Владимир Губарев - Гея: Альманах научной фантастики

— Я рассмотрю вашу просьбу, — бросил граф, вскакивая в седло, — а вы пока передайте весь металл казначею и приготовьте инструмент к отправке во дворец. Не исключено, что вам придется переехать туда.

Вернувшись во дворец, государь отдал некоторые приказания. Воля же великого Раймунда исполнялась столь быстро и точно, что порой бывала исполнена прежде, нежели высказана. Не удивляйся тому, простодушный читатель, но знай, что предки наши были мудрее своих потомков.

Так что уже через два часа, спустившись по винтовой лестнице в подземные казематы, маркграф нашел там и выкованные куски железа, и инструмент, и самих алхимиков, связанных по рукам и ногам, с кляпами, вбитыми в растянутые рты.

При виде государя Септимус завозился, елозя скрученными за спиной руками по шершавому камню, а Берг издал носом неопределенный протяжный звук, не то стон, не то задушенный кляпом смех.

— Приветствую тебя, любезный друг, — мягко сказал граф, подходя к Септимусу и касаясь его носком узкого, расшитого серебряной канителью башмака. — Мне крайне жаль, что нам приходится встречаться здесь и при таких прискорбных обстоятельствах. Конечно, я мог бы просто умертвить вас, но разум и совесть не позволяют мне этого. Ты мудрый, мыслящий человек, то, что я назвал бы солью земли, в этом ты равен мне. Да-да, я сам признаю, что мы равны, хотя ты и лежишь в грязи. В конце концов царских путей в геометрию нет, и все мы учили латынь по Теодолету. Внешность обманчива, важна душа, ты, как лицо духовное, знаешь это. Поэтому было бы бесчеловечно убить тебя, не объяснив причин.

Септимус вновь завозился и глухо замычал, вращая глазами.

— Не трудись, друг мой, я и так знаю, что ты можешь мне сказать, — заверил его граф. — Сначала пункты успокоительные. Примо — я верю, что вам открылся способ естественного алхимического получения истинного железа. Эрго — с вас снимаются подозрения в обмане. Секундо — я не вижу в вашем искусстве ничего противоречащего божьим установлениям и противного его воле, с вас снимаются обвинения в чернокнижии. Теперь вы спросите, что послужило причиной столь сурового наказания, и я отвечу: вы невиновны. Единственная твоя беда — чрезмерно пытливый разум, не желающий считаться с некоторыми запретами. Он-то и привел тебя к столь прискорбному концу. Слушай же! Вы хотели облагодетельствовать мир, сделать всех богатыми…

Септимус напрягся и отрицательно замотал головой, а Берг протестующе заревел, словно бык, приведенный на бойню и почуявший запах крови.

— О?.. — удивился государь. — Ты еще разумнее, чем показалось вначале! Значит, ты понимаешь, что железо обесценится и станет простым металлом. Но скажи в таком случае, кому оно будет нужно? Государи обеднеют, торговля нарушится, но во имя чего? Когда-нибудь все вновь придет к норме, и что же выгадают потомки в результате такого потрясения? Финансы расстроены, там, где ныне платят унцию железа, будут отдавать фунт и более золота либо серебра. Сделки затруднятся, и купцы первыми проклянут тебя. А ведь именно на купцах держится благосостояние просвещенного государства. Какие же блага принесет подданным дешевое железо? Медь и олово изгонят его с кухонь и столовых, а золото и серебро — из ювелирных лавок. Подумай, любезный, ведь железо вовсе не красиво и ценится только за свою редкость! И все же есть одна область, где подобное изобретение примут с радостью. Оружие! Ты мирный человек, Септимус, так скажи: тебе не страшно? Я полжизни провел в седле, но все же едва не поседел от мысли, во что превратится мир, полный железа… Бронза, сваренная с должным количеством бериллов, конечно, прочнее и лучше подходит для изготовления пик и секир, но ведь железо будет дешево! Никто больше не станет пахать землю и пасти овец, оголтелые толпы мародеров начнут шататься по стране и рвать друг у друга остатки добычи. Благородное искусство войны отойдет в предание, оружие будет в руках черни, и подлый удар в спину зачтется великим подвигом. И все оттого, что ты, Септимус, обратил свой взор на болота! Может быть, скажешь ты мне, все будет вовсе не так. Многочисленные и хорошо вооруженные войска изгонят бандитов и охранят труд земледельцев, которым орудия из нового материала принесут невиданную пользу и процветание… Увы! Человек подл и неблагодарен, а из кос слишком легко получаются ножи. Чтобы перековать орала на мечи, вовсе не надо быть ученейшим Септимусом.

Лежащий монах только вздохнул чуть слышно и закрыл глаза.

— Ах, не перебивайте же меня! — в нетерпении вскричал Раймунд. — Вам была дана полная возможность говорить в свою пользу, перечислять те области, где сие пагубное открытие могло бы показать себя с хорошей стороны. Теперь буду говорить я! Помимо потрясений преходящих будут утраты невосполнимые. Погибнут старинные произведения гениальных ювелиров. Сделанные из никчемного феррума, кому будут нужны эти украшения? Исчезнут целые ремесла, запустеют цветущие области, никто больше не пойдет в пустыню на поиски упавших небесных камней, одни дикари будут бродить по бесплодным пескам. Зачахнут науки, да-да, твои любимые науки зачахнут! Ныне сотни астрономов сидят у зрительных труб, ожидая появления болида, кому он будет нужен завтра? Опытнейшие и искушенные в арифметических действиях ученые рассчитывают время появления падающих звезд. К чему?! — государь замолчал и отер с чела пот. Алхимики лежали недвижимо.

— Что ж ты молчишь? — спросил государь. — Тебе нечего сказать! Вот потому-то я скрепя сердце решил умертвить тебя и твоего подручного, а заодно и шпиона, он уже мертв. Так что никто не узнает, получили ли вы земное железо и как вам это удалось. Прощай! — с этими словами маркграф вышел. Алхимики словно не заметили его ухода. Септимус лежал, закрыв глаза, а в темных зрачках Берга никто не сумел бы прочесть его мысли, да никого это и не интересовало.

С того дня прошло без малого полгода, когда однажды, ранним утром, государь был поднят с постели перепуганным казначеем. Со слитками и инструментом алхимиков произошло нечто непонятное. Их густо покрывал рыжий налет, наподобие той зеленой пленки, что ложится на старую медь. Раймунд взял в руки удивительный молот Берга. На ладонях остались желтые пятна. Государь презрительно усмехнулся и промолвил:

— Все-таки я оказался прав. Истинное железо не ржавеет. А это, — обратился он к казначею, — вычистить до блеска, набить из него полновесной монеты и тайно пустить в обращение.

И, помолчав, добавил:

— Деньги чеканьте французские.

И эта последняя фраза более всего убеждает историка, что все вышерассказанное является чистой, неприукрашенной правдой.