Андрей Чертков - Время учеников. Выпуск 3

— Ладно. Успокойся. Сейчас это все уже не имеет значения.

— Но, господин капитан…

— Иди на место! Не мельтеши.

Дождавшись, когда сосед по камере отойдет в свой угол, капитан Квотерблад перевел взгляд на лежащего рядом человека.

От прежнего Гуталина, здоровяка и красавца, сейчас уже почти ничего не осталось — разве что, иссиня-черная кожа, благодаря которой он и получил в незапамятные времена свое прозвище. А ведь когда-то…

Вот уж точно: чудны дела твои. Господи!

Впервые капитан Квотерблад повстречал Гуталина лет десять тому назад, вскоре после того, как Совет Безопасности ООН запретил самовольное проникновение в Зону. И началась охота на сталкеров. Тогда еще, кажется, даже комендатуры не было…

Хотя нет, комендатура в городе уже действовала! Помнится, тогда почти одновременно построили — и первое здание Института, и тюрьму, и казармы для батальона «голубых касок». Но поначалу задержанных все равно таскали в полицейский участок — чуть ли не прямо из Зоны, безо всякой там санобработки и карантина…

Впрочем, в кабинет к капитану попадали очень немногие — большинство сталкеров погибало еще на выходе из Зоны. Военные патрули никогда с ними не церемонились, а в первое время и вообще: увидят кого-нибудь в «запретке» — и сразу огонь на поражение.

Конечно, с точки зрения Квотерблада, это было нерационально и глупо. Ну какой толк от покойника в оперативной работе? Никакого! Ни ответа, ни привета… А живого человека зацепил, потянул как ниточку — глядишь, и весь клубочек уже распутан. Связи, тайники, где «хабар» лежит, каналы сбыта.

Вообще-то, и патрульных тоже можно было понять.

Зона все-таки… Черт знает, что может случиться. А вдруг зараза какая-нибудь? Или вообще… еще похуже. Ребята в частях ООН хоть и по контракту служили, за двойной оклад и всякие надбавки, но собственная жизнь — она ведь всегда дороже денег. Вот и убивали со страху — и кого надо, и кого не надо…

Капитан вспомнил прошитый пулеметной очередью труп Фараона Банкера. И Каллогена, которому снесли башку по ошибке, и еще одного парня, поляка, подстреленного на старом кладбище, у самой границы Зоны… Потом откуда-то из глубин памяти выплыли пустые, безумные глаза Мослатого Ицхака — этот остался жив, отсиделся до темноты, но всего пары часов под огнем хватило, чтоб превратить этого удачливого сталкера в трясущийся мешок дерьма…

Квотерблад тряхнул головой, отгоняя видение. Потом перевел взгляд на черное, заплывшее от побоев, лицо Гуталина:

— Эй… Ты меня слышишь?

Нет, он сейчас ничего не слышал. Впрочем, Гуталин и раньше не очень-то обращал внимание на то, что ему говорили.

— Ладно, лежи. Отдыхай…

Когда они познакомились, Гуталин уже имел в городке репутацию местного сумасшедшего. А как же еще, скажите на милость, его следовало называть?

Ведь если человек правдами и неправдами добывает у сталкеров «хабар» — это, конечно, не совсем законно. Скорее, наоборот… Однако в порядке вещей: купил подешевле, продал подороже. Жить-то надо!

В те времена чуть ли не половина местного населения понемногу спекулировала всякой всячиной, вынесенной нелегально из Зоны. Получалось что-то вроде народного промысла… Впрочем, даже капитан Квотерблад считал это неизбежным злом — ведь испокон веку, задолго до Посещения, во всем мире жители приграничных районов кормились от контрабандистов. Просто когда-то в цене были золото и шелка, потом — беспошлинный табак с водкой, и, наконец, на смену им пришли всяческие «черные брызги» и «вечные батарейки».

Словом, если бы негр перепродавал добычу заезжим оптовикам, им интересовались бы только местные рэкетиры, да господа полицейские. Но что тут скажешь, если Гуталин, заполучив очередной «хабар», с риском для жизни лезет в Зону и возвращает все на место? То есть, натурально: дождется темноты, мешок за спину, и — вперед, в «запретку».

Зона его, конечно, не трогала — жалела, видать. Но потом ведь еще обратно вернуться надо, через патрули и прочую гадость. А пуля, она не разбирает, сталкер ты, вроде Пита Болячки, или просто псих ненормальный.

И ведь — не попался ни разу! Все в полиции, от начальника до последнего сопляка-сержанта знали, чем Гуталин занимается, но вот чтобы на месте преступления поймать, с поличным… Ладно бы он раз-другой по пьяной лавочке в Зону слазал. Так ведь нет, почти как на работу ходил! Философию даже какую-то под это дело придумал, идеологию целую.

Но вот это как раз капитана Квотерблада интересовало меньше всего. К моменту Посещения он по праву считался одним из лучших офицеров криминальной полиции, и давно уже приучил себя смотреть на мир только сквозь тяжелые строчки статей Уголовного кодекса.

Справедливости ради следует заметить, что здоровенный негр оказывался в полицейском участке чуть ли не чаще всех в городке. Но в основном — за пьяные дебоши в кабаках и нарушение общественного порядка. Это даже дало капитану формальный повод писать докладную с ходатайством об административной высылке Гуталина куда-нибудь подальше от Зоны, однако вскоре местным жителям запретили эмиграцию, и вопрос отпал сам собой.

Так и вышло, что Гуталин продолжал целыми днями пить, проповедовать, ругаться и затевать потасовки — а по ночам, как и прежде, уходил в «запретку» с мешком за плечами.

Впрочем, все то, что ему время от времени удавалось вернуть в Зону, нельзя было сравнить даже с каплей воды в океане — ну, много ли «хабара» закупишь на государственное пособие, да на доходы от случайных заработков? Поговаривали, правда, как всегда в подобных случаях, о неких политических и финансовых группировках, стоящих за спиной полоумного «проповедника». Или, например, ходил одно время слушок про то, что Гуталин поигрывает со сталкерами в карты на деньги и даже ворует по мелочам, неофициальных заявлений в полицию не поступало.

— Господин капитан… Господин капитан!

— Чего тебе? — Квотерблад с трудом оторвался от воспоминаний.

— Может, позвать кого-нибудь? Чтобы доктора пригласили, или там…

Наверное, толстяк Эрни был прав — время шло, а огромное черное тело по-прежнему почти не подавало признаков жизни.

— Не знаю. — Капитан прислушался, вытянул руку и пощупал у Гуталина пульс.

Сердце билось, но очень неровно и слабо.

— Подождем! А то еще неизвестно, как лучше…

Толстяк не понял, что имеет в виду Квотерблад, но спорить с соседом по камере не решился. Расправив пошире свой свитер, сохнущий прямо в изголовье, он лег на койку и закрыл глаза:

— Вы только скажите, господин капитан, если что надо будет. Хорошо?