Александр Громов - Ребус-фактор

В первый момент Глист сграбастал меня в объятия, не удосужившись даже как следует вытереть масло с рук. Я был рад этому и не позволил ему смутиться минутой позже. А пятью минутами позже мы уже копались вдвоем в дребезжащих недрах трактора, то увлеченно помогая друг другу, то принимаясь яростно спорить. Часа через три наши усилия увенчались успехом: ржавое чудовище завелось с первой попытки и, управляемое сияющим Глистом, сделало круг по двору фермы.

– Ты гений, Ларс! – кричал с водительского места Глист, перекрикивая громыхание железа. – Недаром ты вверх пошел! Я еще тогда догадывался, что ты у нас ого-го!

– Еще неизвестно, кто из нас куда пошел, – пробормотал я.

Меня угощали кислым пивом и пресными лепешками. Хозяева были радушны, но, перехватив устремленный на лепешку взгляд трехлетнего сынишки Глиста, я решил ограничиться одним пивом.

– Ничего, заживем еще! – бодрился Глист. – Сейчас, понятно, всем хреново, не только нам. Скотины нет, техники, считай, тоже нет, и запасов нет, а урожая еще жди-пожди… Окружная власть то ли поможет, то ли нет. Но ведь это же ненадолго, а? Метрополию мы победили, теперь все у нас пойдет по-другому. Наше – только нам, твердианам. Год или два как-нибудь перетерпим, а там и легче станет, верно ведь?

– Надеюсь, – сказал я, пряча глаза от стыда.

Потом Глист и его жена наперебой заговорили о новейших открытиях в области нашего происхождения. Наскальные рисунки на Северном материке – раз. Теперь уже не в одном месте, а минимум в шести. Небольшие, но вполне определенные генетические отличия твердиан от жителей метрополии – два. Различия в культуре, которые не могли так быстро проявиться, – три. Найденный где-то на восточном побережье обломок кости, вероятно, являющийся частью скелета нашего далекого предка, – четыре! Да мы древняя самобытная цивилизация, ничего общего не имеющая с землянами!

– Откуда известно? – горячился Глист в ответ на мой скепсис. – Ну, Ларс, ты даешь… По радио же говорят!

Я хотел было напомнить Глисту о том, что наших предков мы знаем поименно, начиная от первопоселенцев, но решил заткнуться, даже не начав. Было бы жестоко рушить его иллюзии жестким сапогом здравого смысла. Нищие нашли осколок бутылочного стекла и любуются бликами солнца в нем… Неужели обязательно надо отнять у них этот осколок? Что же тогда останется у бедолаг?

Я смотался в город, накупил всякой съестной всячины и кое-что из запчастей к трактору Глиста (цены регулировались, но на черном рынке было все, что душе угодно), сложил пакеты на крыльце Глиста и дал деру прежде, чем открылась дверь. Конечно, это было нечестно по отношению к тысячам других фермеров, живущих ничуть не лучше Глиста, но не мог же я помочь им всем! А если друг не придет на помощь другу, то куда, спрошу я, катится наш мир?

Все равно на душе было погано.

Вернувшись в Новый Пекин, я затребовал свежую статистику. Очень приблизительная, она все равно привела меня в ужас. Посчитать, что ждет нас в перспективе, ничего не стоило, и я это сделал, исходя из самых оптимистических предпосылок. Потом долго сидел, тупо глядя перед собой.

Это был крах – иного слова я не мог подобрать. Получалось, что довоенного уровня жизни мы достигнем лет через двадцать – двадцать пять, и это еще в лучшем случае. Я знал, сколько всего, вопреки убеждению народа и нашей пропаганде, давала нам метрополия. Даст ли Марция? Или просто заплатит за скандий по той же цене, что раньше платила Земля? И кому заплатит – Майлзу Залесски?

Метрополия, конечно, тоже платила именно ему, а не кому-то другому, но она же нещадно драла с него налоги и оставляла их на нужды Тверди. Что будет теперь?

Моя секретарша испуганно заглянула ко мне в кабинет, когда я неожиданно для самого себя разразился хриплым смехом. Нервный припадок – иначе я не мог назвать причину моего внезапного веселья. Истина поразила меня, как поражают ребенка сведения о том, что детей, оказываются, рожают, а не находят в буше. Я замахал на секретаршу руками, и она исчезла. А я принялся веселиться дальше, но уже тихо.

Не знал я разве, что так всегда и бывает? Так ведь и было в истории человечества, земной и звездной, а уж историю я худо-бедно знал. Так почему же я решил, что со мною, с моим народом будет как-то иначе? Нет ответа. Очень хотел в это верить – вот и весь ответ, смешной и несерьезный.

Когда это мне пришла в голову мысль о том, что человечество обречено бесконечно повторять одни и те же ошибки? Помнится, тогда я подумал, что это, как ни странно, хорошо, потому что иначе мы доберемся до более серьезных ошибок, которые уж точно нас погубят… Нет, твердиане совершили совсем не новую ошибку, их ошибка была стара, как мир. И я совершил ее вместе с ними. Мало ли, что мы ненавидели землян! Могли бы и дальше ненавидеть и жили бы в общем неплохо. Нет, нам понадобилось возмутиться, показать, что мы тоже люди! Показали… Умылись кровью, голодали и голодаем, зато набили землянам морду! Ура, радость-то какая! А скажи тому же Глисту Сорокину, что все жертвы «на алтарь победы» были принесены исключительно ради того, чтобы один богатый человек стал еще богаче, – не полезет ли Глист в драку в ответ на такие слова?

А ведь полезет. Потому что я негодяй, замахнувшийся на святое.

Да и кому понравится, если его назовут, пусть и неявно, тупорылым идиотом, единицей управляемого стада? За такое обижаются насмерть и лезут бить морду, потому что надо же что-то делать! Не соглашаться же.

Прошло еще несколько дней. На улицах перестали попадаться ускоренные люди, мчащиеся с риском искалечить себя или прохожих, да и сам я уже не мог ускориться, даже если бы имел страстное желание сделать это. Может быть, жизнь и не входила в привычную колею, но в какую-то колею она все же постепенно входила. Погромщиков и бандитов теперь не линчевали прямо на улицах, а тащили в участок. Открылись магазины, церкви, ремонтные мастерские, парикмахерские – словом, то, что обычно причисляют к благам цивилизации. По центральным улицам Нового Пекина стал ходить общественный транспорт, если можно так назвать несколько тракторов с прицепами, кое-как приспособленными для перевозки людей. На окраинных площадях все продавали всё. Новых дензнаков мы пока не выпустили, и в ходу была валюта метрополии. Ниже котировались отпечатанные наспех «обязательства» различных достоинств, в каждом округе свои и со своим собственным курсом, меняющимся иногда по три-четыре раза в день. Население предпочитало «метрополики» или простую мену.

Немного найдется видов животных, сравнимых с человеком по умению выкарабкиваться из передряг. Животному помогает инстинкт жизни, а человек в дополнение к нему наделен упрямой и часто безосновательной верой в Светлое Завтра. Наверное, это тоже инстинкт, не знаю.