Стивен Бакстер - Свет иных дней

Артур Кларк, Стивен Бакстер

Свет иных дней

Бобу Шоу

Разве это невозможно, часто гадаю я, чтобы то, с чем мы расстались слишком пылко, возобладало неким собственным опытом, не зависящим от нашего разума, и фактически продолжало существовать? А если так, разве не станет возможно со временем создать некое устройство, с помощью которого мы смогли бы все это включать? … Вместо того чтобы припоминать тут – сцену, там – звук, я воткну вилку в розетку и стану слушать прошлое…

/Пролог/

Бобби видел Землю целиком – такую безмятежную в клетке серебряного света.

Синие и зеленые линии вонзались в новые пустыни Азии и североамериканского Среднего Запада. Искусственные рифы мерцали в Карибском море – бледно-голубые на фоне темно-синих океанских глубин. Огромные умные машины трудились на полюсах, восстанавливали атмосферу. Воздух был прозрачным, как стекло, потому что теперь человечество добывало энергию напрямую из ядра Земли.

И Бобби знал, что, если бы он только захотел, ему достаточно было бы всего лишь усилия воли – и он смог бы повернуть время вспять.

Он бы увидел города, цветущие на мирной поверхности Земли, вспыхивающие и исчезающие, будто ржавые капельки росы. Он бы увидел растения и животных, изображения которых уменьшались и сворачивались, – так лист дерева снова стал бы почкой. Он увидел бы медленный танец материков, увидел бы, как Земля вбирает первобытный жар в свое железное сердце. А сейчас перед ним представал мерцающий и увеличивающийся в размерах шар жизни и разума, внутри которого было заперто прошлое, как мошка, застывшая в янтаре.

Долгое время на этой процветающей и растущей Земле, погруженной в Знание, мирно обитало продвинутое человечество. А в те годы, когда родился Бобби, мир даже невозможно было себе представить.

А все произошло из-за амбиций одного-единственного человека – желчного, нехорошего человека, который даже был не в силах понять, до чего могут его довести мечты.

«Потрясающе», – подумал Бобби.

Он смотрел в свое прошлое, в свое сердце.

/Часть первая/

АКВАРИУМ С ЗОЛОТЫМИ РЫБКАМИ

Мы… знаем, как жестока порой правда, и гадаем, не более ли утешителен самообман.

/1/

ДВИГАТЕЛЬ КАЗИМИРА

Вскоре после рассвета Виталий Келдыш неловко втиснулся за руль своей машины, включил смарт-драйв, и машина унесла его от обшарпанной гостиницы.

Улицы Ленинска были пусты, дорожное покрытие потрескалось, многие окна были заколочены досками. Он вспоминал, как выглядел Ленинск на пике своей активности, году в тысяча девятьсот семидесятом – кипящий жизнью научный городок с населением в несколько десятков тысяч человек, со школами, кинотеатрами, плавательным бассейном, стадионом, кафе, ресторанами и гостиницами. Даже собственная телевизионная станция здесь была.

И все же, когда Келдыш выехал из города по дороге, уводящей на север, на глаза ему попался старый синий указатель с белой стрелкой: «НА БАЙКОНУР». Оно все еще сохранилось, это старинное обманчивое название. И до сих пор здесь, в пустынном сердце Азии, русские инженеры строили космические корабли и запускали их в космос.

«Вот только, – с грустью подумал Виталий, – недолго осталось этим заниматься».

Наконец взошло солнце и прогнало с неба звезды: все, кроме одной, самой яркой. Она двигалась неестественно медленно и лениво над горизонтом на юге. Это были останки Международной космической станции, сооружение которой так и не было завершено, а в две тысячи десятом году ее совсем забросили, после катастрофы престарелого шаттла. А станция все еще летала вокруг Земли – нежеланная гостья на давно закончившейся вечеринке.

Сразу за городом начиналась пустыня. Виталий проехал мимо верблюда, смиренно стоявшего на обочине. Рядом с ним стояла старушка-оборванка. «Подобную картину, – подумал он, – я мог бы увидеть в этих краях когда угодно за последнюю тысячу лет». Казалось, все великие перемены – политические, технические и социальные, пронеслись по этой земле и словно бы ее не задели. Впрочем, возможно, все именно так и было на самом деле.

Но раннее весеннее солнце светило все веселее, и степь зеленела и пестрела ярко-желтыми цветами. Виталий опустил боковое стекло и попытался различить аромат цветущих лугов, который он так хорошо помнил. Однако обоняние, испорченное долгими годами курения, его подвело. Как обычно в это время года, его охватила грусть. Травы и цветов скоро не станет, весна в степи была короткой – столь же трагично короткой, как сама жизнь.

Он подъехал к границе.

Здесь в небо смотрели стальные башни, здесь возвышались гигантские бетонные ангары. Космодром – гораздо более обширный, чем его западные соперники, – простирался на несколько тысяч квадратных километров посреди пустыни.

Большая часть космодрома сейчас, правда, была заброшена, и высокие пусковые установки медленно ржавели – медленно, поскольку воздух здесь был очень сухой, – или их растаскивали для своих нужд местные жители как с разрешения начальства, так и вовсе без оного.

Но сегодня возле одной взлетной площадки кипела деятельность. Виталий видел техников в защитных костюмах и оранжевых касках, суетящихся около величественной пусковой установки. Они походили на приверженцев какого-то культа, собравшихся у подножия божества-колосса.

От башни управления полетом донесся голос: «Gotovnost desyat minut»[1]. Десять минут. Пошел обратный отсчет.

От автомобиля до наблюдательной платформы идти было недалеко, но Виталий сильно устал. Он пытался не обращать внимания на то, как колотится его возмущенное сердце, как покалывает кожу от пота на лбу и шее, как тяжело дышится, а еще – на упрямую боль, сковавшую плечо и затылок.

Он прошел на свое место. Те, что уже собрались, поприветствовали его. Это были упитанные и благодушные мужчины и женщины, которые в этой новой России беспрепятственно курсировали между законными властями и смутным андеграундом. Были тут и молодые инженеры – эти отличались по-крысиному голодными лицами. Голод терзал родину Виталия после распада Советского Союза.

Он ответил на их приветствия, но с радостью предался одинокой анонимности. Мужчинам и женщинам из этого сурового будущего не было дела ни до него, ни до его воспоминаний о лучшем прошлом.

Не переживали они особо по поводу того, что должно было произойти здесь. Болтали о событиях, происходящих далеко отсюда: о Хайреме Паттерсоне и его «червоточинах», о его обещании сделать Землю прозрачной, как стекло.