Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)

Я не знал, о ком она.

Стыд и горечь.

Ничего другого я не испытывал.

— Бабилон.

Смолкли женские голоса, молчал телефон, никто больше не звонил, не пытался ворваться в номер. Ия вышла из ванной комнаты уже одетая.

— Помоги застегнуть молнию.

Я помог.

— Спасибо. Не провожай. Завтра все равно увидимся.

Я остался один.

Раздавленный.

Глава IX

Цитата из тьюринга

Полог палатки опять светился, смутные тени бежали по нему, хитрые, завитые, как арабская вязь, их бег сопровождался чужой птичьей речью, она отдавала металлом, болью…

Это лицо…

Кто, кто ты?!

Я умирал…

Только бы вспомнить!..

Из ужасов сна меня вырвал телефонный звонок.

— Спишь? — на этот раз Юренев был благодушен. — А кто собирался к Козмину?

— Я, — выдавил я хрипло.

— Пил? Опять пил? — удивился Юренев.

— Оставь… Жди меня в холле, скоро спущусь…

Но я заставил его ждать.

Не специально.

Тряслись руки, я сосал валидол.

В зеркале отразилось бледное лицо, мешки под глазами. Как ослепительна Ия, подумал я. У нее совсем девичье тело, ей семнадцать лет. Рядом с ней я скоро буду выглядеть старцем.

Юренев ждал меня в холле. Швейцар что-то уважительно втолковывал ему.

Юренев добродушно кивал. На меня швейцар даже и не взглянул.

— В коттедж?

Юренев кивнул, на этот раз мне. Выглядел он свежо, как человек, принявший какое-то решение. Я нетерпеливо двинулся к выходу — вдохнуть свежего воздуха, но на ходу спросил:

— Что там случилось в вашей лаборатории? Объясни. Я ведь ничего не знаю.

— И хорошо. И не надо тебе знать, — Юренев довольно выпятил губы. — Тебе, Хвощинский, вообще бы не общаться с нами, да судьба…

Он загадочно подмигнул, даже взял меня за руку:

— Мы тебя ценим. Ты много читал, Хвощинский, а это значит, что, хотя бы в силу случайности, ты натыкался порой на нужные вещи Со многими людьми этого не происходит.

— На какие такие нужные вещи?

Мы шли с ним по яблоневой аллее.

С ума сойти, каким ароматом тянуло от каждого деревца.

Недавно косили газоны, пахло сырой травой, две тяжелые галки прыгали перед нами по дорожке, соблюдая, впрочем, безопасную дистанцию.

— Большинство признанных книг — пустышки, — Юренев неодобрительно ухмыльнулся. — Есть просто вредные книги, ты в это дело тоже внес лепту. Но есть книги и полезные, нужные. Они не каждому по зубам, — Юренев даже всхрапнул от удовольствия. — Хотел сказать, не каждому по уму, но и так сойдет.

— Что же это за книги такие — полезные?

— Ахама, хама, хама! Ну, скажем, Тьюринг. Слыхал о таком? — Тон Юренева меня злил, но Юренев не чувствовал моего раздражения. — Цитирую. «Система Вселенной как единое целое такова, что смешение одного электрона на одну миллиардную долю сантиметра в некоторый момент времени может явиться причиной того, что через год некий человек будет убит обвалом в горах». А? — Юренев даже приостановился и изумленно моргнул. — Ты, Хвощинский, к сожалению, в системе, потому не прыгай. «Сам по себе… Завтра уеду…» — передразнил он меня, впрочем, вполне благодушно. — Даже Тьюринг утверждает, нельзя без нужды смешать электроны даже на миллиардную долю. Так что запомни, Хвощинский, хоть ты и в системе, но куда не надо, туда не лезь.

— Ты о фотографиях?

— Для нас это не фотографии, а эффекты второго порядка. Они подтверждение того, что ты входишь в систему. Не входи ты в систему, ничего такого ты бы не получил.

— О какой системе ты говоришь?

— Не торопись. — Юренев жмурился чуть ли не отечески. Выпятив живот, пер по дорожке. Я почти ненавидел его. — Система у нас одна: НУС.

— Надо же… — протянул я скептически. — Не знал… Только какое отношение к НУС имею я?

— Не торопись, не торопись, — благодушно гудел Юренев. — Мало тебе фотографий? Мало тебе такого подарка?

— И часто вы получаете такие подарки?

— Неважно. Подарок подарку рознь, — Юренев изучающе покосился на меня. — Например, некто Носов из котельной нашего института четырежды находил кошелек с долларами примерно на одном и том же месте. Последний раз он отправил кошелек в милицию почтой, сам боялся идти, думал, что его зачем-то проверяют. Некто Лисицына с почты, женщина пожилая, здравомыслящая, вдруг стала ясновидящей. Вреда никакого, зато Лисицына хорошо теперь зарабатывает на жизнь, а на почте она работала техничкой. Или есть у нас такой лаборант Грибалев. У него в кладовой лежали валенки. Самые обычные, много раз чиненные. Он сам накладывал на них новые подошвы. Как-то ударили морозы, Грибалев полез в кладовую, а валенки ему подменили — лежали там такие же, только подошва в длину на полметра, на великана. Это сперва Грибалев так подумал — подменили. А глянул внимательно — его работа. Он на дратву как-то особенно сучит нитку — его, его работа! Только как это валенки вдруг подросли к зиме, а? — Юренев усмехнулся. — Это не тебя я спрашиваю. Это Грибалев меня спрашивал. Чуть не спился бедняга, пока мы его не успокоили. Лаборант хороший.

— Или некий дед начинает получать письма от родственников, — мрачно напомнил я. — Никакие, конечно, не родственники, пусть и из Вашингтона, но запить действительно можно.

— Уже знаешь? — Юренев обрадовался. — Вот я и говорю: ты в системе. Это хорошо. Объяснять ничего не надо.

— Нет, позволь. Одно дело валенки, другое — отмороженные пальцы. Тоже связано с вашими экспериментами?

— В общем, да, — Юренев благодушно моргнул.

— Вы там что-то взрываете, а какой-то неизвестный вам дед, сидя в бане, отмораживает пальцы?

— Зато лучшая больница в городе, — быстро сказал Юренев, радостно кивая. — И добавка к пенсии. Приличная добавка. Не каждому так везет.

— А как вы объясняете такие вещи самому деду?

— Никак. Зачем нам что-то объяснять?

— Но ведь дед начнет спрашивать, интересоваться. В конце концов, не так часто люди отмораживают пальцы в хорошо истопленной бане.

— Не так часто, — согласился Юренев. — Только не будет ничего этот дед спрашивать, не будет он ничем интересоваться. Необъяснимое, сам знаешь, пугает. Этот дед, как все нормальные люди, просто будет болтать. А чем больше человек болтает, тем меньше ему верят. Тем более что для НУС это вообще безразлично.

— Для НУС… — протянул я.

— Ахама, хама, хама!

— НУС… — До меня, наконец, дошло. — Послушай… А Андрей Михайлович?.. Он тоже получил какой-нибудь «подарок»? Что-нибудь вроде этого обморожения в бане?