Артур Дойл - Затерянный мир (сборник)

— Ну что, Челленджер, свершилось? Сумел-таки прославиться.

— Время покажет, — спокойно ответил профессор. — Однако, — прибавил он, оглядывая длинные лучи улиц, запруженные автомобилями и отравленными телами, — я не вижу больше причин для дальнейшего пребывания в Лондоне. Полагаю, что нам следовало бы возвратиться в Ротерфилд и посоветоваться, как провести оставшиеся нам годы с наибольшей пользой.

Я позволю себе описать еще только одну сцену, увиденную нами по дороге из Сити. Она тоже до сих пор стоит у меня перед глазами. На обратном пути мы зашли в старую церковь святой Марии, недалеко от которой мы оставили свою машину. Переступая через распластанные на лестнице храма тела молящихся, мы подошли ко входу и, толкнув тяжелую дверь, вошли внутрь. Нашим глазам предстало величественное и страшное зрелище. Церковь была битком забита стоящими на коленях людьми. В позе каждого сквозила униженная мольба. Столкнувшись в последний трагический момент лицом к лицу с реальностями бытия, с теми самыми поражающими наше воображения реальностями, которые мы в своей погоне за иллюзиями стараемся не замечать, но которые постоянно нависают над нами, насмерть перепуганные люди в панике бросились к стареньким церквушкам, где даже в лучшие годы не собиралось и половины прихожан, и там пали на колени и склонили голову перед неведомым, но вечно сущим. Теперь, униженно сгорбившись, люди испуганно жались друг к другу. Некоторые второпях даже забыли снять шляпы. Какой-то молодой еще человек в простой одежде, видимо, что-то говорил собравшимся, пока и его, как и всех остальных, не сразил яд. Добровольный проповедник повис на кафедре, болтаясь как выброшенная кукла. Вид у него был и смешной и трагический одновременно. Все это — и серая, пыльная полутемная церковь, и плотные ряды умерших в агонии людей, и тишина, вся картина напоминала кошмарный сон. Переговариваясь вполголоса, мы начали на цыпочках обходить церковь.

И вдруг меня осенило. В одном из углов церкви, недалеко от входа, я увидел старинную купель, а за ней, в глубокой нише — висящие колокольные канаты. «Почему бы, — подумал я, — нам не послать колокольным звоном по всему Лондону сообщение, о том, что есть люди, пережившие катастрофу». Добежав до ниши, я взялся за окованный металлом канат, потянул его и с удивлением обнаружил, что работа звонаря — очень нелегкое занятие. Мне не удалось раскачать язык колокола. Увидев мои бесплодные попытки, лорд Джон бросился ко мне.

— Вы просто молодчина, мой мальчик, — похвалил он меня и, сбросив пальто, принялся помогать мне. — Чертовски интересная мысль. Дайте-ка мне уцепиться получше.

Но даже вдвоем с лордом Джоном мы не смогли расшевелить язык. Только когда к нам присоединились профессора Челленджер и Саммерли, мы услышали высоко над головами металлический рокот, возвестивший нам, что колокол начал вызванивать свою величественную музыку. Мы надеялись, что наше послание, разносившееся над мертвым Лондоном, поможет нам отыскать собратьев по несчастью, переживших удар судьбы. Эта надежда, воплощенная в мощный металлический звон, согревала наши скорбные сердца. Мы еще сильнее налегли на канаты, то взлетая вместе с ними фута на два от пола, то, напрягаясь всем телом, стремительно падая вниз. Челленджер, самый маленький и толстый из нас, старался изо всех сил. Всю свою гигантскую силу он вкладывал в рывки, крякая при каждом усилии. И это кряканья и толстая фигура самого профессора делали его похожим на огромную жабу. Вот когда я пожалел, что среди нас нет художника. Запечатлеть бы эту сцену, когда четыре старых товарища, переживших множество опаснейших приключений, снова дружно выполняют великое предназначенье, ниспосланное судьбой. Попрыгав с полчаса, мы почувствовали, что устаем. Пот лил с нас градом, заливая глаза, руки и спины страшно болели. Перестав звонить, мы вышли на портик. Мы жадно оглядывали мертвые улицы, но все наши усилия оказались тщетными, в ответ на свой призыв мы не услышали ни звука, ни движения.

— Бесполезно! — воскликнул я. — В живых никого нет.

— Мы ничего больше не сможем сделать, — сказала миссис Челленджер. — Джордж, ради Бога, поехали назад в Ротерфилд. Еще час в этом ужасном мертвом Сити и я сойду с ума.

Молча мы влезли в автомобиль, лорд Джон развернулся, и мы направились на юг. Казалось, глава захлопнулась, и больше читать нам было нечего. Не знали мы в тот момент, что пройдет совсем немного времени и перед нами раскроются новые, еще более удивительные страницы.

Глава 6

Великое пробуждение

И вот я подхожу к финалу описания нашего странного приключения, затмевающего своим величием все остальные события, случившиеся не только в наших скромных, маленьких жизнях, но и в жизни всего человечества. В начале своего повествование я уже говорил, что во многовековой всемирной истории существования человеческой расы это необычайное происшествие недосягаемой громадой возвысится над жалкими холмиками всех прочих событий. Нашему поколению предназначена особая судьба — пережить все случившееся. Надолго ли запомнится этот урок, долго ли человечество будет сознавать, сколь оно ничтожно и усмирит ли свою гордыню — не знаю. Это покажет будущее. Думаю, безопасней будет сказать, что человечество никогда не вернется к прошлому. Никому не дано до конца осознать свою беспомощность и невежество, никто не увидит занесенную над ним длань. Всегда незримая, она обнаруживается только в один-единственный момент — когда приближается и прихлопывает забывчивого и самодовольного индивида. Смерть висит над нами постоянно. Гибель неизбежна и может нагрянуть в любую секунду. Мрачное присутствие теней, нависших над нашими жизнями давит на нас, но кто посмеет отрицать, что именно благодаря этим теням воспитываются в человеке здравомыслие и чувство ответственности, серьезное отношение к жизни и искреннее желание стать чище и лучше. Мрачные тени делают и нас, и само наше общество светлее. Ни одна секта, никакая догма не может подвигнуть личность на значительные изменения. Ни религии, ни партии не заставят человека произвести переоценку ценностей. Но все это способна сделать незримая тень. Одно только ощущение ее присутствия заставляет человека понять свое ничтожество и мелочность своих желаний. Влачить наше существование нам дают из милости, и это следует накрепко уяснить. Одно лишь легкое шевеление незримой длани, одно лишь маленькое дуновение холодного ветерка — и мы исчезли. Возможно, происшедшее с нами событие помогло человечеству понять, что его роль в мире — это роль статиста. Хорошо бы, если бы прозрение произошло. Кстати, я далек от мысли, что, став мудрее с пониманием своей незначительности, мы превратились бы в безрадостных созданий, влачащих унылое существование. Мудрость — не синоним печали. Многие согласятся со мной, что скромные сдержанные удовольствия нашего времени говорят о глубине понимания, о мудрости. Они доставляют больше радости, чем шумные бессмысленные застолья прошлых дней, не столь далеких, но уже совершенно нам непонятных. Жизни, бессмысленно растраченные в бесцельных визитах и приемах, в обустройстве домов, громадных и ненужных, жизни, выброшенные ради суетных хлопот, ради приготовлении и поедания изысканных кушаний. Как мне жаль их. Но все это теперь в прошлом. Человечество остепенилось и проводит время не в праздности, свидетельствующей о болезни духа, но в занятиях здоровых — чтении книг, слушании музыки. Люди посвящают больше времени семье, тихим задушевным беседам. Разумное время провождение, делающее человека мудрее, а его развлечения эмоционально богаче. Люди стали здоровее и счастливее, несмотря на то, что налоги существенно увеличились. Зато исчезла бедность, уровень жизни на островах значительно вырос.