Владимир Михайлов - Кольцо Уракары

Мне были знакомы эти глаза. И знаком изгиб светившихся под ними губ.

— Э… — начал было я. Но меня прервали:

— Тес…

Я почувствовал, как меня берут под руку и увлекают за собою. Не к выходу, около которого я стоял, но прямо в беснующуюся, топочущую и, как я теперь понял, поющую что-то (а вернее, просто орущую) толпу. Толчки — локтями, плечами, задами — со всех сторон обрушились на меня — как доставали они и любого другого, и того человека, за которым я следовал, в том числе. Он шепнул мне на ухо — странно, что я разобрал эти слова в не утихающем громе:

— Потерпи, не обращай внимания…

Я последовал совету. И мы прошли еще несколько метров и остановились, как мне показалось, в самом центре сутолоки. Я только собрался возразить, как почувствовал, что в руку — ту, за которую меня придерживали, — суют что-то — маленькое, плоское, жесткое:

— Спрячь хорошо. Этого не должны найти.

— Что?..

— Просили передать от "Т". Они довольны. Теперь слушай…

Шепот в самое ухо я слушал примерно с минуту. Закончился же он словами:

— Теперь кричи!

— Что?

— Ори что попало. Тут надо, как все…

И я заорал. Пользуясь тем, что все равно никто не разберет, кричал я то, что никак нельзя услышать в приличном обществе. Может показаться странным, но я почувствовал, что на душе становится легче. Я уподобился толпе, и уже без обиды принимал толчки и пинки, пока мы, вновь двинувшись, пробирались к выходу. Но при этом я все еще ничего не понимал.

— Слушай, как ты…

— Что? Не слышу.

— Я говорю: как ты тут оказалась? И что ты знаешь о…

— Эй! Где ты?

Но она исчезла, и пытаться разыскать ее глаза и губы в этом столпотворении нечего было и надеяться. Да и времени у меня оставалось все меньше.

Единственное, что мне удалось тут найти, была дверь — не та, правда, через которую я вошел, но эта ведь и должна была вывести меня отсюда. Здесь, однако, выхода на улицу не оказалось — зато начиналась лестница, ведущая наверх.

Так мне и было сказано. Я поднялся. Лестница привела в тесный коридорчик с несколькими дверями, на них были таблички — как в любой конторе. Я попробовал их одну за другой; все оказались запертыми. В том числе и та, что, по данному мне наставлению, была нужна. Пришлось применить силу; тонкая пластина не выдержала атаки. За ней оказалась тесная комнатка, два конторских стола с обычной оргтехникой, два стула, но, главное, что я и искал, — стандартная дверца давно знакомого облика. За ней должна была оказаться ВВ-кабина. Я всей душой надеялся, что так и будет: не для того же меня вытащили сюда, чтобы просто обмануть. Я распахнул дверцу, да, все было на месте, включая пульт и дисплей, на котором нужно было установить маршрут переноса. Куда?.. На мгновение мелькнула мысль: а не послать ли все куда подальше и не вернуться ли на Теллус — пусть тоже не совсем безопасный сейчас, но там мне куда лучше известны ходы и выходы… Я подбил эту мысль, как птицу на лету, и она сгинула. Нет, начатое будем доделывать до конца. Серпа — вот что мне нужно и куда я намерен незамедлительно попасть. Тем более что там меня, надеюсь, еще не перестали ждать. Верительные грамоты, полученные мною на Симоне, разумеется, тоже остались у Вериги, но они были точно скопированы в мой мик, и восстановить их я смогу без труда, как только получу чистый лист бумаги. Итак…

Вэвэшник принял заказ без возражений. Я осторожно затворил за собой дверцу. Перевел дыхание. Помедлил секунду, сам не знаю, почему — наверное, по той причине, что мысленно вновь увидел ту, что только что помогла мне так кстати. Я послал ей импульс благодарности, и не только. Хотя она уже наверняка находилась далеко отсюда, и могла не принять моего послания.

После этого я нажал наконец кнопку старта.

В посольстве меня встретили без радости и без удивления, похоже, там успели привыкнуть к частой смене послов — да и не только их. Единственным, кто вроде бы искренне обрадовался моему прибытию, оказался унтер, перебросившийся на Серпу без приключений, но никак не сумевший объяснить ни моего отсутствия, ни той роли, какую ему предстояло тут играть. Хорошо хоть, что ему не пришло в голову выдать себя за нового посла однако он тем не менее находился под некоторым подозрением, а точнее — под негласным арестом до самого мгновения моего прибытия.

На меня вначале поглядывали с опаской. Это было понятно: от всякой новой метлы ожидают изменения существующих порядков, каких-то перемещений, реформ во всем на свете — всеобъемлющих и бессмысленных, какими они обычно и оказываются, одним словом — демонстрации характера, создания крутого облика. В этом смысле я их одновременно разочаровал и утешил: сотрясения основ не произошло. Первому секретарю я сразу же заявил — несколько туманно, зато весьма решительно:

— Всем протоколом и текучкой ведайте вы. Я не собираюсь размениваться на мелочи, моя область — решение серьезных политических проблем.

Это и его, и весь прочий аппарат утешило (как я вскоре выяснил), потому что такие же, почти слово в слово, заявления делал каждый новый Чрезвычайный и Полномочный, и на самом деле они означали, что посол гореть на работе не собирается, чтобы не дай бог и впрямь не погореть на ошибках, а намерен заниматься лишь представительством, сиречь — общаться с равными себе и вышестоящими, что в переводе на нормальный язык означало — жить в собственное удовольствие за казенный счет. Всякий новый посол — а их тут приходилось по одной целой и двадцати пяти сотых на календарный год — достаточно дорого платил за свое место и был, естественно, заинтересован в том, чтобы окупить расходы и возместить понесенный ущерб как можно скорее. Мне хотелось произвести такое же впечатление, чтобы мои подлинные интересы оставались скрытыми; похоже, это мне удалось.

Вообще быть послом мне понравилось: не приходилось думать ни о хлебе насущном, ни о крыше над головой, и даже все передвижения в посольском лимузине с ливрейным шофером оплачивали симонианские налогоплательщики, хотя они меня никогда в глаза не видали, как и я их (поскольку ни одна "Т"-организация никогда никаких налогов не платила, и ни одно правительство не решалось их востребовать). Об этой — приятной — стороне государственной службы я как раз и размышлял, когда длинный скользун с государственным флажком Симоны на капоте нес меня по центральной улице серпенской столицы по направлению к посольству Армага, где в этот летний вечер устраивался большой прием в честь годовщины поднятия армагского флага, рисунком своим напоминавшего то ли матрац, то ли старомодную пижаму, — над новым миром, тогда еще необитаемой (если не говорить о немногочисленных аборигенах) планетой.