Владимир Тендряков - Сборник “Нефантасты в фантастике”. Рассказы и повести советских писателей. Том 19

Мак- Кинли (нащурясь) . Из огнемета продырявили?

Женщина. А-ах, какой ты!.. у тебя везде порядок! Нет, милый, сперва его проткнули штыком, а потом этой длинной рыжей струей… ну, как из паяльной лампы, я в кино видала.

Мак- Кинли. Слушай, у меня есть к тебе предложение!

Женщина, не отвечая, глядит на свет, у нее блестят глаза, одна блестинка зигзагом скользит по щеке.

Женщина. Что ж, ты прав… уж эти, наши не утихомирятся, пока не дожуют мир до конца. Как странно: сами же сперва зажгут, потом убегают… А интересно бы взглянуть, как они там устроятся! Извини, ты этот тоже пить не будешь?… верно, боишься билет потерять?

Диктор. Ну, Мак-Кинли, чокнись с ней за свое безумное путешествие!

И тот подчиняется совету, потому что лучшее средство от его противоречивых переживаний вряд ли представится ему впереди.

Мак- Кинли (колеблясь) . Слушай, а почему бы и тебе не отправиться туда?

Женщина (раздумчиво) . Думаешь, что и там будут в ходу блондинки? Кабы помоложе… видишь ли, милый, с годами я стала как-то меньше зарабатывать: на эту штуку мне может не хватить!..

Мак- Кинли. А если бы я тебе уступил свой билет? Он у меня почти в кармане, куплено отличное местечко в одной хорошей, теплой и толстой горе… Возьмешь?

Женщина (растерявшись) . Это в обмен на что же?… Не знаю, как-то щекотно. Может, ты и есть дьявол с мешком, — мне мать рассказывала, — скупаешь падшие души по кабакам? Душа хоть и рвань у меня, но, знаешь… все-таки боязно продешевить. Кроме нее, пожалуй, у меня вот только что на себе…

Мак- Кинли. А если просто так отдам, в подарок?

Женщина. Что же, тогда спасибо… (Недоверчиво и почти соглашаясь.) Но послушай, неужели у тебя, кроме меня, никого, никого больше нет в целом свете?

Мак- Кинли. Была одна. Ее увел моряк.

Женщина. Тогда налей мне… э, все равно чего! (Трудная борьба с собою, в течение которой она сутулеет и тускнеет у нас на глазах.) Нет, иди сам туда, один, в свою адскую дыру… Не хочу, мне туда не надо. Я желаю дотла сгореть здесь. Весь сор жизни должен выгореть здесь. И потом — одна очень несчастная, молчаливая, прекрасная такая женщина… ну, та самая, которая меня, между прочим, и на свет родила, она была… впрочем, теперь все это уж неважно! Она меня всегда учила, девчонку, когда выпьет, что настанет однажды страшный светлый суд над злом. Сомневаюсь, правда, что мне хоть малость перепадет от этого небесного переполоха, но, знаешь, мне непременно надо видеть, господин дьявол, как она полыхнет, вся эта жирная грязь — и мои клиенты, и вот тот усатый в том числе. Я с ним вчера… была. (Подавшись к м-ру Мак-Кинли через стол.) У меня, знаешь, даже какая-то странная мечта: вот так, накрепко, прижать его к себе, этот мир, чтобы он впился весь в меня, всеми своими колючками… да и сгореть вместе с ним, в обнимку, с проклятым. Ух, какой он! Хоть и скверный со мною, даже подлый иногда бывал, но, знаешь, какой-то порою трогательно милый… Я когда еще девчонкой была, то до слез его, ужасно как полюбила. (Навзрыд и сквозь зубы.) Да дайте же мне, голые вы все дураки, прикурить кто-нибудь!..

Все молча, с негодованием или с издевкой глядят на нее, нарушающую благопристойный порядок бара. Происходит быстрая и решительная перемена: что-то собачье, побитое появляется в облике внезапно протрезвевшей женщины, даже ростом становится меньше. С минуту она сидит, стараясь справиться с собой, привести себя в порядок, потом виновато вылезает из-за стола и, не подымая головы, семенит к выходу.

Женщина (обернувшись с полдороги, прищуренному бармену за стойкой) . Извините меня. Эд, вы же знаете, у меня не в обычае пить натощак, но, понимаете, этот негодяй мне всю душу растравил. Клянусь, больше никогда это не повторится, никогда!

Прежде чем исчезнуть в склизком, зеленоватом тумане за дверью, женщина останавливается спиною к нам — подкрасить губы. Когда она снова оглянется перед уходом — на всякий случай, не потребуются ли все же кому-нибудь блондинки, — уже гремит музыка и кружатся две-три пары. Женщина печально усмехается, царственно пожимает плечом на пьянство и невежество остающихся мужчин и уходит — прежняя, шикарная, даже загадочная издали.

Так, простившись с городом, с нескладной жизнью, с самим собой, наконец, м-р Мак-Кинли возвращается домой: спать. С утра начнутся хлопоты, хоть и приятные до некоторой степени, но все же тревожные, потому что связаны с отъездом, как-никак в трехсотлетнюю неизвестность.

Надпись. И вот началось: если накануне еле текло проклятое время, на другой день оно понеслось вскачь.

Кассир привычным летучим жестом вскидывает лотерейную квитанцию на просвет, потом выкладывает кучу денег одетому с иголочки м-ру Мак-Кинли, который расписывается, кивком благодарит за поздравление и уходит.

Теперь новоиспеченный счастливец — в конторе «Боулдер и K°».

Мак- Кинли (небрежно) . Вы считаете, что нет необходимости повысить срок пребывания у вас в подвале, скажем, до четырехсот лет?

Очередной ангел в окошке (оформляя ему документы) . Все статистические прогнозы показывают, что вашего срока, сэр, вполне достаточно. Да еще неизвестно, какие моды и порядки будут там, чтобы попасть в ногу с потомками!

М- ру Мак-Кинли вручается толстая контрактная книжка со множеством пунктов на всех языках мира. Оплата марками государственного налога. Почтительные поздравления служащих. О, если бы и на кладбищах так же приятно было поступающим навечно постояльцам!

Мак- Кинли. Благодарю вас. Сроки моего вселения указаны здесь?

Ангел. Начиная с полудня даты подписания контракта.

Мак- Кинли. Я буду вечно помнить вашу исключительную любезность…

Ангел в окошке. Покойной ночи, сэр.

Под вечер, перегруженный покупками, м-р Мак-Кинли возвращается домой для прощания с семьей квартирной хозяйки, которая заботилась о нем, как о родном, столько лет!

Мистер Мак-Кинли проводит свой последний вечер в семейном кругу своих хозяев. Это добрые, небогатые, честные и душевные труженики. Происходит вручение подарков остающимся, сверх того на стол, уставленный скромной снедью, м-р Мак-Кинли ставит принесенную им бутылочку вина, на прощание. И едва жилец присаживается к столу, тотчас трехлетняя хозяйская девчурка, не дожидаясь позволения, карабкается к нему на колени, как на горку. Пока идет застольный разговор, она деловито обследует содержимое карманов м-ра Мак-Кинли и вот извлекает из нагрудного на пиджаке кармана длинную золоченую святочную конфету. Она принимается за нее с удовольствием, однако без особого удивления, что такой продолговатый предмет умещался в столь тесном и коротком пространстве. Впрочем, так оно и должно обстоять у солидных волшебников.