Святослав Аладырев - Извек (Княжье похмелье)

...Бабка отставила веник в угол, прислушалась. Кот, по обыкновению путавшийся под ногами, вздыбил шерсть, сверкнул желтыми углями глаз, и сиганул на печь. Старуха подтянула платок, вздохнула, уперла руки в бока. Сквозь дубовую ляду различила шаги многих человек. Мужчины. Не из пахарей. Скорее дружинники. Торопятся, но сдерживают шаг. Впалые щеки Агафьи растянулись в подобие улыбки. Опять кого-то потеряли, подумала она и, не торопясь, заковыляла навстречу. В дверь три раза бухнуло. Тут же послышался чей-то грубый голос: - Ты б еще тараном постучал, дурья башка. Перепужаешь бабульку, еще сподобится со страху. Постучали потише, но так же настойчиво. - Сподобится? Да я еще ваших внуков женить буду... - проворчала старуха. Она толкнула дверь и уперлась взглядом в кольчужную стену. Чуть выше нависал тяжелый подбородок, нос и глаза загораживал косяк. Богатырь отшагнул и, облокотившись на верхний край ляды, заглянул в проем. - Жива ль, бабуля?! Как здоровьице? - Сдохла! - съехидничала та. - Неужель не видишь. Вон - лежу в переднем углу и воняю, а крадовать* некому. За спиной Мокши кто-то поперхнулся смехом. Ведунья ткнула кулачишком в могучую грудь и тоже осклабилась.. - А здоровья? Здоровья на троих, таких как ты, хватит. Ну да заходите, чего на дворе топтаться. Почто ноги-то трудили? Либо нужда приключилась? Без нужды-то ко мне не ходят. Без нужды все чаще в журку заглядывают... Мокша вовсю щерился, слушая привычное ворчанье старухи. Махнув остальным, шагнул внутрь. Один за другим сгибаясь под притолокой, ватага потянулась следом. Кое-как уместившись в невеликой избе, обступили Мокшу и Поповича плотным гуртом. Сухая ладонь старухи повелительным жестом заставила вошедших расступиться и дружинники почти вжались в стены, высвобождая пространство посреди избы. Лешка с Мокшей поначалу остались впереди всех, однако, спешно посторонились, когда Агафья выволокла из-за печи кованный треножник. Постановив его на свободном месте, указала на ведро и проворчала, будто сама себе: - Во дворе бочка с дождевой водой, надо бы принесть ведерко. Мокша выхватил взглядом одного из молодцов, кивнул на дверь. Румяный гридень тут же бросился исполнять. Когда вернулся в дом, на треноге уже покоился широкий котел, а бабка копошилась у стола, перебирая холщовые мешочки и пучки сушеных трав. Не оглядываясь, коротко распорядилась: - В котел! Гридень исполнил и, не выпуская ведра, отступил к стене. Молчали. В тишине шуршали сухие травы, да старуха что-то бормотала, откладывая нужное в сторону. Эрзя, прислонившись к бревнам в самом углу, снова начал задремывать, когда в избе громыхнул неуместный смешок Мокши. - Эй, други, целоваться никто не желает? Двенадцать пар удивленных глаз уставились на весельчака, но тот ткнул пальцем в сторону треноги. - Да не со мной, с ней. Гости повернулись к котлу, в котором на поверхности воды маячили два выпуклых глаза. Лягушка не рисковала высовывать голову целиком и осторожно осматривалась. На лицах дружинников обозначились сдерживаемые улыбки. - Наслушались сказок, - проворчала старуха. - Готовы всех жаб перецеловать, лишь бы на халяву царевну заграбастать. Лентяи! Царевны то вокруг вас ходят. Их только глупые, да слепые не видят. А вы все за морем надеетесь сыскать. А что там за морем? Ерунда и бестолковки. Она сгребла травы в ступку, кинула сверху затертый до блеска пест и зашаркала к треноге. Приблизившись, не глядя окунула руку и ловко выудила лягушку из воды. Зеленая добыча дернула лапищами и затихла в цепкой длани старухи. Пальцем поманив водоноса, Агафья всучила квакушку молодцу и, направилась к столу. - Отнеси обратно. - бросила она через плечо. - А будешь возвращаться, дверь приткни поплотнее. Гридень поспешил выполнять. Пока бегал к бочке, бабка похрустела пестиком в траве, тряхнула ступу и, удовлетворившись результатом, отставила в сторону. Проковыляв за печь, долго гремела чем-то костяным, деревянным и железным. Наконец вынесла странный масляный светильник с болтающимися по трем сторонам цепочками. Умело приладила концы цепей к крючьям треножника и светильник оказался точно под дном котла. Зацепив с печной полки связку лучин, выбрала одну, что потоньше. Ткнула в угли, пождала пока займется и бережно понесла огонек к фитилю. Довольно хмыкнула, когда вспыхнувшее пламя колыхнулось раз-другой и уткнулось в выпуклое дно. Вернувшись к столу, собрала несколько странных стеблей с почерневшими соцветьями и, тронув их пламенем лучины, пошла вкруг треножника. Воздух начал наполняться густым горьковатым запахом. Каждый круг возле котелка погружал пространство избы в голубоватый туман. Муромец, стоявший возле дремлющего Эрзи, повертел головой, прислонился к бревнам и тоже прикрыл глаза. За последние дни спать приходилось мало и Лешкина маета изрядно утомила немолодого богатыря. Мокша, привыкший к бабкиной волшбе, довольно поглядывал на молодых парней, что застыли у стен с остекленевшими глазами. Один Лешка в нетерпении следил за действиями старухи: его горькую кручину не пробивало даже заполнившее избу марево. Мокша приблизил лицо к уху Поповича и со знанием дела объяснил: - Ща будем смотреть, где Извек ошивается. Поглядим, а там и увидим... - Вы-то увидите? - перебила Агафья сварливым шепотом. - Да у вас и средь бела дня глаза будто гонтой обшиты, под собственным носом ни рожна не видите, пока рожей не ткнуть... Мокша почтительно приложил руки к груди. - Вот ты, разума наша, и ткни перстом, где надо поглядеть, а уж мы расстараемся. Мрак в избе все сгущался, пока соцветья не дотлели и бабка не ткнула стебельки в воду. Высыпав содержимое ступки на ладонь, Агафья повыдергивала крупные кусочки и черенки, с оставшимся вернулась к котлу. Сотворив одними губами короткий наговор, сдула с руки на воду. Чешуйки молотой травы разбежались по поверхности, полностью прикрыв воду. - Так кого говорите ищете? Извека чтоль? - Его! - с готовностью откликнулся Мокша. - Или его конягу! А где конь, там и хозяин отыщется. - Ну, Извека так Извека. Старуха нагнулась у котла. Пальцами, не боясь обжечься, вытянула фитиль подальше. Лепестки на поверхности чуть колыхнулись, в середине обнаружился маленький темный прогал. С каждым мгновением черный глаз воды разрастался, пока все лепестки не прижались к краям котла. - Поглядим где проехал. - вздохнула Агафья и, сложив руки на груди, прищурилась. Мокша вытянул шею, вытаращился на темную гладь воды. Лешка подался вперед и замер, вглядываясь в призрачные сполохи поднимавшиеся со дна. Скоро оба рассмотрели еле различимую картинку, что росла, становилась ярче, отчетливей. Глаза едва успевали схватывать меняющиеся изображения. Поначалу шли знакомые места, да безлюдные дороги. За ними промелькнули толстые изумленные лица проповедников нового бога, пару раз показалась морда Ворона, которую сменили рожи степняков и какая-то маленькая весь. Один лишь раз вода осветилась прелестным девичьим личиком обрамленным чудесными волосами и, опять потянулись дороги, поля, леса. Бабка озадаченно крякнула, но следующая смена картинок заставила затаить дыхание. Скалы застило роскошным столом, над которым показалось жесткое сухощавое лицо. Следом обрисовалась приметная кайма леса оторочившая поле, хари лихих людей и невеликое городище с характерными сторожевыми башенками. Лешка встрепенулся, но озадаченно закусил губу. То, что увидели дальше, удивило еще больше. В немыслимом хороводе закружились невиданные рогатые рожи, брызги крови, кучерявый детина с шестопером и окровавленный старик на жертвенном камне. Затем блеснула стоячая вода, на миг застыл мальчонка в медвежьей душегрейке и белая голова конеподобного зверя. Появилась морская гладь, берег, две фигурки у костра, колченогий зверь, пробитый прутом, понурое, безмерно уставшее лицо, и зеленые веселые глаза под огненно рыжими прядями волос. Агафья всхлипнула, но тут же забыла как дышать, когда в чьих-то крепких ладонях показалось крупное яйцо. Непонятное метание темных пятен внезапно сменилось пространством, заполненным конным войском, поверх всего стриганули уши Ворона, полыхнул огонь, ощерилось лошадиное лицо могучего воина и... снова поля, стежки, лесные просеки. Картинка постепенно спуталась, пошла рябью и потухла. Бабка, остолбенев, молчала. Мокша таращился как отрок, равно готовый сменить воду или вскопать огород. Лешка же продолжал пялиться в воду. Судя по глазам, с отчаянным усердием обмозговывал увиденное. Старуха поправила платок и затушила фитиль. - Ну и вляпался... - обронила она хрипло. - Поглядим теперь куда поедет. Она взболтала воду, выловила неутонувшие ошметки, швырнула размокшее месиво на пол и замерла над успокаивающейся водой. Показалась уже виденная скала, стол, который прежде был завален роскошной снедью, явил опрокинутые кувшины и раздавленные заморские плоды. Аскетическое лицо теперь явно отдавало синевой. Туча пыли поднятая стаей степняков, река за деревьями, гибкий силуэт длинноволосой девки в странно коротком платье... Теперь уже Мокша хмыкнул, узнав знакомые места. Неожиданно в углу раскатисто грохотнуло и, вода, дрогнув, потемнела. - Ах, чтоб тебя! - прошипела бабка и метнула гневный взор на Муромца. Тот, проснувшись от собственного храпа, пристыжено хлопал сонными глазами, озирался то на застывших у стен дружинников, то на невозмутимого Эрзю. Встретившись со взглядом Агафьи, развел руками. - Виноваты будем, почтенная! Совсем Дрема глаза застил. Три дня ни разу не спамши, не емши, и не... - он запнулся. - Не отдыхамши в общем, только пимши! - Так ступай, поспи, - властно приказала старуха. - У этой ватаги в тебе нужды нет. Сами сдюжат. А вот за порядком приглядеть, пока их не будет, на то лучше тебя не найти. Агафья перевела дух, еще раз замороченно ругнулась, припомнив душу Чернобога, помет Рода-сокола и хвост Ящера. Завершив хитроумную тираду, уже мирно добавила: - Ступай, Ильюша, ступай. Ты в те края все одно не хаживал. Мест тамошних не видывал, тебе и оставаться. А за молодцами да Поповичем Эрзя с Мокшей приглядят. Тебе же надобно измудриться, да отваду перед князем придумать, чтобы Красно Солнышко наше ни мгновенья не сомневался. - Добре, уважаемая! - согласился Илья и поклонился хозяйке. - Оглядев дружинников, поправил ножны и, враз посуровев, повысил голос. - Ну, хлопцы, смотрите, чтобы мы за вас не краснели... Гридни медленно кивнули, смотрели очумело, будто спали с открытыми глазами, Мокша успокаивающе махнул рукой, мол, очухаются опосля. Протопали тяжелые сапоги и дверь за Ильей тихо прикрылась. Агафья прошаркала к столу, согнулась, выволокла лавку, пристроила сухое тело на самый краешек и, будто забыв про всех, уставилась в половицы. Поморгав выцветшими глазами, качнула головой. - Да-а, насобирал Извекушко на голову хлопот, как конский хвост репьев. Ну, две своры ворогов по своим следам таскать - дело привычное. Ну, не беда еще, по недомыслию с русалкой связаться - тут вы, мужики, все не башкой думаете... так ведь угораздило еще и с Кощеем схлестнуться... Над печью зажглись два зеленых огня. Кот помаячил в темноте, покрутился, устраиваясь поудобней среди черепков, и огни потухли. Старуха прикрыла глаза, покачалась из стороны в сторону, вздохнула. - Знаю где едет, немудрено узнать куда приедет, токмо мешать ему не след. Чую непростые веревочки на нем завязались. Ну, да каждому своя тропка... Однако, встретить Вешу надобно, а то как бы не сгинул вблизи родных земель. Нам и пропавшего Рагдая хватает. Хороших робят беречь надоть. Мокша, узнал ли ты стежку, по коей дружок уехал? - Как не узнать. - отозвался Мокша, глянув на Поповича. - А речка знакома ли? Тут уж кивнули оба. - Да как-то бывали... - Только не по дорожке речка-то! Бабка ухмыльнулась. - Эт смотря как ехать! Извек ваш токмо поначалу прочь от Киева правил, потом все одно по границам завернул. Видать оглядями на речку и выехал. Мимо нее и вернуться сбирается, коли жив будет. Посему езжайте по прямоезженной, пока о левую руку не покажутся три холма. Аккурат по правую руку роща березовая начнется. Тут и сворачивайте от дороги. С полдня проедете, попадете на другую. Доберетесь до развилки, там еще деревце должно стоять, думаю большое уже вымахало, годов то сколько прошло... Извеку мимо того места никак не проехать, так по моим думкам выходит. А уж по какой из двух стежек прибудет, того не ведаю. Там на месте разберетесь. А как разберетесь, поспешайте, помощь ему понадобиться может. Бабка покинула лавку, окунула руки в котелок и, подняв ладони, звонко хлопнула над головой. В избе посветлело. - Ну, в добрый путь! - закончила Агафья и простерла перед собой морщинистые ладони. Она едва успела двинуть глазами, как Лешака вынесло из избы. От удара в дверь дрогнули бревенчатые стены. Давно не смазанные петли выгнулись и явили на свет перекрученные гвозди. В гадальный котел посыпалась труха пополам с пылью. Очумелые от волшбы витязи затрясли головами, таращились вслед Поповичу. Непробиваемый чудесами, Мокша, радостно потер руки, глянул на притихшего возле Велигоя Репейку, указал на помятый крепеж. - Возьмешь плотника Мотрю, поправите дверь... Остальные вдогон! - рявкнул он и ломанулся наружу. В проеме, не успев повернуться боком, вломился плечами в косяк. Корни четырехгранных гвоздей покинули свои норы, и освобожденная дверь птицей отпорхнула во двор. С улицы донеслось: - Да косяк гляньте, тоже раскачался! Остальные, кто был в избе, вывалились в клубы пыли, поднятые летучей дверью. Лешака догнали только на излучине Лебеди. Поравнялись, крикнули, чтоб помедлил. Попович будто не слышал, несся вперед, изредка смахивая с лица клочки пены, летящие с конской морды. - Придержи повод, дурья башка! - взревел Мокша. - Коня запалишь! Дальше пешком пойдешь?! Лешка наконец внял голосу разума. Конь пошел легче, косясь на скачущих рядом, налитыми кровью глазами. Скоро пустился легкой рысцой, пока лапища Эрзи не протянулась к узде и не заставила идти шагом. Попович смотрел прямо перед собой. Губы все так же сжаты, но щеки от скачки потеряли землистый оттенок и слегка порозовели. - Вот и гоже, - успокаивающе пробормотал Мокша. - Сгоряча голову ломать не след. Дорога она ни куды не денется, разве что длиннее станет. За день все одно не доскачешь, а роздых, он и людям и коням нужон. Лешка медленно кивнул, соглашаясь, но из глубин тягостных дум не показалась даже кудрявая макушка. Так и ехал, перемалывая в голове черные глыбы кручины. Очнулся только когда конь под ним стал, а над ухом напомнила о себе луженая глотка Мокши. - Пандя*, гои! Привалимся! Спутники немедля расседлали коней, натащили сушин, запалили костер. Откуда ни возьмись у костра определились несколько походных фляг, не с водой, знамо дело. Над огнем, проколотые насмерть, зашипели куски молодой кабанятины, добытой Велигоем по дороге. В небо потекли будоражащие нутро запахи, в чарки полилась веселящая душу медовуха. Как водится, плеснули богам на четыре стороны, расселись. Двое гридней, наскоро перехватив полусырые куски, разошлись в стороны от костра - первый дозор, пока прочим роздых. Над головами, одна за другой, замерцали первые слезы Макоши. Нынче больше чем обычно, будто весь день проплакала за Лешку. Подсунув седла под голову, улеглись спозораночные - кому ни свет ни заря в дозор. Остальные потихоньку судачили, глядя на нервные языки пламени. Поглядывали на Ревяку, ждали песен. Молодой кощунник тихо сидел, уставившись в огонь широко раскрытыми глазами. Изредка рассеянно отхлебывал из чарки, молчал как и Попович. Но если в глазах Лешки темнели омуты тоски, то в очах Ревяки блестели озера чистой и светлой печали. Говорили, что вот в такие моменты и слагались в его душе песни. По началу многие злились, когда посреди пира или беседы, он забывал про все и впадал в оцепенение. Однако каждая новая песня с лихвой окупала прерванные разговоры и покинутые пиры. И сейчас все терпеливо ждали, когда Ревяк вынырнет из забытья и порадует души. Кое-кто уже гадал, чем утешит на этот раз. Раздольной плясовой, от которой хочется гоголем да в круг... или той, тихой, от которой у девок промокали платки, а у суровых мужей под бородами вспучивались желваки и к горлу подкатывал ком. В очередной раз поднеся к губам давно опустевшую чарку, Ревяк вздрогнул от щелкнувшего уголька и повел глазами вокруг себя. Эрзя с готовностью потянулся долить, однако певец опустил плошку на землю. На удивленный взгляд дружинника, с улыбкой помотал длинными волосами, схваченными слева в косичку, на манер варягов. Руки, лихо управляющиеся и с мечем, и с гуслями, легли на колени, веки опустились. Не найдя привычных струн, чуть дрогнули пальцы и, над затаившими дыхание спутниками, в ночи потекла долгожданная песня. Думал птицей лететь над водой В зов проститься, молиться о той, что сберегла крыла Криком помнить изгибы степей, В лапах бойни пропеть о тебе, Что сберегла крыла