Юрий Брайдер - Гвоздь в башке

— Вот и оттянулись, — пробормотала Камелия, подползая к перевернутой коляске. — Говорила я тебе, дураку, что надо было все сразу употребить.

— Конечно, как всегда, виноват я. — Настромо потрогал свое разбитое лицо. Боли он действительно не ощущал. Так, саднило немножко.

— А кто же еще! Сколько раз тебе говорила — меня слушай.

— Не кипятись… С чем пришли, с тем и уходим.

— А синяки, а шишки? Тебе, похоже, еще и нос сломали.

— Заживет. Не в первый раз…

Ситуация складывалась такая, что я счел необходимым лишний раз напомнить о себе, а заодно и отдать долг вежливости.

— Сочувствую вам, — произнес я мысленно. — Но, к сожалению, помочь ничем не могу.

— Тогда лучше помолчи, — ответил Настромо без прежней учтивости. — Сам видишь, у нас и без тебя проблем хватает. Потом о нашем деле потолкуем. Время еще будет.

А между тем, как выяснилось впоследствии, на завершение всех земных дел ему оставались считанные часы.

Место, в определенных кругах известное как биржа, когда-то было стадионом. С тех времен здесь сохранились бетонные остовы трибун, развалины раздевалок и просто груды камней, на которые можно было присесть. Не все местные завсегдатаи сохранили способность долго держаться на своих ногах.

Пристроив Камелию среди скучающих дам, чей образ жизни не требовал уточнений, Настромо обошел биржу по периметру, изредка здороваясь с приятелями. Никто не предложил ему выпить, закурить или нюхнуть, а свою законную добычу — бутылку мерзкой сивухи, чудом уцелевшую в драке, он решил приберечь на самый крайний случай.

Изо дня в день здесь собиралась примерно одна и та же публика, причем работодатели мало чем отличались от рабсилы, разве что морды имели куда более гладкие да не спотыкались на каждом шагу.

Несколько раз на бывшую беговую дорожку выезжала патрульная лайба, но сунуться в гущу толпы никто из филинов не посмел. Клиентура здесь собиралась такая, что могли и выкидышем запросто пощекотать.

Скоро во всех членах Настромо появилась предательская дрожь, а глаза, и так полуслепые, заволокла едкая слеза. Уже еле переставляя ноги, он вернулся к Камелии.

Та, покуривая самокрутку, вела с приятельницами оживленную беседу.

— Как успехи? — спросил Настромо.

— Голяк, — ответила она беспечно. — Вот чувихи дали «бычок» добить. А у тебя что слышно?

Ничего, — буркнул он и вновь двинулся в обход биржи, уже не надеясь ни на что хорошее.

Скоро в толпе кого-то прирезали, и все бросились врассыпную, но не бегом, а энергичным прогулочным шагом. В возникшей давке Настромо ненароком столкнулся с неким типчиком, державшим, как говорится, нос по ветру, а руки глубоко в карманах.

Салонные церемонии были на бирже не в чести, однако Настромо на всякий случай проронил:

— Извини, друг.

Зашибленный минотавр никакой обиды не высказал, а, наоборот, повел себя так, словно они с Настромо были давними знакомыми.

— Привет! — воскликнул он, раскрыв объятия. — Сто лет не виделись. А я, между прочим, про тебя недавно вспоминал. Как ты хоть живешь?

— Как видишь, — горький вздох Настромо был красноречивее любых слов.

— Да-а… Видок у тебя такой, что покойник не позавидует, — посочувствовал незнакомый знакомец. — Совсем доходишь… На, глотни пока «колес».

Настромо покорно сунул в рот несколько таблеток, которые вполне могли оказаться стрихнином или мышьяком. Не было сил даже на то, чтобы запить их чем-нибудь. Пришлось копить слюну.

Полегчало уже через пару минут — от сердца отлегло, в голове прояснилось, предательская дрожь прекратилась.

— Спасибо, — сказал он, пытаясь получше разглядеть своего благодетеля.

Тот продолжал радостно скалиться, вспоминая о совместных пьянках и общих подругах, однако Настромо мог поклясться, что видит его впервые. Да и разница в возрасте ставила под сомнение самую возможность их прежней дружбы. Или парень принимал его за кого-то другого, или просто ломал комедию. Впрочем, принципиального значения это не имело. Психов на бирже было еще больше, чем мошенников, и с ними приходилось ладить.

— Работу ищешь? — участливо поинтересовался странный паренек.

— Не отказался бы. А что — есть предложения?

— Могу свести с одним заказчиком. Работа плевая, деньги большие.

— Почему сам за нее не возьмешься?

— Работа для двоих. Ты со своей бабой — идеальная пара.

— Про бабу мою ты откуда знаешь? — до Настромо стало наконец доходить, что эта встреча отнюдь не была случайной.

— Откуда надо, — отмахнулся паренек, который, похоже, был обыкновенным уличным посредником, сводившим вместе нужных людей. — Так ты берешься?

— Сначала объясни, что это за работа.

— Ну ты и любопытный! — парень от досады аж глаза закатил. — Я ведь уже говорил — ничего сложного. Храм Антея знаешь?

— Антея Землепроходца или Антея Гераклоборца?

— Гераклоборца.

— Знаю. Только туда чесать и чесать. Это при моем-то здоровье.

— Не волнуйся, подбросят вас. В храме скоро начнется служба. У них там сегодня какая-то памятная дата. Пускают всех, а особенно убогих. Но на дверях будет шмон. Не исключено, что даже рамку поставят, как в аэропорту. Проверят, конечно, и вас с бабой. А потом запустят внутрь.

— В чем же здесь фокус?

— Фокус в том, что мы в вашей каталке аккумулятор поменяем.

— Его там уже нет давно.

— Тем более. Аккумулятор будет как настоящий, никто не придерется.

— Но не настоящий, — уточнил Настромо.

— Тебе какая разница! Когда служба начнется, ты аккумулятор снимешь и затолкаешь в какое-нибудь укромное местечко, но желательно поближе к алтарю. Считай, что дело сделано. Сразу после этого сматывайся. Получишь столько, что на год безбедной жизни хватит. А если будешь экономить, то и на два.

— В аккумуляторе, надо полагать, спрятана бомба.

— Не совсем. Петарды для страха да слезоточивый газ. Это для тех гадов, которые в храме соберутся, вроде первого предупреждения. Пусть притихнут и не мешают жить хорошим людям.

— Даже если взорвутся одни петарды, все равно начнется паника. А тут еще газ… Детей затопчут.

— Не будет там детей. Сам увидишь, кто в храм Гераклоборца ходит. Одни отморозки. Новый порядок мечтают установить. Хотя это не твоего ума дело.

Действительно, уму Настромо было сейчас уже не до чужих проблем — новая волна отупляющего недомогания быстро распространялась в его теле, гася все человеческое и возбуждая все скотское. Таблеточки, которыми его угостили, были с подвохом — расслабляли хорошо, но действовали недолго.

Уже согласный в душе на любую подлость, Настромо продолжал кочевряжиться: