Стивен Бакстер - Свет иных дней

«Эта луна, – мелькнула мысль у Давида, – больше похожа на яйцо, сваренное вкрутую. Сварили, а потом долго били по скорлупе ложкой».

Эта луна представляла собой ледяной шар. Гладкость поверхности говорила о том, что сравнительно недавно здесь произошло глобальное таяние, вызванное, по всей вероятности, нелепым расширением большой звезды, а гребни были швами в тех местах, где столкнулись ледяные глыбы. И наверное, как на спутнике Юпитера Европе, где-то под ледяной поверхностью этой луны таилась незамерзшая вода – древний океан, и теперь способный служить колыбелью возрождения жизни…

Давид вздохнул. Никто этого не знал. А именно сейчас ни у кого не было ни времени, ни средств для того, чтобы попытаться это выяснить. Просто было слишком много дел, нужно было посетить слишком много мест.

Но не каменистая планета, не ее ледяной спутник и даже не странная двойная звезда, а нечто более грандиозное, лежащее за пределами этой маленькой звездной системы, привлекло сюда Давида.

Он повернулся и посмотрел вдаль.

Туманность раскинулась по небу.

Это было смешение цветов – от яркого бело-голубого в середине, за которым следовали зеленый и оранжевый, до торжественных фиолетового и красного на периферии. Это походило на гигантский рисунок акварелью. Цвета так плавно перетекали один в другой. Давид различал в этом облаке слои – текстуру, полосы теней, из-за которых туманность выглядела на удивление объемно. А в ее середине лежала еще более тонкая структура.

Самым поразительным в наружной конструкции была картина, сотканная темными пылевыми тучами. Эти тучи лежали на фоне светящейся массы в виде громадной буквы V. Казалось, будто гигантская птица раскинула черные крылья над пламенем. А под силуэтом птицы, будто искры из горящего костра, рассыпались тонкой вуалью звездочки, они отделяли черный силуэт от светящегося облака. Величественная река света – галактика – обтекала туманность и продолжала путь.

Давид поворачивал голову вправо и влево и никак не мог окинуть взглядом космическую структуру. То она казалась такой близкой, что как будто протяни руку и прикоснешься. Что-то наподобие гигантского барельефа-модуля, в который можно войти и походить внутри его. То отступала и уходила словно бы в бесконечность. Давид понимал, что его воображения, привыкшего к тысячекилометровой шкале земной перспективы, недостаточно для того, чтобы постичь такие грандиозные расстояния.

Если бы можно было перенести Солнце в центр этой туманности, то люди смогли бы создать межзвездную империю и не нужно было бы пытаться долететь до ближнего края звездного облака.

Давида охватило неожиданное ощущение чуда. «Мне повезло, – подумал он, – что я живу в такое время. Настанет день – и какой-то обладатель червокамеры проникнет под ледяную корку этой луны и узнает о том, что у нее в середине; а может быть, целые бригады исследователей примутся за изучение поверхности этой планеты и найдут там какие-то реликвии прошлого».

Он завидовал глубине познаний этих ученых из будущего. И все же он знал, что они наверняка будут завидовать его поколению. Летя вперед вместе с расширяющейся границей действия червокамеры, Давид находился здесь первым, а таким больше никто в истории похвастаться не мог.

«Давно. Японская лаборатория. Там, где он клонировал тигров для разных знахарей. Хетер была всего лишь суррогатной матерью. Давид все просмотрел с помощью червокамеры. А потом начался этот контроль над твоим разумом. Хайрему не нужны были больше ошибки…»

«Хетер. Я не почувствовал родства. Теперь понятно почему. Как грустно».

Кейт казалось, что она ощущает пульс в невидимой руке, прикасающейся к ее ладони.

«Да, грустно. Очень грустно».

И тут вдруг со стуком распахнулась настежь дверь.

Вошла Мэй Уилсон с пистолетом. Не раздумывая, она выстрелила два раза – по обе стороны от Кейт. Пистолет был с глушителем, выстрелы прозвучали негромкими хлопками.

Послышался вскрик, в воздухе повисло пятно крови, а второе пятно было похоже на маленький взрыв – в том месте, где пуля вылетела из тела Бобби.

Кейт попыталась встать. Но в затылок ей уперлось дуло пистолета Уилсон.

– Даже не думай об этом.

Плащ-невидимка Бобби рассеивался. Вокруг его ран образовались большие концентрические круги искажения пространства и теней. Кейт видела, что он пытается добраться до двери. Но там его поджидали охранники из службы безопасности Хайрема, он при всем желании не мог уйти.

Но вот появился и Хайрем собственной персоной. Его лицо было искривлено гримасой, за которой стояли непонятно какие чувства. Он зыркнул на Кейт, на лежавшего на полу Бобби.

– Я знал, что ты не удержишься. Я поймал тебя, маленький кусок дерьма.

Кейт не выводили из кубика-одиночки… сколько же времени ее не выводили? Тридцать, сорок дней? Теперь она ужасно непривычно, беззащитно чувствовала себя в похожих на пещеры, тускло освещенных помещениях «Червятника».

Выстрелом Бобби пробило плечо, разорвало мышцы, раздробило кость, но – по чистой случайности – он остался жив. Медики, обслуживавшие персонал «Червятника», хотели сделать Бобби общий наркоз, когда обрабатывали его рану, но он, глядя на Хайрема в упор, от наркоза отказался и перенес боль, оставаясь в полном сознании.

Хайрем первым шествовал по безлюдному проходу мимо безмолвного громоздкого оборудования. Уилсон и прочие охранники шли, взяв Кейт и Бобби в кольцо. Некоторые шли позади и наблюдали за пленниками. Они словно бы давали понять, что о побеге и думать нечего.

Хайрем, погрузившийся в размышления о том, что задумал, вид имел опасливый, по-крысиному загнанный. Он сопровождал ходьбу странными, то и дело повторяющимися движениями. Это был человек, который слишком много времени проводил в одиночестве.

«Он сам – субъект эксперимента, – невесело думала Кейт, – человек, лишенный компании, боящийся темноты, подверженный постоянным, наполненным разной мерой враждебности взглядам населения всей планеты».

Его словно бы со всех сторон окружали их невидимые глаза. Его упорно разрушала машина, которую он и представить себе не мог. Он, наверное, даже теперь не понимал, каковы все последствия этого изобретения. Кейт стало даже немного жаль его: она осознала, что во всей истории человечества еще не было человека, который имел больше прав на паранойю.

Но она ни за что не смогла бы простить его за то, что он сделал с ней – и с Бобби. И еще она понимала, что у нее нет ни малейшего представления о том, как Хайрем намеревался с ними поступить теперь, завладев сыном.