Святослав Аладырев - Извек (Княжье похмелье)

ЧАСТЬ 5

Глава 28

С пьяных глаз и коза - красавица... Витим - Большая Чаша

По своему обыкновению, Мокша не заходил в харчевни, не испытав плечом крепость двери. Будто ненароком, задевал косяк так, что стена вздрагивала, а те, кто сидел ближе к выходу, вздрагивали и расплескивали содержимое кружек. Мокша же, довольный результатом, как ни в чем ни бывало проходил мимо. И сейчас он вломился в корчму как медведь в тесный курятник. Удовлетворенно крякнул, глянув на крепкую древесину, что только мученически скрипнула под могучим плечом. В самом углу отыскал взглядом Эрзю и прокосолапил к нему, мимоходом приглядываясь к сидящим за столами. Эрзя позевывал, привалясь спиной к бревенчатой стене, лениво хлебал медовуху, вытирая кулаком повисающую на губах пену. Мокша уселся напротив, грохнув о лавку тяжелыми ножнами. Последний раз оглянулся на корчму и водрузил молоты кулаков на стол. Не дожидаясь когда рот Эрзи захлопнется после очередного зевка, проворчал: - Эй, спящая красавица, закрой пасть, кишки простудишь. Эрзя подавил зевоту и вперил в друга самый бодрый в Киеве взгляд. Мокша поощрительно кивнул, бросил взгляд на остывающего жаренного гуся, проглотил слюну. - В общем так! - начал он заговорщически. - Чую, пора пришла Извека искать. - Ой ли? - не поверил Эрзя. - Может пущай еще погуляет. - Нагуляться успеет, покуда искать будем. А время то самое! Намедни к старикам Млавы сваты приходили. Бают будто бы от самого Словиши-Гордого, для его сына. - Бедный сын. - посочувствовал Эрзя. - Вот уж несреча так несреча. Такую невесту и врагу не всякому пожелаешь. Мокша покивал, втягивая носом аромат гуся. - И не говори! Уж лучше хазарин на колу, чем жена дура. - Или Млава в невестках. - добавил Эрзя. - А откуда ведомо? - Да нынче Микулку встретил. Он и поведал. - Эт которого Микулку? Не того ли, что при Полоцке отличился? - Тот самый. - Ну, этот врать не будет. Славный малый. Не зря его Извек среди других отмечает. - Извек зря никого не отметит. - согласился Мокша. - Так как, поедем что ль? - Ты б хоть перекусил на дорожку. А то путь не близкий, когда еще перекусим по-человечески. Мокша не ответил. Поспешно кивнул и, захлебываясь слюной, вцепился в гуся. Тот хрустнул и, выпустив облачко пара, разломился под крепкими пальцами. Зная страсть Мокши, поесть с чувством, с толком, с расстановкой, Эрзя снова прислонился к стене и прикрыл веки. С улыбкой слушал хруст косточек, перемежающийся со стуком кружки и плеском медовухи. Один раз грохотнул полный кувшин, принесенный заботливым хозяином и звуки трапезы продолжились в том же духе. За столами по прежнему велись тихие разговоры, когда с улицы долетел топот полудюжины коней. Однако, копыта стихли, а ни смеха, ни молодецких криков слышно не было. Хозяин, дородный мужик, убивавший в молодости кулаком быка, искоса уставился на дверь. Стоял вполоборота, могучую пятерню опустил на рукоять тяжелого тесака для разделки мяса. Пауза затягивалась, гомон в корчме поутих. Дверь отворилась без привычного грохота, в проем ввалился потерянный Лешка Попович. Двигался, как слепой, ликом черен, глаза неживые. Следом шагнули угрюмые дружинники, придержали друга под локти, повели к пустующему столу. Добрыня, глядя под ноги, безнадежно качал головой, лишь у самого стола поднял глаза на хозяина, двинул рукой, мол, давай как всегда, и тяжело бухнулся на лавку. Остальные тоже загремели ножнами об пол, рассаживаясь вокруг Лешки, по вытертым до блеска лавкам. Последним в дверях показался Илья. С укоризной посмотрел на опустившего голову Лешака, дверь прикрыл бесшумно, чем удивил больше, чем неживой Попович. Прогромыхал сапогами к рассевшейся компании, придавил могучими чреслами край лавки и тяжко вздохнул, едва не загасив ближний светильник. Молча приняли кружки, одну вдвинули в бессильную руку Лешки, выпили. Муромец утер седеющие усы, окинул печальным взглядом настороженную корчму. - От так, други, в жизни бывает, - скорбно изрек он и, сурово глянув на пустую кружку, продолжил. - Идешь, идешь... и вдруг вывалишься! Все сделали умные лица, дескать, понятно, че ж непонятного. Однако, наморщив лбы, ждали разъяснений... Гадали: неужто князь из дружины выгнал, или, чего недоброго, отец помер, а все, что нажито, завещал соседу-жиду... Видя их недоумение, Илья крякнул, отхлебнул из спешно наполненной хозяином кружки и, снисходительно, как малым детям, разъяснил: - Шилом моря не согреешь,... хреном душу не спасешь! За соседними столами облегченно закивали, забулькали наполняемые плошки, послышались сочувственные вздохи. - Это верно! - А то как же! - Правильно! Не хрен без коня на пашню! - А мы уж подумали Татары Киев взяли! Муромец сморщился, как мулла в свинарнике, дождался когда стихнет гомон, насупился, подбирая слова для непонятливых. Грохнув кулаком по столу, предпринял последнюю попытку донести до этих тупоголовых простую мысль: - Курица - не птица, блоха - не кобылица, все бабы - дуры! - выдохнул он убедительно. - Окромя наших жен, конечно,... да и те не умней курей! Тут уж все поняли окончательно. Лица просветлели, многие ретиво кивали, вспоминая каждый свое. Сочувствовали Муромцу, себе и всем, кого так же угораздило. Гомонили, пока Велигой, не обронил вполголоса: - Млава нынче с сыном Словиши помолвилась... Стало слышно, как в подполе мышь устраивается на ночлег, все не решаясь на какой бок лечь, правый или на спину. Весенней грозой прогрохотала отодвигаемая Лешкой кружка. Лицо Поповича снова упало на чеканные наручи. По пальцам просеменила одинокая муха, остановилась, радостно потерла лапки: человек не замечает - значит не сгонит. Эхом кружечного грома отозвалась выволакиваемая хозяином бочка крепкого ромейского. Илья поощрительно кивнул, примерился к кружке - не самая ли маленькая досталась. Убедившись, что посудой не обидели, повел курганами плеч. - Вот и я говорю, баба с возу - мужику работы меньше. А Лешка вон, с тоски, умирать собрался, нечто льзя так! Хозяин, с подобающим случаю лицом, уже лил в кружки густой рубиновый напиток. Как бы невзначай, уважительно пробурчал: - Коль такие дела, можно чего и покрепше. Добрыня приложил руку к груди, мол, спасибо за заботу и понятливость. Потянулся вперед, вдвинул кружку Поповичу, разом осушил свою. Лешак медленно разогнулся, будто на плечах стоял княжий терем, не видя ничего вокруг себя, поднес бадейку к губам. Неверная рука дрогнула, по щекам побежали красные струйки, встретились на гладком подбородке, оросили кольчугу на груди. Пустая посудина стукнула о стол. На плечо легла пятернища Ильи. - Пей, друже, пей! Ты пьяный лучше... А то совсем с лица спал. Рази так можно! Дурной кобыле сам знаешь... - Извека! - перебил Лешак. Слова, будто ежи, с трудом лезли из горла. Други, сыщите Сотника... Повиниться надоть, зря на него гневился... Сыщите, други. Он потянул руку за второй кружкой. В корчме одобрительно загудели. - Вот это дело! - Повиниться для мужа не зазорно, да и нам не помешает мировую с ним осушить. - Однако где ж его сейчас сыщешь... - У Эрзи спроси, - прервал всех Велигой. - Либо у Мокши. Про Извека ежели кому и знать, то им одним. Токмо скажут ли!? За друга осерчали... И, выходит, поделом... Не-е! Думаю не скажут. - Не скажем! - громыхнуло от дальнего стола. Все головы повернулись на голос Мокши. Дородный великан, рядом с дремлющим у стены Эрзей, ломал ногу гусю. Отхватив от румяной ляжки изрядный кус, неспешно прожевал, запил из кувшина и, так же не оглядываясь, добавил: - Потому, как сами не ведаем. Эрзя приоткрыл один глаз, стрельнул по корчме, двинул носом и снова прикрыл веко. - Однако... - пробасил Мокша и вновь, под нетерпеливыми взглядами корчмы, принялся за ногу. Пока хрустел косточками, в его сторону обернулся и Лешка. В потухших глазах - отчаянье пополам с надеждой. Мокша степенно дожевал, побулькал вином, утерся. Длань вновь зависла над раскуроченным гусем, выцеливая кусок поаппетитней. Будто вспомнив о чем-то, помедлил, затем передумал и опустил руку на стол. - Однако, узнать-то можно. Бабка Агафья, ежели из ума не выжила, может подсказать. Ну, там... в воду поглядит, пару мышей сгрызет, поганку понюхает... О прошлом годе, помню, Эрзю так разыскала, когда тот, в соседней веси, у девок пропадал. Тады аж трех кажанов загубила, пока разглядела, где он обретается. Зато без ошибки... Ватага Лешки подхватилась как по тревоге. Об пол грохнула опрокинутая лавка. Кто-то спешно дохлебывал из кружек. Кто-то по привычке вставлял монетки между досками стола, дабы те не свалились на пол и не затоптались при потасовке. Мокша с сожалением оглядел остатки утки, однако тоже поднялся и, степенно утерев усы, развел лопатами ладоней. - Ну и пойдем, что ли. - Ага, - отозвался Эрзя. - Пока бабка не померла. Хотя, ее, поди, и палкой не уколотишь. Все подались из корчмы. Без промедления заняли седла и, дождавшись Эрзю с Мокшей, направили коней на отшиб, где в перелеске приютилась изба старой ведуньи. Почерневший дубовый сруб увидали только подъехав к опушке. Дверь, свидетельствуя о присутствии хозяйки, была открыта и все заметно взбодрились - ехали не зря. Лешка первый соскочил на траву, но замешкался, пропустил вперед себя Мокшу. Тот лучше всех знал бабку. Не раз обращался к ней за помощью, предпочитая выспросить о чем-либо у мудрой старухи, чем утруждать себя излишними раздумьями. Та тоже привечала уважительного балагура, частенько привозившего с собой разную хозяйственную утварь. И теперь все с надеждой поглядывали на Мокшу - как никак знакомый. Мокша, чувствуя свою значимость, степенно направился к крылечку...