Альтернатива - Олег Игоревич Дивов

Глава 1

Здесь все было настоящее. И колючее одеяло, которым Климов укутался по уши, и дощатая лавка, полированная до блеска, и жестяной таз, где отогревались ноги, и сама вода в тазу: мягкая, живая. И воздух, полный особенных избяных запахов. И даже оттенок пьяной кислятины в этом воздухе. Тут плохо кончат, если не бросят квасить. Но сейчас здесь хорошо.

Под потолком стоял коромыслом махорочный дым. Поддатые механизаторы горестно тянули «На поле танки грохотали». С механизаторами Климову подфартило. Когда заполночь посреди зимы к ним в окошко полез голый сумасшедший, в крови и соплях... Не сказать, что простые советские люди вовсе не удивились — нет, удивились-то они вполне непечатно. Зато действовали четко и слаженно. Выручили.

А чего ты хочешь, они видали и не такое. Не боятся ни бога, ни черта, ни белой горячки русские танкисты, выжившие в мировой войне.

Уберечь родину от этой войны Климов не смог, шансов не было. Очень старался, чтобы обошлось полегче. Неизвестно, получилось или нет.

Ладно, доберусь до Спецотдела — разберусь.

Если доберусь. И если он еще есть, тот Спецотдел...

Стол застелили газетой «Сельская жизнь», и вот на тебе — дата, из-под жирного пятна от селедки: тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год.

Ты опять провалился в СССР через двадцать лет после того, как побывал здесь впервые. Готовься к тому, что от Спецотдела не осталось ни следа. В идеале — без единого расстрела. Ты сам доказывал это Бокию: нам не страшна утечка данных; если кто-то и проболтается, в такую фантастику не поверит ни одна вражья разведка. И наоборот, любая казнь функционера НКВД вызывает подозрение: какие тайны хотели убить вместе с человеком? Куда умнее — попросить тех, кто знает слишком много, забыть все лишнее. Не расходуйте людей попусту, ведь сказал Хозяин: кадры решают все.

Но Хозяин высоко, а буквально этажом ниже сидело дохрена сволочей, уверенных, что тишина бывает только мертвой. И сами они знали много лишнего, что очень этих сволочей беспокоило. И конечно их бесили те, кто понимал, что вон та и вон та сволочь — знает. А глава Спецотдела НКВД Глеб Бокий раздражал сволочную братию персонально.

Они же все были старые революционеры, то есть, ничего по-настоящему не умели делать кроме как составлять заговоры против власти и искать заговоры среди своих. И к стенке, поскорее к стенке тех, кто знает, что ты знаешь...

Ладно, даже если всех наших поубивали, система должна была остаться. Мониторинг провалившихся никуда не денется, он просто необходим. И работает он по твоей методике. Слово-то какое — мониторинг. Ты их сам ему научил...

Спокойно. Без паники. Глаза протри. Заставь себя поверить, что это не серийный кошмар, а по правде. Ты снова в Советском Союзе. Хочешь жить — начинай шевелить мозгами. Внедряйся. Смотри, какое тут все настоящее. Потрогай его, убедись.

Климов украдкой выпростал руку из-под одеяла и погладил лавку. Ай, хороша. И стол хорош. Все кругом надежное, крепкое, сделано с запасом прочности. И миски-кружки, и трофейная гармошка, и сами мужики. Ничего похожего на изолгавшийся пластмассовый двадцать первый век. Климов вдруг понял, до чего соскучился по настоящим вещам и настоящим людям, глубоко вздохнул, плечи расправил, почувствовал себя почти счастливым — и наконец-то слегка испугался. Запоздало. И не того, чего следовало.

Глупо бояться правды. Да, тебе было хорошо здесь. Хотя бы на контрасте. Там, в две тысячи двадцатом, твоя жизнь — дерьмо. И сам — ноль без палочки. А здесь хотя бы пытался что-то сделать для страны и для людей. Может, и сделал. Если не сгинешь в дурдоме или не пристрелят — авось узнаешь.

Но ведь не поэтому ты опять провалился сюда. Не потому что в будущем ты ничтожество, а здесь тебе самое место.

А если поэтому?

По второму разу еще никто не провалился, у нас же статистика.

А если Лосев угадал, и тогда, в начале тысяча девятьсот тридцатых, была первая волна, а теперь вторая?

Лосев говорил, вторая волна неминуема. Он связывал массовые провалы во времени с периодами солнечной активности. И жалел, что унылая аппаратная база тридцатых годов не позволяет глубоко изучить работу мозга, чтобы найти закономерность: почему одни проваливаются, а другие нет.

Но, допустим, Лосев ошибся, и ты единственный в своем роде?

А к добру ли — что ты такой особенный?

Ах, Лосев, Лосев, сволочь ты, сволочь. Из-за Лосева меня расстреляли в тридцать седьмом, вспомнил Климов. Неужели это было на самом деле?

Ага. И как отвратительно это было. Как унизительно.

Если Лосев жив, скотина, расстреляют еще раз, к гадалке не ходи.

Засосало под ложечкой, Климов мелко затрясся и тихонько взвыл. Чисто нервная реакция, он ведь не склонен к истерикам. Но когда провалишься, эмоциональная сфера — ни к черту. Ведешь себя так, что впору ставить маниакально-депрессивный психоз. А на самом деле ты просто в ужасе от тупика, куда тебя занесло, и мучительно ищешь выход, которого нет.

Это только у писателей-фантастов тихий интеллигентный алкоголик пятидесяти лет от роду, неудачник и раздолбай, попав в безнадежную ситуацию, вдруг оттопырится и сыграет вам супергероя. Ну действительно, когда терять нечего, самое время совершать подвиги, да-да. Увы, у писателей-реалистов герой быстро понимает: кишка его тонка для приставки «супер».

Реального героя Климова Сергея Сергеевича, 1970 г.р., в/о, в/п, трясло, будто с лютого бодунища.

По счастью, здесь была не дурка, а деревня, таких слов, как «поражение эмоциональной сферы» тут не слыхали отродясь, и не услышат никогда, поэтому Климову просто сунули в руку стакан.

Чем опасны народные средства, и чем они же сильны: либо вовсе отбросишь копыта, либо станет легче.

Через минуту, отдышавшись, он подумал: везучий я сукин сын.

Полегчало.

***

А сколько их погибло, тех, кто провалился зимой, думал Климов, глядя за окно, где по сельской улице мела поземка. Тысячи. Кто в чистом поле, кто в лесу глухом, а самые невезучие — в двух шагах от спасения, посреди ночного города, — они падали наземь и замерзали, ничего не понимая. Думая, что это кошмарный сон, если думая вообще. Провал сильно бьет по голове. Такое помутнение сознания — просто себя не помнишь. Тихо-мирно заснул дома и вдруг очутился непонятно, где, непонятно, зачем, и, главное, непонятно, кто! Чтобы осознать хотя бы свое имя, нужен час-два, а у тебя