Легс Макнил - Дорогой Никто. Настоящий дневник Мэри Роуз

Я ненавидела жизнь, когда не была пьяна.

Я даже не хотела отправиться в рай – ведь алкоголь пришлось бы оставить на земле.

Фонд «КЬЮРОН»

Дорогой Никто!

Я пытаюсь стать нравственнее. Я уже тридцать дней не употребляю наркотиков и алкоголя. Интересно, смогу ли я начать новую жизнь, когда меня завтра выпишут? Пока мне не кажется, что мне оно надо: прежнее отчаяние отпустило, но это ненадолго. При всех моих благих намерениях алкоголь и наркотики способны превратить меня в ходячую катастрофу. Не знаю почему. Потом становится паршивее, чем было, но под кайфом так хорошо. Жаль, что зависимости высасывают из меня жизнь, оставляя пустую оболочку.

Я хочу быть счастливой, а из-за наркотиков дергаюсь. Из-за них я боюсь будущего. Они пробуждают во мне паранойю.

Но я с этим справлюсь!

С божьей помощью я справлюсь с чем угодно.

Финиксвилл, Пенсильвания

Лето 1997 г.

Дорогой Никто!

По сравнению с исправительным центром «Кьюрон» показался раем, но через некоторое время мне и там опротивело. Зато я познакомилась с интересными ребятами. Теперь я по ним скучаю. Я до сих пор общаюсь с Диланом и Хейли: она очень умная (не меньше моего) и чуткая. Кажется, ей можно доверять. Она много знает – больше, чем я (получается, не так уж и много).

Спустя тридцать один день я снова дома. Ситуация под контролем и вроде налаживается. Мне очень помогает Николь, сама того не зная. Я ее очень люблю. Если бы я могла изменить что-нибудь одно, я бы стала такой старшей сестрой, которую заслуживает Николь.

Мне было лет восемь или девять, когда сводная сестра появилась на свет. Пока мать дохаживала беременность, я все больше проникалась недобрыми предчувствиями. Сначала, когда мать сказала (за обедом), что беременна, я подумала – ну, и что такого? Я не могла взять в толк, отчего соседи и другие поднимают такой шум. Я выказала меньше интереса, чем от меня ждали, – по крайней мере вначале. Наверное, мне просто хотелось подольше побыть единственным ребенком. Но когда мы начали ходить в больницу на занятия, я постепенно прониклась. Я играла, будто мои куклы – это мой новорожденный братик. Я всегда играла, что у меня брат, хотя втайне хотела сестренку. Видимо, на «брата» было легче обижаться – ведь ребенок украдет внимание, уделяемое МНЕ.

Подруга матери Джейн повезла меня в магазин и купила неоново-оранжевые темные очки, забрызганные черной краской. Очки были безвкусные и на шнурке, чтобы можно было носить на шее (у меня уже были блестящие темно-вишневые очки с пандами в уголках, которые мне купила мама, но Джейн я об этом не сказала). А из магазина мы пошли в больницу, и я подержала Николь, покачиваясь взад-вперед. Я готова была держать ее всегда, свою сестру (хотя и притворялась, что она МОЙ ребенок).

Мой настоящий отец говорил, что день моего рождения стал самым одиноким днем в его жизни. В день рождения сестры я тоже впервые узнала одиночество, но без нее я была бы куда более одинокой остаток своих дней. Сейчас я пытаюсь ей это компенсировать.

Мне много чего надо компенсировать, особенно для себя.

Дорогой Никто!

Кажется, я запала на парня, с которым познакомилась в «Кьюроне». Дилан классный и симпатичный (для коротышки), но не мой тип: он на год моложе, а я всегда предпочитала парней на два-три года старше. Зато он умен, настоящий интеллектуал. Он не совсем по наркотикам – так, пьет иногда, и зря это делает. По-моему, у него меньше опыта в этой теме, чем у меня. Кажется, мне это нравится.

Дилан очень хорошо ко мне относится, и я вижу, что он ко мне неравнодушен. В «Кьюроне» он от меня не отходил, старался составить компанию. Мне это льстило. Ему вроде было интересно, о чем я говорю, он смеялся моим шуткам. Мне нравилось, как он на меня смотрит и как выглядит. Дилан не то чтобы коротышка, он выше меня, просто чуть-чуть.

Порой я забываю свои обещания и не звоню, хотя и соглашалась звонить, но мне нравится упорство Дилана – признак хорошего товарищества. Это то, что мне сейчас нужно. Это то, что мне всегда было нужно.

Дорогой Никто!

Сегодня третья ночь после возвращения из реабилитационной клиники. Мать пообещала больше не пить и не видеться с Джо, с которым она всякий раз начинает пить и покуривать. В лечебнице мне рекомендовали пока сторониться людей и людных мест – избегать опасных триггеров. Я в состоянии держать себя в руках, но вот мама…

Сегодня Джо позвонил, когда я по другой линии разговаривала с Диланом. Я сказала, что занята, и Джо велел передать матери, что он звонил.

Это все равно что попросить ее снова провести меня через ад.

Все равно что предложить ей снова начать пить и позорить нас перед всеми.

Все равно что предложить ей снова разбить машину (в тот раз она была слишком пьяной, чтобы садиться за руль). Все равно что предложить ей опять не приходить домой до утра.

Все равно что предложить ей снова ободрать колени и наставить синяков на ноги, потому что она была слишком пьяна, чтобы идти и не падать.

Все равно что предложить ей расфуфыриться как шлюха, привести домой неизвестного мужика и трахаться с ним на диване (я на них наткнулась, а ей, пьяной, было все равно).

Все равно что предложить ей снова набивать холодильник пивом, хотя в доме нет еды.

Все равно что предложить ей пропадать в паршивом баре, пока ее дочь сидит дома и плачет от одиночества.

Все равно что предложить ей выбрать алкоголь, а не своих детей.

Поэтому я не передала ей слова Джо.

Дорогой Никто!

Сегодня вечером мать зашла ко мне в комнату и спросила:

– Почему у тебя в комнате клей?

Позвольте, я была в клинике из-за алкоголя, а не из-за ВДЫХАНИЯ клея! Это малость подпортило мне настроение, но я решила не принимать близко к сердцу и сошла вниз пообщаться с бабушкой. Она спросила, с кем я говорила по телефону.

– С Диланом, – ответила я.

– Ну, да, ну, да, – нагло сказала бабка сволочным тоном, будто услышав о воображаемом друге.

Это было слишком, и я с плачем убежала к себе в комнату.

Я хотела толком успокоиться, но мать подошла к лестнице и велела спускаться и делать уроки. Я сказала, что расстроена, и попросила ее подняться и поговорить со мной наедине – ну, не могла я говорить при бабушке. Но матери приспичило поиграть в идиотское силовое противоборство. Она сказала, что мы можем поговорить на лестнице у ее комнаты, если Я спущусь.

Она соглашалась поговорить на лестнице, хотя до моей комнаты было рукой подать. Она прошла МИМО, не зайдя ко мне. Ну, ей же надо померяться, у кого больше.

Мать знала, что разговор будет неприятный, и решила показать, кто здесь главный. Она нисколько не изменилась.