Повелитель корней - Михаил Алексеевич Ланцов
— Придется. — тихо прошептал Добрыня. — Главное к чарке не прикладываться сильно, а то сорвусь…
— Вот и будь осторожен. От них сейчас зависит жизнь твоих детей.
С этими словами он, повинуясь жесту Берослава, задраил щит бойницы. И они отправились вниз — готовится к встрече. Благо, что его сподвижник уже завершил наблюдение и уточнил количество воинов в отряде. Казалось, что они все к ним относились. Может, к небогатым, но воинам. И это заставило Берослава хмуриться — не к этому он готовился, не на это рассчитывал. Думал, что пока Гатас сюда мотался, от него все разбегутся и он общинников вытащит, под соусом воинов. Но нет… хотя, конечно, нужно на этих персонажей поглядеть поближе. Мало ли что Добрыне показалось?..
Минут через тридцать всадники достигли города и втянулись на полянку возле порта. Спешиваясь и отдыхая, возле разведенных для них костров. Обихаживая лошадей после тяжелого перехода.
Дальше прием.
Совместная трапеза.
И клятва. Сначала о неразглашении. Потом, после демонстрации комплекса снаряжения, уже в верности. Гатас ими объявлялся своим бэгом, а Берослав — расом.
Рутина, в общем-то.
Можно было бы и махнуть рукой, введя практику присяги одного за всех. Но князь не спешил и не торопился. Он каждому «позволил» выступить. То есть, по сути, заставил при довольно большом стечении людей, как сарматов, так и иных произнести слова клятвы перед обнаженным оружием и поцеловать его.
В его понимании — пустой ритуал.
Как и в глазах очень многих обитателей до крайности эмансипированного XX-XXI веков. Однако здесь подобными поступками не разбрасывались. Даже языги не клялись квадам и маркоманам в союзе, просто действуя вместе с ними против одного врага.
К клятвам относились серьезно.
Особенно в индоевропейских сообществах, которые еще сохранили веру в перерождение и связывали порядочность жизни с благополучием в последующей. Понятно, что нормы сильно варьировались. Но…
Тут ведь как выходило?
Ты произносил слова перед оружием, то есть, считай перед лицом богов. Ведь оружие обрывает земное существование, а потому находится словно бы и тут — среди живых, и там — в мире мертвых. Из-за чего если ничем свой проступок не компенсируешь по нарушению клятвы, то после смерти понесешь суровое наказание.
Если же ты даешь клятву публично, то рискуешь не только перерождением, но и этой жизнью. Ибо твоя репутация опирается на то, насколько твои слова не расходятся с делом. Дал клятву? Нарушил ее. Ну и все. Твои слова, что ветер — говори или нет — людям уже без разницы, в их глазах веры тебе нет.
Эта специфика очень нравилась Берославу.
Просто до крайности.
И он хотел закрепить подобную варварскую специфику, поминая поведение отдельных политиков и чиновников там — в будущем. Да и не только их… и не только там. Ведь в Римской империи, в сущности, имела место та же беда…
Сарматы клялись.
Без всякого энтузиазма. Да с такими лицами, что они словно бы шли на личную голгофу. Но не отказывались. Сюда вообще прибыли только те, кто решился на предложенный сценарий, прекрасно понимая последствия. То, что творили гёты и квады на правом берегу, они все знали. И никто не питал иллюзий, будто бы беда их обойдет сторонкой. Из-за чего к изначальной сотне Гатаса присоединилось еще добровольцы.
Берославу же предстояло совершить почти что невозможное.
За эти несколько месяцев до выступления к броду прогнать сарматов через импровизированный курс молодого бойца. То есть, постараться приучить к дисциплине, ну и как-то освоиться с новым снаряжением…
* * *
Тем временем в Александрии Любава Путятична подслушивала разговор мужа. Почти что официально. Присутствовать на деловой встрече она не могла в силу нравов римского общества, но вот так наблюдала за ней — да. За каждой. Обсуждая потом с мужем и порой выдавая вещи, на которые он не обратил внимание.
Риски.
Слишком большие риски, несло новое дело. Вот и перестраховывались как могли.
Поначалу-то вообще не хотели, немало удивившись и даже разозлившись предложению Берослава. Но, спустя некоторое время, уступили великим соблазнам…
В Римской империи вполне себе существовали полные аналоги средневековых банков, которые назывались tabernae argentariae. Они хранили деньги за плату, выдавали кредиты под залог имущества, обменивали монеты и осуществляли безопасные денежные переводы между городами. Собственно, им и подражали средневековые банкиры, не смея шагнуть дальше.
Но Берослав не они.
Он не был скован предрассудками. Поэтому и предложил семье мужа сестры создание tabernae argentariae нового типа, рассчитывая на успех из-за более широкого спектра услуг. Тут и вклады, принимаемые в рост, и банковские «ячейки», и кредиты не только под залог, но и под проект, и услуги аккредитивов, то есть, гарантий проведения сделки, и целевые инвестиции, и страхование кораблей… но главное — это деньги. Если быть точным — обеспеченные бумажные деньги.
Так-то поначалу Берослав хотел вообще печатать ничем не обеспеченные фиатные «бумажки». Вон — экономика Рима захлебывалась от нехватки денежных средств. В таких условиях фиатные деньги — отличное средство, если не увлекаться. Но нет. Не поняли. Вот и пришлось отходить на шаг назад, выпуская обеспеченные. Но не полностью, а частично. Печатая на каждый денарий в хранилище три бумажных. Пока. Дальше то и до десяти можно раздуть.
Разумеется, все это делалось с одобрения Марка Аврелия, который соблазнился новым источником доходов, идущим в обход сената. Но сам не рискнул подставляться с этой новинкой. Слишком был высок риск и урон репутации в случае провала, если это делать государственным институтом. Но инициативу поддержал инициативу… за долю. Ради чего даже ввел по предложению Берослава новое понятие — акция, как доля собственности. Специально для того, чтобы ему их и «отсыпали», передав треть владения этого новообразованного банка.
Негласно.
Через что он фактически становился «крышей» проекта, если так можно было выразиться. Новые родственники князя вкладывались своими деловыми связями и людьми, беря на себя всю тяжесть работ. Берослав же участвовал деньгами, забирая свою треть владения в обмен на одиннадцать миллионов сестерциев[2]. Полученных за продажу пятидесяти компасов и двадцати пяти зеркал.
С этого и начали крутиться.
Деньги пока выпустили очень ограниченным тиражом, получив под них указ Марка Аврелия о том, что «этими бумажками» можно платить налоги и проводить сделки.
В основном же пока этот новый банк занимался страхованием Индийской торговли. Весьма и весьма выгодным. Подготавливая сеть филиалов для будущей экспансии…
— Все разговаривают? — шепотом поинтересовалась свекровь, как обычно, подошедшая совершенно бесшумно.
—
