Павел Комарницкий - День ангела

— Но позвольте, — энергично возражает ведущий, — мы сейчас обсуждаем конкретный случай. Люди видели своими глазами, имеется ряд свидетельских показаний!

— И где же они, эти ваши свидетели, почему их нет в студии?

— Ну, у людей могут быть разные причины. Кому-то некогда, кто-то стесняется…

— Стесняется врать перед камерами, скажем прямо.

— Но что-то ведь было?

— Разумеется. Взрыв безоболочечного взрывного устройства, предположительно самодельного. Сотрудники милиции были оглушены этим взрывом.

— Но показания свидетелей сходятся. Огненный шар, молодой человек с раненой девушкой на руках… Такого не придумаешь, не договорившись, вы не находите?

— Бросьте! Один сказал, другие подхватили. Послушайте, ведь все опрошенные свидетели отказались от своих первоначальных показаний. Всё гораздо проще. Этот молодой человек решил похвастаться перед девушкой своим изделием, толовой шашкой или чем там… Произошёл взрыв, девушка получила ранение…

— Да, на земле были следы крови…

— Возможно, хотя и этого экспертиза не подтверждает. Далее, опасаясь уголовного наказания за содеянное, очнувшийся первым парень хватает бесчувственную подругу и скрывается, покуда наша славная милиция не пришла в себя. Вот и всё, я думаю.

— Я так понял, вы в принципе не верите…

— Послушайте. В принципе верить можно во всё, что угодно, но моя профессия приучила меня опираться на факты. Этот случай, на который вы сегодня так упорно ссылаетесь, относится к уголовной практике, но никак не к астрологии и хиромантии, извините.

— Ну что же. По крайней мере, вы чётко и последовательно отстаивали свою позицию. Наша передача подходит к концу. Присылайте ваши вопросы…

Экран гаснет. Вспыхивает молочно-белый потолок.

— Геннадий молодец. За неполные сутки обработать всех свидетелей, и самому остаться в тени… Учись, Рома, как надо работать!

— Я же тебе не агент влияния. Простой исполнитель — сбегай, подай-принеси…

— Неправда, — она смеётся, — ты Великий Спящий. Ясно— и дальновидящий.

— Вот именно. И я хочу спать с тобой, прямо сейчас. На полу, так как дивана нету.

Она закусила губку. В глазах бесится, пляшет смех. Милая моя…

— А я не буду истерзана диким зверем?

— Никаких гарантий. Но в принципе, ты можешь спать без меня, в углу…

— Ну уж нет. Лучше стать жертвой дикого зверя!

Пепельное ночное освещение — отличная штука. Спать не мешает, и в то же время не позволяет мраку затопить комнату, загоняя его в тёмные углы. И главное — я вижу её глаза, мерцающие в полумраке.

Она лежит на мне, укрыв нас обоих полураспущенными крыльями. Я ласкаю её жадно, бесстыдно, как будто она всё ещё моя женщина… Нет, не так. Как будто она всё ещё человек.

Мои пальцы привычно уже нащупывают её грудь, но вместо восхитительной упругости — маленький тугой сосок.

— Не нравится? — она улыбается виновато. — Ты расстроен, я же вижу!

— Пустяки, я потерплю. Не так это страшно. Страшно было тогда…

«Страшно было, когда я думал, что тебя больше не будет. Никогда. Ты даже представить не можешь, как страшно»

«Могу» — её пальчики гладят меня по лицу, — «я же вижу всё в твоей голове. И даже если бы не видела, догадалась бы, правда. Просто поставив себя на твоё место»

Её ноги обхватывают меня, вцепляясь длинными ловкими пальцами. Нечеловеческий жест. И я чувствую, как меня помимо воли охватывает острое желание. Как бы там ни было, она моя. Моя женщина, моя жена.

Ирочка закусила губку. Я вижу её колебания — любопытство, смешанное с некоторой опаской.

— Ты прав. Одну редкую возможность мы уже упустили, тогда, помнишь? Судьба решила дать нам ещё шанс, и я не намерена более упускать ничего.

Но я ещё колебаюсь туда-обратно. Как там — гемофилия? Нет, зоофилия…

«Слушай. Программа твоего перевоплощения почти рассчитана, придёт со дня на день. А ты не знал? Так что неизвестно, сколько ещё ночей ты будешь человеком»

«Тебе будет больно»

«Глупости. Больно — это когда рядом нет тебя, долго нет. А это… Короче, я хочу быть истерзана диким зверем. Хватит отлынивать!»

Я вздыхаю.

— Ты сама напросилась. Всё, решение принято. Переворачивайся!

В её глазах мгновенный испуг.

— Н-не… Ты такой огромный… Чур, я сверху!

— Это только усугубит твои мучения, так как тебе придётся всё делать самой. И вообще, здесь решает дикий зверь, а жертва должна быть смирной…

— Поду-умаешь! И совсем не больно, ни капельки. А я-то боялась…

Она по-прежнему лежит на спине, лишь слегка распустив крылья. Я слышу, как у неё бьётся сердце — медленно, размеренно. Совсем не то, что моё.

— Не ври мне. Не надо, я всё вижу. Тебе было неприятно.

Мои слова будто прорвали какую-то плотину. Она рыдает взахлёб, судорожно вцепившись в меня всеми имеющимися пальчиками. Я растерянно и беспорядочно целую её куда попало. Правду сказал, дуболом… Кому нужна такая правда?

— Да, Рома. Иногда правда бывает очень больной. Но у нас солгать практически невозможно. И тем более, нам с тобой.

Она поднимает глаза, в которых стоят слёзы.

— Если бы не эти «зелёные»… Сейчас бы уже тут, — она провела ладонью по животу, — зрел маленький человечек. А спустя несколько лет ты уже катал бы его на спине…

Я судорожно стискиваю её, как удав.

— Мне больно, Рома, я же теперь маленькая, — я поспешно-виновато ослабляю хватку, — И ещё мне больно, что нам так рано приходится уходить из жизни.

Она смотрит в мои глаза в упор.

— Да, да. Мы уходим из этой, человеческой жизни. Мы никогда больше не будем людьми. И вся моя работа насмарку. Я никогда больше не войду в тот класс, и за мной не будут бегать маленькие человечки — «Ирина Ульриховна, Ирина Ульриховна…». А сколько ещё нераскрытых душ!..

Я вижу, каких усилий стоит ей опять не заплакать.

— И этого тела, которое ты так любил, у меня больше никогда не будет. Гладкой спины, и этих титек… Или сисек?

Всё-таки я здорово продвинулся за год в чтении душ. Этот вопрос… Момент донельзя критический. Сейчас вот, немедленно, сию секунду надо что-то сказать. Сказать вслух. Что-то правильное, умное. Ну или хотя бы ляпнуть.

— А может твоя мама сделать так, чтобы у тебя были титьки? И крылья, и титьки — чем плохо? Ты сделаешь вид, что кормящая…

Она ещё ошалело смотрит на меня сквозь слёзы, но её тело уже мелко сотрясает смех. Ещё миг — и мы хохочем, как сумасшедшие…

Солнце уже встало, но стена леса и высокий частокол старого скита скрадывают солнечные лучи, не позволяя им пробиться в цветные стёкла витражей.