Раненые звезды
В глубине помещения, за алтарём стояла большая позолоченная статуя спортивного поджарого мужика в одной набедренной повязке. Ну как поджарого – по марсианским меркам он был очень мускулистым. В руке мужик держал древнее марсианское холодное оружие – нечто среднее между мечом и глефой. Вторая рука была сложена в жесте, который среди верующих назывался «Знамение Секиры». Почему именно секиры я не знал – та штука, которая обычно изображалась в руке у божества, эта «глефа», называлась совсем по-другому. А вот полный аналог земной секиры в истории Марса встречался.
Напротив алтаря и статуи стоял ряд деревянных скамеек. Я не сразу заметил, что одна из них занята. А когда заметил – отступать было поздно. Камелия меня заметила.
- Привет! Ты никак помолиться? – она приветственно махнула рукой, - а я всё ждала, когда ты заглянешь. Ты верующий?
- Да, - поспешно ответил я, - то есть нет. Не знаю.
- Ты не слишком хорошо разбираешься в наших верованиях, верно? – сказала она. Мне не понравилось, как прозвучало слово «наших».
- Не было времени изучить, - сказал я, - да и желания, признаться, тоже.
- Ареса ещё называют Богом Последних Дней, - сказала Камелия, - да ты не стой в проходе, присаживайся. Поговорим.
Не знаю почему – но я её послушался, и занял соседнюю скамейку.
- Миф о конце света? – спросил я.
- Ага, - кивнула она, - ты догадался, или попалось где-то? Вообще-то о таком догадаться сложно, если не интересоваться специально.
- Догадался, - холодно ответил я.
- Кстати, антропологи считают, что само существование такого мифа в большинстве верований и у нас, и на Фаэтоне, доказывает искусственное происхождение нашей системы, и жизни на наших планетах.
- Вот как? – спросил я, - я глядел информацию по Фаэтону в сети. Там никакие верования не упоминаются вовсе. Зачем они холодным сумасшедшим убийцам?
Камелия вздохнула, потом взглянула на меня своими огромными анимешными глазами.
- Да брось. Ты же очень умный человек. Идёт война. Мы тщательно культивируем образ врага, потому что сами хотим выжить. Фаэтонцы – они почти наше зеркало. Да, более централизованы и склонны к авторитаризму. Но и только. У них тоже есть семьи, дети, чувства, планы на будущее… вот только нам лучше об этом забыть. Потому что мы вынуждены их уничтожать.
У меня даже челюсть опустилась от таких откровений.
- Ты… ты опасно близка к измене, - заметил я, - а я человек военный.
- Гриша, мы ведь в храме Ареса. Или ты не в курсе? – она засмеялась, - это единственное место на корабле, где нет следящих и подслушивающих устройств. На самом деле нет – я проследила. Для этого он и создавался. Я настояла в Совете, мотивируя заботой о брате. Но на самом деле мне очень нужно было такое помещение для разговора с тобой.
- Что ж… - осторожно заметил я, пытаясь переварить полученную информацию, - вот мы и говорим.
- Кто ты, Гриша?
Признаюсь, я давно расслабился, и уже не ожидал этого вопроса. Он застал меня врасплох. Я опустил взгляд, разглядывая собственные ладони, лихорадочно пытаясь выработать линию поведения, которая не привела бы меня в лабораторные застенки, или в психушку. Я даже забыл, что мы в космосе, на пути к Венере – соревнуемся с вражеским кораблём в скорости.
- Извини, - вздохнула Камелия, - это было слишком «в лоб». Давай я сначала о себе пару слов. Ты ведь за несколько месяцев просто не мог детально разобраться в нашей властной системе, да? Много не знаешь и не понимаешь. Тем более что информация тебе давалась дозированно. Наша Конфедерация – глубоко технократическое образование. Высшую политическую власть осуществляют учёные. Я и моя семья – потомственная элита. Мы входим в Совет. Это мне на стол попали данные твоего генетического анализа, ещё когда ты находился в криокамере, и консилиум оценивал возможность твоего оживления. И это я убедила остальных, что ты – наш сверхсекретный проект.
Я вздохнул, поднял взгляд, и, наконец, решился посмотреть ей в глаза.
- Зачем? – спросил я, - зачем ты это сделала?
- Одна из причин в том, - спокойно ответила Камелия, - что я сама не слишком религиозна. Я не хотела паники. Из большого состава Совета рано или поздно произошли бы утечки. Дело в том, что миф о конце света говорит, будто незадолго до него нас посетит марсианское воплощение Ареса. Тебя могли принять за божество, начались бы брожения в обществе – которые совсем некстати в условиях военного времени.
- А другая?
- Что – другая? – переспросила Камелия.
- Ты назвала одну из причин. Какие ещё есть?
- Ах, это, - она улыбнулась, - наша власть, как и любая власть в природе, неоднородна. Я принадлежу, скажем так, к прогрессистам. Я верю, что наша конфронтация с Фаэтоном имеет принципиальное разрешение. Мы способны разложить их культурно, если навяжем правила игры, установив перемирие. И мы к этому идём.
- А появление живого воплощения бога последних дней способно этот план разрушить… - произнёс я.
- Точно! – она кивнула, - был, конечно, вариант выдать тебя за шпиона фаэтонцев. И не оживлять. Но этого мне тоже не хотелось. Очень уж интересные у тебя гены.
- Да? – усмехнулся я, - и чем же?
- Мы не способны создавать конструкты такого уровня. И не будем способны ещё лет двести, - ответила Камелия.
- Значит, ты точно уверена, что я конструкт?
- В этом не может быть ни малейших сомнений, - она снова улыбнулась, - ты ведь успешно прошёл инициацию. И приобрёл такие возможности, которые мы не то что спроектировать – даже вообразить себе не могли. У тебя в мозгах теперь квантовый компьютер! Так кто ты, Гриша?
- А сама как считаешь? – наплевав на вежливость, вопросом ответил я, - у тебя ведь есть какие-то гипотезы? Раз ты неверующая.
- Есть, - она кивнула, - собственно, варианта всего два: ты или конструкт создателей. Или конструкт иной, очень высокоразвитой цивилизации, которая решила вмешаться, и оценить, что у нас тут вообще происходит.
