать любого, только бы не думать о нем плохо. Вся покрытая, как пчелка пыльцой, веснушками; с рыжими, как закат волосами. Походка плавная, будто корабль на волнах при легком ветре, а движения мягкие, словно ласки утреннего солнца. Наверное, все-таки скажу без лукавства, будь она старше, я бы уже удовлетворил желание деда. Хотя почему деда? Жизни в нем было хоть отбавляй, а дедом его называл, потому что внучка у него, а не потому, что ветхим был он. Но, стоит заметить, что умело он играл нуждающегося в заботе, когда ему это было необходимо. В остальных же случаях человеком слыл энергичным, с беглыми глазами и озорной улыбкой. Телом не вышел тучным; но и не тощ; не высок, но и не низок; не стар, но и не млад; не семи пядей во лбу, но и тщедушен умом. В общем и целом, был он из той категории людей, про которых говорят, что ничем примечательным не запомнился, но все же червячок о нем в уме засел.

Подул легкий утренний ветер, и я замер на доли секунды, вкушая это наслаждение. Солнце своими лучами мягко ласкало теплом, обжигая кожу, но, не отдавая духотой. Оторвавшись от своего транса, направился в сторону дома. Небольшая хижина: деревянный каркас, окаймленный ветками в виде стен, которая замазывалась раствором из глины и коровьего помета, которого, в свою очередь, было здесь предостаточно. Все это нашло убежище под крышей из камыша. Удобно, практично, недорого. Я отпер деревянную дверь, и оказался внутри, с его скромной утварью.

— О, Олег, завтрак скоро будет готов, — радостная улыбка озарило лицо Ильворнии. И да — они знали мое настоящее имя, и называли меня по нему, в отличие, повторюсь, от других в этом селении.

Она порхала, накрывая на стол. При каждом ее шаге вприпрыжку подол легкого платья немного вздымался и напоминал свисающие на стебле колокольчики. Ее движения были столь жизнерадостными, а губы по форме полумесяц. Я особенно любил наблюдать за ней в такие моменты, потому как это вселяло мне некую легкость в моем тяжелом сердце. Я по-настоящему становился счастливым. Счастливее всех царей, всех купцов и всех людей.

— В сарае нужно подлатать крышу, — обратился ко мне дед без обиды в голосе, когда мы уселись за стол.

— Сделаю, — ответил я, надламывая с характерным хрустом все еще теплый свежеиспеченный хлеб.

— Птенчик, а ты что такая довольная-то с утра ходишь, а?

— Деда, а я всегда такая, — весело ответила Ильворния, напевая какую-то мелодию себе под нос.

— Это-то я знаю, птенчик мой. Но сегодня ты особенно радостная. Скажи мне, а что такого случилось, что улыбка все никак не сходит с твоих губ? — прищурил он глаза.

— Солнце сегодня особенно яркое. Сияет так; греет.

— Да обычное сегодня солнце. Как и вчера; как и до этого. Ну, давай, сознавайся. Дай деду, так сказать, порадоваться вместе с тобой.

— Деда, ну отстань.

— Ан нет, не отстану. Ну-ка, рассказывай.

И после недолгих уговоров, которым, для справедливости стоит отметить, она не очень сильно старалась сопротивляться, она рассказала, в чем дело.

— Сколько раз я говорил тебе не ходить к этой ведьме. От нее только одно зло. Она — зло. Поняла ты меня? Чтоб больше к ней, так сказать, ни ногой, — начал отчитывать он внучку свою.

— Не ведьма она, а прорицательница. И все, что она говорит — правда. Я скоро выйду замуж, и будут у меня детишки: две девочки и трое мальчиков, — в ответ сопротивлялась Ильворния.

Я налил себе воду из кувшина.

— Да что ж ты будешь делать-то, а? Бедное дитя: все мозги ей чушью запудрила.

— Ничего не запудрила.

Прожевал кашу и проглотил.

— Что она еще тебе такого наговорила, а? — напирал дед.

— Сказала…сказала, что муж у меня будет очень сильным…и особенным, — чуть опустила она глаза застенчиво.

— И что же это значит?

Наложил себе еще порции каши и стал жевать, стараясь не обращать внимания на их спор.

— Сказала, что он пришелец из далеких миров и прибыл сюда, чтобы вершить подвиги. Что за ним пойдут люди, много людей. Он это…как она сказала? А да — избранный. Я, правда, пока не поняла, что это значит. Но обязательно узнаю…потом, — с каждым словом в ней просыпалось все больше уверенности и убежденности в сказанном.

После слов о далеких мирах мною завладело внимание, но я это никак не проявил внешне.

— Бедная моя, маленькая моя, — застонал дед. — Что же она тебе наговорила-то такого.

— Инре она ведь тоже предсказала, что выйдет она за деревенского. Вон, посмотри, вышла за Летольда.

— Да потому что тут все вокруг деревенские. За кого ей еще выходить замуж-то? — посмотрел на нее, как на дурочку дед. — Олег, ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Скажи ей, чтобы не верила во всякие сказки от этой ведьмы.

Только не это. Как я не пытался вести себя тихо и не заметно, он все же обратился ко мне за помощью. Я набрал воздуха в грудь, но ничего не вымолвил. Набрал еще раз. Посмотрел на каждого по очереди:

— Эмм…

— Да иди ты, — обозлился дед, — проку от тебя, так сказать, как у свиньи молока требовать.

— А еще она сказала, — почувствовав еще больше уверенности, Ильворния продолжала, — что он, это самое, забыла это слово…сейчас вспомню…странное оно еще такое. Вспомнила! — воскликнула она. — Берсеркер! Вот…

Дед опустил голову, признав свое поражение, что он никак уже