Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

— В чем? — растерялся юноша.

Тессетен слегка двинул руками, и все звуки зазвучали приглушеннее, будто на комнату накинули невидимый купол.

— У нас до сих пор нет от них вестей, а они там уже десять дней.

— Мне нужно отыскать ее? Но как я это сделаю?

— В течение многих десятков, если не сотен воплощений ты был ее сыном. Всегда. Непременно. Ты и теперь должен был… да ладно, дело прошлое, раскол, будь он проклят! Она передала тебе от себя столько же, сколько этот меч, — Сетен мотнул косматой головой на стену в изголовье кровати, — впитал от Ала и от тебя. Только ты способен удвоить ее возможности и превзойти за счет целительских особенностей. Ты ведь часто замечал в себе, что четко ощущаешь испытываемое кем-то другим?

Фирэ кивнул. Это было ему знакомо. И чаще всего ему было очень больно, потому что он лечил этих «других», раненых, искалеченных, с выжженной душой.

— Если ты поможешь моей жене расположить к себе тепманорийцев и уговорить на сотрудничество, ты спасешь весь Кула-Ори от деградации.

— Так каким образом мне этого достигнуть?

— Отыщи ее, осмотрись, что там делается. Защити ее, если нужно. Она как-то делала это, когда искала тебя, и я теперь знаю, что это возможно.

— Она искала… меня?!

— Да.

Юноша стал озираться:

— Н-наверное, мне нужен какой-нибудь предмет, который принадлежит ей и который она долго держала при себе… Что-то из одежды, может? Украшение? Да, наверное, подойдет даже волосинка!

— Надо поискать. Если она не прихватила все нужное с собой, то у нас есть шанс…

— И еще… Есть тут где-нибудь зеркало?

Тессетен покачал головой:

— Я убрал все зеркала, когда понял, что они вытягивают ее в иные пространства во время сна. Ей я сказал, что не желаю лицезреть свою образину, и ее этот ответ, кажется, устроил. Чем она пользовалась, так это нашим мечом или собственным отражением в воде. Поскольку делала она это осознанно, не во сне, риска не было, и я не возражал. А еще… вот, — он подкатал рукав рубашки и показал браслет полностью. — Много лет назад, как только мы стали жить в этих краях, жена подарила мне его и потребовала обещания не снимать ни при каких обстоятельствах. И он всегда напоминает мне о ней, как ни посмотрю. Попробуй с ним! — Сетен сделал движение расстегнуть зажимы, но Фирэ с отрицающим восклицанием ухватил его за руку.

— Не снимайте. Он бережет вас!

— Ты думаешь? — удивился Учитель, уже другими глазами рассматривая причудливый орнамент.

— Я не думаю, я вижу.

Он уложил руку собеседника на подлокотник, снова снял со стены меч и, сжав ладонью браслет, заглянул в отражение, уже не удивившись иной внешности человека, смотревшего оттуда. Образ его растворился, словно марево, и пропустил глубже. Замелькали горные отроги, снега, тучи и позёмка. Миллионы ликов растаяли за считанные секунды, унося его воображение в неведомую даль.

— Покажи! — шепнул он, и тучи разошлись, а ветер прицельно раздул сухой морозный снег на заледеневшей поверхности озера, а там, в прогалине, в черной воде показался город. Этот город затягивал в себя, в омут, и Фирэ не стал сопротивляться, даже прыгнул очертя голову вперед.

Кажется, он на мгновение лишился чувств, а когда пришел в себя, то понял, что стоит и смотрит на каких-то ребятишек, которые выстроились на возвышении под дружным рядом безлиственных деревьев с белыми стволами. Дети, кажется, пели — он все еще был оглушен, а звуки всегда приходят в последнюю очередь.

Все кругом было белым-бело от снега. Он не без труда заставил себя повернуть голову и увидел ту, ради которой отправился сюда. Она вдохновенно взирала на поющих и, застигнув его взгляд, ответно улыбнулась — так, слегка, одними глазами. Ормона куталась в широкий меховой плащ с капюшоном, румяная, с огнем во взоре, совсем юная девушка, если не знать ее истинного возраста.

Появились звуки. Дети пели какой-то гимн, старались, а взрослые светловолосые и укутанные люди с гордостью взирали на них из «зрительного зала» — небольшой круглой площади посреди города. За сценой росли странные деревья, каких прежде Фирэ не видел.

— Прекрасно! — дослушав певцов, защелкала пальцами в перчатках Ормона — единственная из всех брюнетка на этой площади. — Господин Ко-Этл, вы растите великолепную смену!

— Благодарю, — выговорили губы Фирэ, и он в смятении опустил глаза, разглядывая незнакомую, но свою собственную одежду.

Она пригляделась, что-то мелькнуло в ее лице, и она сделала ему знак затаиться.

«Здесь, в городе, у них есть один Помнящий! Если он что-то заподозрит, нам не жить!»

«Понимаю!» — отозвался Фирэ.

«Уходи назад. У нас все хорошо, мы с тримагестром скоро вернемся — когда эти снобы уже иссякнут в своем чванстве и покажут все свои достижения! Я узнала уже почти все, что хотела узнать. Передай это ему!»

Фирэ уже хотел спросить, что передать, как перед мысленным взором возник алый мотылек. Он влетел ему в грудь, и кровь горячим потоком трижды совершила свой обычный путь в теле, прежде чем все вернулось на круги своя.

— Думаю, это вам, — вынырнув, сказал Фирэ и, не отпуская браслет, переправил мотылька Тессетену.

Тот слегка ахнул от неожиданности и улыбнулся расцветшими васильковыми глазами:

— Вот это послание так послание! Что там у них?

— Все хорошо, — Фирэ вернул меч на стену и присел у ног Учителя. — Она сказала, что скоро вернется, ей осталось узнать что-то еще — и они завершат миссию…

— Отлично!

Сетен уже не выглядел больным и подавленным. В зрачках веселым мотыльком плясала жизнь.

— Тебе нравится этот дом, Фирэ? Оставайся здесь!

— Да, но я не хотел бы стеснять вас и…

— Если ты только из-за этой ерунды, то заткнись и не перебивай. Другие возражения есть?

— Нет, — отозвался Фирэ, смеясь над его словами.

— Тебе надо жить здесь. Это твой дом, во всяком случае, он всегда был твоим домом. Он просторен, и при желании тут можно потерять друг друга. Мне нужно, чтобы ты был рядом. Мне и ей так будет спокойнее.

— Хорошо. Тогда я приберусь тут?

— Феерическая мысль! Тут давно уже надо прибраться! Мы все запустили к зимам и вьюгам с этой моей гадской ногой!

И, подхватив костыли, Тессетен подскочил с кресла.

Споро крутился гончарный круг. Раздумывая о своем, Тессетен смачивал руки в миске с водой и оглаживал мягкие глиняные бока будущего сосуда. Он еще не решил, что это будет — кувшин, ваза… а может, чаша? Здесь, в мастерской, он мог просто исчезнуть для всего мира и направить мысли в нужное русло.

— Кто-нибудь есть в этом доме? — послышался приглушенный женский голос.