Павел Комарницкий - День ангела

— Ясно. Между прочим, это не оригинальная идея. То же самое говорила мне твоя мама.

— То мама, а то я. Почувствуй разницу. И потом, возможность твоего перевоплощения ведь сохраняется, и будет сохраняться ещё долго. Ну, чуть подправят программу, с учётом физического старения…

— И тебя устроит такая жизнь?

Я посылаю ей мыслеобраз: Ирочка сидит в огромной золочёной клетке, навроде попугая ара, я лежу на диване, смотрю телевизор. Я встаю, потягиваюсь, накрываю клетку тёмным покрывалом — пора спать…

— Нет, какой ты всё-таки безобразный, — Ирочка смеётся, и я тоже. — Я всё-таки рассчитываю на большее. Неужели ты не позволишь мне спать с тобой, укрыв нас обоих крыльями?

— Есть ещё два момента…

Я не продолжаю. Сама поймёт, для чего ей иначе телепатия?

— Ну, первый вопрос решается просто. Убавим кое-где, только и делов. Между прочим, мне кажется, провал нашего эксперимента случаен. Неправильный выбор позиции, я уверена, если бы я была сверху…

— Мелочи. А как со вторым вопросом? Насчёт детей? Кстати, где твоё кольцо?

Крылья сворачиваются. Она отстраняется. Показывает себе на шею — кольцо висит на короткой нитке дешёвеньких хрустальных бус, каким внешне выглядит прибор невидимости.

— Теперь оно мне и вовсе велико. А перекатывать его я почему-то не решилась.

— Родная, зачем весь этот разговор? Ну если даже случится так, что я лишусь этого своего дара, что с того? Буду спать нормальным, здоровым сном.

Я встаю. Хватит стоять на коленях. Но она снова прижимается ко мне, цепко обхватив руками.

— Договаривай…

— Это не всё, Рома. Двадцать процентов — это вероятность просто неблагоприятного исхода. Существует ещё одна вероятность. Она совсем небольшая, где-то полпроцента…

Она смотрит на меня снизу вверх огромными сухими глазами.

— Это вероятность летального исхода. А ты думал, я взволновалась из-за какого-то там дара ясновидения?

Я судорожно прижимаю её, глажу. Тоненькое, горячее тело. Даже ещё не подросток.

— Совсем недавно ты не испугалась девяноста с лишним процентов…

— Не путай, Рома. Тогда у меня были шансы обрести своё счастье. Теперь — шанс всё потерять. Улавливаешь разницу?

Я смотрю в её бездонные синие глаза.

— Взялся — ходи. Правильно сказал? Решение принято, родная.

«Роман, извини. Это мама Маша. Всё готово»

Мы вздрагиваем одновременно.

— Слушай, — я таинственно понижаю голос, — вынеси мне пояс… Ты знаешь, где он лежит. Искупнёмся?

Страх ещё не ушёл из её глазищ, но в глубине уже пляшет смех.

«А как же мама?»

«А твоя мама подождёт. Ну куда ей теперь уже деваться?»

Красные, жёлтые, коричневые и зелёные размытые пятна переплетаются. извиваются, танцуют свой невероятно сложный танец. Они рассказывают мне про то, что было, есть и будет, а также про то, чему уже никогда не бывать. И я постепенно начинаю понимать, что они мне толкуют.

«Просыпайся… Пора…»

Тёплый, упругий, пушистый шар мягко, но уверенно перекатывается в моей голове.

«Просыпайся… Ты смог…»

Сознание возвращается рывком, как будто включили мощную лампу. Я распахиваю глаза. Где моя Ирочка?

Я лежу на дне огромной ванны. Мокро… Здоровенная какая ванна, я такой ещё не видел. Даже ванна витализатора, куда я ложился, кажется, была меньше…

Сосредоточенное лицо мамы Маши смотрит на меня через край ванны.

— Всё, Победивший бурю. Теперь уже всё.

Победивший бурю — кто бы это мог быть… Ха, это что же, я?

Змеевидные отростки, удерживающие меня, исчезают, и я сажусь, придерживаясь за край ванны витализатора.

— Где моя Летящая под дождём? — и только тут я понимаю, что пою и щебечу. Вслух говорю по-ангельски.

— Я выгнала её, иначе она не дала бы мне работать — смеётся Белая молния — Ты так жаждешь увидеть её?

— Дорогая моя мама — её веки дрогнули — более глупого вопроса не смог бы задать даже я сам.

Я вылезаю из ванны. Тело моё слушается, руки-ноги в порядке. Но что-то ещё за спиной…

Огромные бело-радужные крылья распахиваются во всю мощь, я хлопаю ими, как петух, собирающийся заорать «кукареку», теряю равновесие и падаю.

— Осторожно, — смеётся моя мама Белая молния, — ты чуть не сломал мне рёбра, еле увернулась.

Я снова встаю. Белая молния внимательно рассматривает меня. Рослая, красивая женщина, в полном расцвете сил.

— Ты тоже ничего получился.

Стена передо мной становится огромным зеркалом. Я рассматриваю себя как бы с двух позиций. Одна часть моего мозга видит пацана с крыльями, тоненького и щуплого, даже ещё не подростка. Но другая спорит — красавец хоть куда. И глаза фиолетовые, изумительно-глубокие, огромные.

«Где он?»

Люк тает мгновенно, и Летящая под дождём впархивает, как ласточка.

— Рома…

И только спустя пару секунд я понимаю, что она говорит по-русски.

Двадцать крепких пальцев, способных играючи колоть орехи, вцепляются в меня мёртвой хваткой. Я могу использовать только десять — должен же кто-то из нас стоять на земле. Я судорожно глажу её роскошное, упругое тело. Моя жена — очень красивая девушка… И только какая-то часть моего мозга, тёмная и отсталая, занудно тянет — тоненькая девчонка, даже ещё не подросток…

Мои крылья вдруг распахиваются, накрывают нас обоих, будто плащом. Рефлекс, честное слово…

«Я люблю тебя» — двойная синхронная мысль.

Всё пространство Вселенной занимают сияющие ярко-синие глаза, и я ощущаю на своих губах поцелуй — будто пёрышком…

Летящая под дождём… Моя Ирочка…

Цвет ковра определить невозможно — масса бегающих разноцветных огней делает его похожим на детский калейдоскоп. По-моему, Играющий с ветром — Кио — перестарался с настройкой.

— Друзья мои… Родные мои… — голос Уэфа, могучий, звенящий. За такой голос любой диктор не колеблясь отдал бы три четверти своей жизни, как минимум. — Сегодня такой день…

Голос сорвался. Нет, очень непросто довести Смотрящего из поднебесья до такого состояния. Никаким «зелёным» это не удалось. А я смог!

Хохот, обвальный хохот. Смеются все. Смеётся Иого — Летящий над морем, смеётся Юайя — Прячущаяся в ветвях, смеётся Кио — Играющий с ветром, смеётся Аина — Рассеивающая мрак. Здоровые, красивые ребята. Совершенство тела, совершенство духа. Аина выделяется из шеренги. Рослая очень, у людей, наверное, она была бы фотомоделью, или вообще в баскетбол играла…

И над всем этим гамузом громадным древним мамонтом высится дед Иваныч. Ухает басом, как филин.

Мои тесть и тёща тоже смеются. Но звонче всех смеётся моя жена… Я понимаю, что она Летящая под дождём, но мой мозг уверенно поправляет меня — Ирочка.