Дмитрий Янковский - Третья раса

– Леська-принцесска, – показала Молчунья по слогам, потому что специального знака для слова «принцесска» в Языке Охотников не было.

– Да. А Поганка – самая большая собака на свете.

– И живет в аду. – Молчунье понравилась моя аналогия. – А как ты намерен нырнуть?

– Вечером Долговязый даст нам по капсуле флюгостата. Не глотай. Это противогрибковый препарат. Без него грибок продолжает жить в крови, хоть и в меньших количествах, чем когда сахару полно. За ужином надо под видом чая замешать густой сахарный сироп и выпить. Дыхание остановится, но нельзя Долговязому это показывать. Ночью, когда все уснут, нырнем.

– Без фальшфейеров, без связи?

– А есть выбор?

– Но у нас ведь даже нет согревающего и защитного геля! – она жестикулировала очень горячо, умела бы говорить, кричала бы.

– Нет, – согласился я. – Придется взять балласт потяжелее, чтобы быстрее преодолеть этот проклятый километр,

– Не получится. Вода очень холодная. Умрем от переохлаждения.

– Не умрем, – начал прикидывать я. – Если нырнем с хорошим балластом, то будем уходить на глубину со скоростью около трех метров в секунду. Ускорения, понятное дело, не дождешься, среда очень плотная, поэтому рассчитывать надо именно на эту скорость. Тогда каждую минуту будем погружаться на сто восемьдесят метров. До полукилометра вода имеет температуру градусов шестнадцать, не ниже. Не очень приятно, конечно, но час можно прожить без особого вреда для здоровья. Нам часа не надо – пятьсот метров преодолеем за три минуты. От этого с нами ровным счетом ничего не случится. Дальше хуже – с четырехсот метров водичка пойдет похолоднее, градусов пять, и уже до самого дна. То есть три минуты такого удовольствия нам обеспечено. На самом деле чуть больше, поскольку в слое ила придется выходить на сигнал радиомаяка, а затем ждать открытия шлюза. Будем считать – пять минут. А предельное время пребывания в такой воде десять минут.

– Почти предел, – поежилась Молчунья.

– Ну как почти предел, если это только половина времени?

– Не забывай, что почти всю дорогу вода будет шестнадцать градусов, а это тоже не жарко.

– Я говорю не о комфорте, а о физиологическом пределе. К этому порогу мы не подберемся. Холодно будет, но смертельной опасности нет.

– Это если мы сразу найдем «Валерку», – уточнила Молчунья. – На всплытие времени уже не хватит. Замерзнем.

– Не бойся, не заблудимся, – улыбнулся я. – Выйдем точно на цель. По маяку наводиться значительно легче, чем по указаниям Майка.

– А монитор от маяка?

– Это мне предоставь, – я подмигнул ей, прекрасно зная, как достать монитор. – Может, еще и гарнитуру для связи достану.

– Стянешь у Долговязого?

– Точно. Во время ужина.

– Рискуем, Копуха.

– Знаю. Но ты представь, каково сейчас Лесе в тюрьме.

Этот довод подействовал, но я знал, что не он был решающим. Как бы хорошо Молчунья к Леське ни относилась, а своя рубашка ближе к телу. Молчунья хотела убить Поганку и освободить таким образом Жаба от безумной охоты. Я ее понимал.

Перед ужином Долговязый выдал нам капсулы с флюкостатом, как я и предполагал. Мы с Молчуньей сунули их за щеку, но глотать, ясное дело, не стали. Выплюнули, как только оказались у Долговязого за спиной. Первый этап подготовки на этом можно было считать успешно законченным. Гораздо труднее на глазах отставника оказалось высыпать в чай и размешать солидную порцию сахара. Вот тут-то я впервые и оценил всю прелесть сговора с Молчуньей! Одному мне бы ни при каких обстоятельствах подобный фокус не удалось провернуть. А так, пока она занимала Долговязого соображениями по запуску «Валерки», я спокойно размешал свою дозу. Затем пришел мой черед проводить отвлекающий маневр, но я справился с этим не хуже.

– Не боишься, что Жаб доберется до «Валерки» раньше нас? – спросил я.

Видно было, что вопрос Долговязого задел, но я как раз на это и рассчитывал.

– Фигня, – сказал он сквозь зубы. – Жаб еще в шортики писался, когда я уже знал о модифицированном дрожжевом грибке. Или, по-твоему, он на километр с комплектом номер один нырнет?

– Зря ты его недооцениваешь. У него наверняка была возможность узнать про грибок. И он у него есть, я более чем уверен.

На самом деле, после обнаружения нейрочипа в голове, я несколько раз задумывался о том, как Жаб реагирует на те или иные мои слова, когда слышит их. Чем дальше, тем чаще мы вспоминали его в разговорах и говорили ведь, что называется, за глаза, от всей души. Чего он только не наслушался с того времени, как мы встретились с Долговязым на «Тапрабани»! Только маньяком его раз двадцать назвали, если не больше, А он сидит себе, поглядывает на монитор, куда транслируется сигнал из моего зрительного поля, да посмеивается. Это в его стиле – посмеиваться. Потому что хорошо всегда смеется только тот, кто смеется последним.

– Слушай, Копуха! – разозлился Долговязый. – Не надо мне тут про Жаба заливать, ладно? Ты его сколько знаешь? Год с ним охотился, да? А я несколько больше. Он хитер, спору нет, но я тоже не пальцем деланный. К тому же для гарантии я велел Молчунье входной код на шлюзе сменить.

Мне показалось, что в это момент явственно послышался хохот Жаба за монитором. Молчунья как раз закончила размешивать сахар. Но второй этап операции рано было считать успешно законченным, пока мы не справимся с остановкой дыхания. Чтобы этот момент скрыть, надо иметь недюжинную силу воли. За себя я не волновался, главное, чтобы Молчунья не подкачала.

Мы с ней подождали, когда чай остынет, чтобы выпить его весь в несколько глотков. Долговязый уселся к терминалу просматривать новости. Дикторы разных каналов не уставали мусолить историю Леськи, распаляя во мне необходимую для решительных действий злость.

По мере того, как грибок плодился в крови, сердце начинало сбавлять обороты, а в глазах потемнело. Изобретатели этих дрожжей могли бы позаботиться, чтобы, кроме кислорода, выделялся хоть какой-нибудь стимулятор сердечной активности. А то так недолго и ласты откинуть! Я глянул на руки и увидел жуткую синеву под ногтями. Молчунья тоже сидела бледная, как смерть, со стиснутыми кулаками. Только через минуту сердце вернулось к нормальному ритму, после чего кожа приобрела привычный цвет. Я показал Молчунье поднятый вверх большой палец. Она отведала чуть заметной улыбкой.

Я встал с таким видом, словно собрался в гальюн, но на самом деле мне предстояло провернуть самую рискованную часть операции, если не считать погружения как такового, – украсть монитор радиомаяка из каюты Долговязого. В ушах все еще молотил паровой молот пульса, а я уже пробирался по трапам и коридорам, держась ладонью за переборки. Встретился моряк из команды, я ему улыбнулся и проследовал дальше.